Следователь и Колдун

С этими словами Фигаро выудил из-под стола большой баул, развязал тесемки, пошарил внутри и бухнул прямо на скатерть нечто почерневшее и оплавленное.

— О! — Сальдо с уважением хмыкнул. — Это же реторта Шпиндлера. Используется для измерения температуры и давления газов. Эк ее, сердешную, помяло-то.

— А вот еще интересная штука. — Фигаро поставил на стол нечто непонятное, на первый взгляд казавшееся просто кучей обугленных шестеренок и рычажков. — Это механический астро-календарь — крайне удобная штука. С помощью этих дисков выставляются позиции пяти из двадцати восьми главных астро-компонентов, потом крутим эту ручку и получаем позиции всех остальных… Да, собственно, смотрите.

Следователь на что-то нажал, и устройство на столе хрипло зажужжало, звякнуло и замерло — видимо, его заклинило.

— Не работает. — Барон вздохнул. — Жаль, удобная была штука.

— Да! — Фигаро поднял палец и потряс им в воздухе. — Да, не работает! Но удивительно не это, а то, что механизм вообще остался единым целым куском. Более того: уцелела головная заводная пружина. Хуже того: я нашел этот прибор в ящике стола — тоже практически не пострадавшего. Что же это за взрыв такой?

— Колдовские выбросы. — Барон пожал плечами. — Вы же сами знаете, что там все взрывается иначе, чем если просто пороху напихать.

— Да, вы совершенно правы. Но меня интересовала не столько природа выброса, сколько то, что после этого выброса осталось. А осталось там, под развалинами, много чего: астро-календари, алхимическое оборудование, хирургическое оборудование, книги… Кстати, я спас из-под развалин много книг — по большей части, трудов посвященных демонологии и метафизике. В этих книгах очень много любопытных заметок на полях… Но я не нашел ничего, что можно было бы назвать фрагментом некоей машины… Скажите, барон, какого размера был ваш аппарат? На что он был похож?

— Ну, — Оберн потер лоб, — это была немаленькая штуковина. Несколько медных колец, зеркальные “коридоры” на подвижных штангах, этажерки для пирамидок-концентраторов, сердечник — здоровенная штука, похожая на гроб… Хм…

…где-то глубоко под землей гулко ударил невидимый молот. Ударил и затих; а Фигаро ощутил до боли знакомую дрожь в кончиках пальцев.

— Вот на это было похоже? — следователь достал из кармана лист бумаги и протянул барону. — Такое устройство?

— О! — Оберн просиял, — Именно такая, совершенно верно. Вот эти штуки по углам, похожие на шипы — часть системы эфирных резонаторов. А этот шарик сверху — позиционирующая антенна.

— Ага, — Фигаро потер руки, — антенна. Поня-я-я-ятно… — На лбу следователя выступили крупные капли пота. — Ну, черт с ней. Тут, барон, какая забавная штука получается: я исследовал вашу ауру и обнаружил интересную аномалию: отсутствие центра схождения. Иными словами, ваша аура находится в вас лишь частично, а центр проекции у нее вообще непонятно где. Плюс еще один забавный факт: вы не можете покинуть замок. В другой ситуации я бы сразу понял, что к чему. Но меня смутил ваш рассказ о смерти жены, приборе высасывающем “виталис”, таинственных экспериментах — вот это все. И я честно пытался копать в этом направлении. А зря, очень зря.

— Что вы имеете в виду? — Оберн нахмурился. — Вы думаете, я вам наврал?

— Что вы! Вы не имели намерения ввести меня в заблуждение. Но есть одна проблема. Эфирное сканирование вашей ауры показало еще кое-что: следы активного колдовского вмешательства в ваш мозг. Ваша память, барон, была отредактирована.

— Что?! — барон даже подавился сигарным дымом. — В каком смысле — “отредактирована”?

— В самом прямом. — Голос следователя был мягким, но глаза Фигаро жестко удерживали взгляд Оберна. — Кусок вашей памяти стерли и заменили “заглушкой” — ложными самокорректирующимися воспоминаниями. Это было сделано очень давно, но следы подобных операций остаются навсегда. Особенно если их проводил аматор в области психического колдовства.

…бам! Опять удар под ногами — на этот раз сильнее, гораздо сильнее.

— Фигаро, я ничего не понимаю. — Лицо барона посерело, пальцы мелко подрагивали. — Вы утверждаете, что мне промыли мозги?

— Да. — Следователь кивнул. — Но к этому мы еще вернемся. Для начала мне хотелось бы прояснить причину вашего… кхм… состояния. Вам известно, что такое филактерия?

— Разумеется. — Барон нервно хохотнул. — Мне только интересно, откуда это известно вам. Мне почему-то не кажется, что это преподают в Академии.

— У меня были хорошие учителя. — Фигаро прикрыл глаза. — Но речь не об этом. Итак, филактерией называется некий предмет, в который пересаживается сознание реципиента, структура его ауры, короче, все то, что можно было бы назвать “душой”. Человек, которого перенесли в филактерию, может далее существовать рядом с ней либо в виде бесплотного духа, либо, при определенных условиях, проявляться в некоем псевдо-теле. Это так называемые филактерии первого типа. Но есть и второй тип: когда в филактерию “пересаживают” не сознание, а источник жизненности, так сказать, “корень” человека. В этом случае тело не умирает, а становится бессмертным и неуничтожимым — до тех пор, пока не будет разрушена филактерия, разумеется. Такую процедуру еще называют “вита-децентрализацией”. Это колдовство сложное, трудоемкое и весьма темное, так как требует человеческих жертвоприношений и прочих неаппетитных ритуалов. Но результат до такой степени схож с тем, что я наблюдаю перед собой, что сомнений у меня уже не осталось.

…опять удар — эфирная пульсация прямо под ногами. И сразу же за первым — второй. Тум. Тум.

— Фигаро, — Оберн покачал головой, — вы спятили. Да, думаю, я мог бы создать филактерию второго типа. Знаний и оборудования у меня хватало. Жить вечно — о да, это была моя идея-фикс. Но филактерия… Как-то даже не знаю… Или… Вы имеете в виду, что это сделал кто-то другой? Создал мою филактерию, а мне стер об этом память? Но мой эксперимент… Расчеты… Я ничего не понимаю.

— Я тоже ничего не понимал. Пока не нашел пропавший гобелен.

— Что? Какой еще, к черту, гобелен?

…тумс. Тумс. Тумс!

— Точнее, место, где гобелен висел. В коридоре рядом с нашей спальней — великолепная подборка гобеленов: замок Шератон с разных ракурсов, и даже в разрезе. Но пары гобеленов нет — пропали. Однако же я нашел и гобелены, и каталог, в котором есть их прекрасные миниатюры. Пришлось, правда, изрядно поглотать пыли — я нашел их на чердаке, в куче старых тряпок.

— На кой ляд вам понадобились старые гобелены?

— Меня царапнула одна ваша фраза. Вы сказали, что в замке нет катакомб — только винные погреба. Но в легендах об этом месте, которые так любят местные поселяне, фигурируют строители замка и их рассказы, в которых упоминаются именно что обширные катакомбы под Шератоном. Казалось бы — зачем барону Оберну врать о такой мелочи? Тем более что барон решил свести счеты с жизнью. Очень, очень странно. И тут же я натыкаюсь на пропавшие гобелены, которых, кстати, два: на одном изображены взрывные работы при создании этих самых катакомб, а на другом — чуть ли не подробная карта замковых подземелий. А потом я не нахожу во взорванной башне никаких следов аппарата, о котором рассказывает барон. И — флеш-рояль! — барону редактировали память. Что все это значит? Что дает нам в общем?

— Что?

…на барона страшно было посмотреть: серое как штукатурка заострившееся лицо, судорожно прыгающий вверх-вниз кадык, провалившиеся куда-то вглубь черепа глаза. Но самым жутким было ярко-алое сияние вокруг его фигуры: сейчас оно стало гораздо заметнее и пульсировало. Пульсировало, как внезапно понял следователь, в одном ритме с эфирным “барабаном” под ногами.

Тумс-тумс-тумс-тумс!

— Там, под замком, в глубине катакомб — ваша филактерия, контейнер в котором вы заперли свое сердце. Во время кровавого ритуала — на него, так понимаю, и пошли эти ваши разбойники — вы вырвали сердце у себя из груди и стали бессмертным, неуничтожимым существом. А потом зачем-то — этого я до сих пор не понимаю — стерли себе память об этом, подсунув воспоминания о некоей “машине вечной молодости”, которой никогда не существовало, предварительно аккуратно уничтожив или спрятав все, что могло бы напомнить вам о тайнике, где хранится ваша жизнь. Именно ваше сердце бьется там, внизу, порождая эти эфирные волны, подтачивающие реальность вокруг, словно соль разъедающая снег.