Следствие по-русски 2

— Проходи, Андрей, — рассмеялась Лена. — Сейчас я разберу сумки, и мы сядем за стол. Как я вижу, вы тут тоже не слишком утруждали себя работой? Ничего по дому не сделано. Забор так покосившийся и стоит. Чердак не утеплен. Тропинка к бане вообще травой заросла, а значит, пол там по-прежнему не заменен… Бездельники!

— Да как-то то одно, то другое, — оправдывался я, помогая ей разбирать сумки. — То погода для рыбалки хорошая, то грибники из леса полные корзинки белых тащат, так что зависть берет. В общем, как-то все…

— Ну, теперь отдых кончился и начинается работа, — пообещала Лена. — А мы-то как чудесно отдохнули! Солнце, песок, вода такая теплая, кристальная… Если б так не соскучилась, то и не приезжала бы. Спасибо Андрею, такой чудесный отдых нам устроил.

— А уж мне-то какой чудесный отдых он устроил! — подхватил я, бросая на вожделенно разглядывавшего замысловатую фигурную бутылку ликера иерея многообещающие взгляды. — Так славно отдохнули… По гроб не рассчитаться. Но я постараюсь. Долг платежом красен.

— Вот и хорошо, — улыбнулась Лена. — А то все последнее время, с тех пор как кампания против милиции началась, все мрачный ходил. Вроде давно из угро ушел, а все переживаешь. Только про одно разговоры: операция «Чистые руки», коррупция, репрессии. Но теперь, как вижу, пришел в себя. Оживился, помолодел… Или похудел?

— Помолодел, — рассмеялся я. — Тоже прерывать отдых не хотелось. Столько еще развлечений… м-да… Отдыхал бы и отдыхал. Но уж больно соскучился.

Она поцеловала меня в щеку и сообщила:

— А ограду ты все равно чинить будешь.

— Буду, — сказал я. — Отдохнул, теперь можно с новыми силами и за работу.

Я опустился в кресло, расслабленно откинулся в нем и подтвердил:

— Да, это счастье, когда все живы, здоровы, ждут и любят тебя. Как приятно это чувствовать… Если этого не будет, откуда тогда вообще добро на земле возьмется? Злость, усталость, ненависть, борьба, даже работа и цели — все это блекнет в контрасте с такими вот минутами. Да, в сравнении это особенно заметно. Как думаешь, батюшка?

— Зло порождает зло, — подтвердил иерей. — А любовь, нежность, вера растворяют эту тьму, как лучи утреннего солнца. Тот, кто знает и любовь, и ненависть, и надежду, и страх, и веру, и обман, тот способен оценить их по достоинству и сделать выбор.

— Что это вас на философию потянуло? — удивилась Лена. — Это гимн моему возвращению?

— Да, — улыбнулся я. — Гимн. Просто я вновь и вновь ощущаю то счастье, которое ты даешь мне.

— Надеюсь, не «по контрасту»? — шутливо нахмурилась она.

Мы с Разумовским переглянулись и расхохотались.

— Куницын! — предупредила Лена. — Ты смотри у меня! Когти видишь? Фредди Крюгеру здесь просто нечего ловить! Вы мне еще посравнивайте!.. «Контрасты»!

— Я не сравниваю, — сказал я. — Я наслаждаюсь. Ты — несравненна, любовь моя.

— Вот то-то, — удовлетворенно кивнула она. — Теоретики…

Я незаметно подмигнул Разумовскому и нажал клавишу магнитофона:

Что мы оставим после нас в разрушенной Державе

Помимо злобы в этих пацанах?

Они же, видя нашу жизнь, себя считают вправе

Жить на земле, забыв про Божий страх.

Но это мы, а не они, ввели порядок новый,

Который нам теперь не по нутру!

И если не родит земля ни одного святого,

Откуда взяться на земле добру?…

ВЕРНИТЕ ИЕРЕЯ!

Веровать, веровать, веровать стало все трудней.

Хлопнули по столу пара апостолов

и выпили до дна,

Веровать, веровать, веровать стало все нужней

Мне бы в вериги влезть, много религий есть, а вера то одна…

А. Розенбаум. — Что случилось? — спросил я, переступая порог дома Разумовского. — К чему такая спешка, Алена?

— Андрей пропал, — растерянно сообщила она.

— Как это пропал? — удивился я. — Куда пропал?

— Если бы я знала, — всхлипнула она, спохватилась, понизила голос и бросив взгляд на второй этаж, где спала в своей комнате Наташа, потащила меня за собой на кухню. — Нет его, и все….А где он — никто не знает. Я уже всех соседей обежала….

— Подожди, подожди, давай-ка по порядку. Когда и куда он ушел?

— Не знаю. Мы с Наташей уезжали к моим родителям на неделю. Вернулись на два дня раньше и обнаружили что Андрея нет. Дом закрыт, никто ничего не знает….Я боюсь, что с ним что то случилось. Ты же знаешь его характер и страсть к поиску всякого рода неприятностей….Он даже записки не оставил. Все его вещи на месте — и одежда, и деньги …Коля что делать?

— А машина? его машина на месте?

— В том то и дело что на месте. В гараже стоит.

— Что говорят соседи? Они хот что — ни будь видели?

— За день до моего возвращения к нему ночью кто-то приезжал на машине, но что это за машина — никто не знает. В деревнях ложатся спать рано, слышали только шум мотора. Говорят, он собрался очень быстро. От прибытия машины до ее отъезда прошло не больше пяти минут…Ведь предупреждала я его, просила, умоляла: не лезь ты во все это, не высовывайся, живи как все люди живут. Что ему? Больше всех надо? Ведь священник, а не оперативник, его дело людей учить и наставлять, а не чужие проблемы решать…Вот и дождались….

Она расплакалась. Я угрюмо молчал, размышляя, сказать по правде, я разделял ее опасения. Зная Разумовского много лет, я вполне мог предположить, что батюшка в очередной раз «воспылал праведным гневом» на обидчиков его прихожан и, знакомый с неповоротливостью официальных следственных органов и скотским безразличием властей, взялся за разрешение проблемы своими методами. Надо признать — далекими от непротивления злу насилием. А это означало, что, действуя в одиночку, Андрей мог попасть в какую — то крайне неприятную историю.