Следствие ведут знатоки

— А почему ребенка не приносят — тоже не знаете?

— Карантин… Он пока… на искусственном питании, — вяло складывает она слова.

— Владимир Иванович! — понуждает Курков высказаться врача.

— Не хотели тревожить мамашу.

— На самом же деле?

— Видите ли… — врач справляется в карточке, как ее назвать. — Анна Михайловна, если предположить — предположить, — что в период беременности употреблялись наркотические препараты, то плод — плод — получал их с током крови матери. А впоследствии новорожденный всасывал с молоком. И если предположить, что доступ к наркотикам прекращается, то наступает — наступает — абстиненция. То есть ломка, наркотическое голодание, со всеми…

— У него — ломка? — Демидова с натугой выдирается из своего инобытия и немоты. — У маленького?!.. Он же не выдержит… Это невозможно выдержать!.. Он умрет!.. Я должна его кормить грудью!

— Чтоб всасывал с молоком, — обращается Курков к врачу.

— Мальчик слишком слаб, чтобы сосать, — страдает врач.

— Так введите ему опий! — требует Демидова. — Ему так мало надо!.. Вы обязаны! Есть у вас совесть?!

— Деточка, бедная, — бросается к ней врач. — Ну как вы могли? И еще скрывать?

От сочувственного голоса, от ласкового прикосновения она расслабляется, прижимается щекой к белому халату.

— Я брошу! У меня совсем никого нет. Если будет, я постепенно брошу. Будет цель в жизни. Я начну лечиться. Честное слово! — В этот миг она и сама верит. — Спасите мне сына, я все сделаю. Я его люблю, доктор!

Горло ей перехватывает, набегают слезы.

Курков в легком смущении от прорвавшегося у нее живого чувства, но служебную задачу помнит твердо идет к ней напрямик:

— Мы с доктором подумаем, как помочь. Но и вы помогите нам. Скажите, кто был поставщиком вашего мужа.

— Стало быть, вы назначили цену за жизнь ребенка? — говорит Пал Палыч Куркову, докладывающему о результатах визита в роддом.

Курков задет.

— Товарищ полковник, я задал Демидовой вопрос строго по делу. Без нарушения процессуальных норм.

— Его сумеют спасти?

— Вряд ли. Насколько я понял, шансов мало.

— Н-да… В нашей работе, товарищ старший лейтенант, имеет значение не только конечный продукт. Важно как.

— Я понимаю, вы бы допрашивали иначе. Но и результата не имели бы!

— Ну и какой же результат? — спрашивает Пал Палыч без интонации.

— Поставщик Демидова — делец по кличке Морда, настоящая фамилия Мордвинов. Раньше они жили рядом в Купавне, — наизусть шпарит Курков. — Сначала он обоих приобщил к кайфу, потом Демидов стал распространителем наркотиков. У него были знакомства в гостиницах. Морда с четырьмя сыновьями — их зовут Мордята — контролирует наркобизнес чуть не по всей Московской области.

— Демидова дала такие показания? — изумлен Пал Палыч.

— Да… но подписать побоялась, — несколько снижает победительность тона Курков.

— А-а… Тогда, возможно, сочинила на скорую руку, чтоб от вас отвязаться.

— Нет, она говорила искренне. Это важная информация.

— Ох уж эта мне искренность! Эта мне «информация»! Меня все время пичкают «информацией»! — постанывает Знаменский. — А где доказательства? Где твердые свидетели?.. Нет хуже дел, чем по наркотикам!

— Поскольку все это только информация, я довел ее до сведения розыска. Томин заинтересовался. Собирается выйти на осиное гнездо в Купавне.

«Прыткий юноша», — отмечает про себя Пал Палыч, спрашивает:

— Как?

— Есть сведения, что Мордята порой толкутся на рынке. Говорят, там торгуют маковой соломкой. Действительно?

— Да. Стоят себе южные бабуси. Периодически милиция проводит облавы.

Рынок. В открытом ряду разложили кто что: ручные поделки, семена, веники с мочалками, поздние осенние цветы.

Три бабуси в платочках продают маковую соломку. Две вроссыпь из мешка, стаканами и столовыми ложками, одна по-современному, в полиэтиленовых упаковках.

Посвященные молча отсчитывают деньги. А тем, кто спрашивает, что, мол, у вас такое, отвечают вежливо, но неопределенно: «Травка от разных, милый, болезней, это надо знать».

И любитель просто так прицениться отправляется дальше.

Трясущийся от наркотического голода молодой человек пытается выменять соломку на куртку, которую снимает с себя.

— Вещами не беру, — отталкивает его бабуся.

У наркомана нет сил даже говорить. Он выворачивает куртку, дабы продемонстрировать, что она хорошая, с иностранным ярлыком; затем расстегивает пиджак — дескать, и его готов снять в придачу — и показывает, сколько просит: на три пальца, полстакана.

Бабуся отрицательно мотает головой и грудью ложится на свой мешок.

В заприлавочном пространстве толчется, заговаривая с бабусями, как свойский знакомый, один из Мордят, по имени Вася. Ему лет семнадцать, он младший сын Морды, парень беспечный, добродушный и не больно оборотистый, но с ранних лет приучаемый папашей к делу. Вот и сейчас он ищет, у кого бы взять партию оптом.

Крайнее место в ряду занимают Томин с Сажиным.

Перед ними на прилавке ничего нет, кроме набора малюсеньких стаканчиков. Достаточное обозначение для посвященных, что они могут якобы предложить.

Томин не выпускает из руки кейс и тихо говорит Сажину:

— Внимание, Морденок!

Морденку между тем указывают на нашу пару, и он подходит, осведомляется:

— Есть товар, мужики?

— А чего мы тут торчим, как ты думаешь? — не отрицает и не подтверждает Томин.

— Сами будете стоять? Или, может, столкуемся?

— Никогда мы сами не стояли, — говорит Сажин.

— Никогда! — подтверждает Томин и достает платок, чтобы прочистить нос.

Платок — сигнал для милицейской облавы. Разыгрывается точно расчитанная комбинация, не новая, но почти всегда дающая результат: при совместном бегстве завязывается знакомство, и это ведет затем к его продолжению.

Милиция и сотрудники БХСС окружают ряды. Разумеется, кольцо не замкнуто, оно имеет брешь со стороны Томина с Сажиным. А неподалеку в заборе виден узкий пролом.

И пока бабуси пытаются прятать соломку куда-нибудь, Томин тихо вскрикивает:

— Братцы, тикаем! — и первым устремляется к пролому. По дороге он швыряет подальше от себя кейс. За Томиным бежит Сажин. Вася-Морденок, прикинув глазом, куда они нацелились, заражается их примером и припускает следом.

На перехват издалека спешит полный милиционер. Он свою задачу знает и, убедительно изображая погоню, дает троим выскочить с территории рынка.