Следующая остановка - жизнь

— А мы? — тихо спросила мама.

— Что «мы»? — Но отец замолчал.

— У меня есть моё свадебное платье. Стол соберу, еды хватит, всё же — своё: и мясо, и овощи! — Мама смотрит в тёмное окно, возле которого растёт не видная сейчас сирень.

— Нет! Не отдам! — Отец схватил Аркадия за борта куртки. — Ты… отнимаешь моё! Ты — вор. Я создал. Я поднял на ноги. Я заплетал ей косы, я носил её на руках. Я не спал ночами, когда она болела, — повторял он, как заигранная пластинка.

— Хватит, прекрати комедию, — остановила его мать. — Ты заставлял её работать до изнеможения, ты не давал ей читать книжки и заниматься любимой литературой, отравил самые счастливые два года в школе. Лошадь она для тебя, как и я. Полно. Ищи свой выход. Дай девочке её судьбу! — Мать горько усмехнулась. — И так неизвестно, сколько ей будет отпущено счастья. — Повернулась к Аркадию. — Выучи её, сынок, не бери грех на душу.

На Юлю она не смотрит.

— Я хозяин в доме. И я решаю, что делать! — кричит отец.

— Благословишь, уйду, как положено, по-доброму. Не благословишь, уйду без благословения.

Сказала и удивилась: она ли произнесла эти слова? Как она могла произнести их?! Она вообще неразговорчива, работает и всё. И мыслей у неё немного. О погоде подумает — дождь прибьёт клубнику, о шве, которым лучше прострочить пододеяльник… Зазвучит иной раз голос Давида Мироныча вопросом, фразой и замолкнет. Странно, словно не было Давида Мироныча в её жизни. Не человек она, трава, ягнёнок… — ничто не огорчает, ничто не беспокоит. Приглашали её мальчишки — в кино сходить, на танцы, она не хотела. Домой скорее надо, работать надо — вот и все мысли. А тут — пшеничный принц. И, как неизведанные чувства, откуда-то явились чужие слова. Не чужие. Не откуда-то. Давид Мироныч был, и ни на минуту не прекращался процесс изменения её под его воздействием. Просто процесс этот был подспудный. Появился Аркадий, и на свет выбираются произошедшие с ней изменения. С удивлением знакомится Юля с ними.

— Ты чего мелешь — «без благословения»? Порядка не знаешь. Не будет счастья без благословения. И, если прокляну, не будет счастья.

— Договорился! — охнула мама.

Но отец и сам испугался. Быстро пошёл к буфету, достал водку, разлил по рюмкам — подал Аркадию, поставил на стол себе. Достал красное домашнее вино, разлил по бокалам — подал женщинам.

— Выходи, коли так приспичило. Благословляю, — сказал сухо и залпом выпил. — Ишь, «уйду без благословения»! Ha-ко тебе, дожил. Есть тебе благословение, живи. А ты не разврати её, парень, пусть работает, работа никого ещё не губила, лень губит человека, безделье губит. Небось, сам знаешь, сколько по свету гуляет бездельников? Давай, мать, закуску, благословлять значит благословлять, а ты, зятёк, садись-ка за стол. Какими словами таких, как ты, теперь величают? Бизнесмен, новый русский? Так, что ли? «Новый русский»! А куда старых русских рассовали, по свалкам, да? Садись-ка, не чинись.

— Спасибо. Мы же выпили, а теперь я хотел бы уйти.

— Вижу, шибко деловой.

— Да нет же. Сейчас очень поздно, смотрите, Юленька без сил. Завтра ей предстоит долгий день, поспать надо.

В эту минуту вошёл Бажен. Скользнул взглядом по пустым рюмкам и бокалам, ничего не сказал, выдвинув голову вперёд, пошёл к своей комнате.

— Стой-ка, сынок, — позвал его отец. — Выпей с нами, пожелай молодым счастья, поздравь сестру-то, замуж выдаём.

Бажен остановился. Стоял набычившись, ни на кого не глядя, спиной к отцу, пока тот говорил. А на последнем слове чуть не бегом бросился к своей двери и исчез за ней.

Юля опустилась на стул.

— Вот видишь, как ты расстроила нас всех! — сказал отец.

Юля сцепила пальцы, ноги переплела, застыла в неподвижности — никакая сила не высвободит её к жизни.

— Мы ещё с ним подружимся! — Аркадий подошёл к Юле. — Ты что так побледнела? Ты что так испугалась? — Осторожно, едва касаясь, провёл пальцами по её косе. — Ложись скорее, Юленька, поспи, и все страхи уйдут со сном.

— Я хочу гулять всю ночь! — пролепетала Юля.

— Что за глупости?! — рассердился отец. — Последнюю ночь проведёшь дома. Точка. Я тебе, бизнесмен, завтра помогу обойти закон. Знаешь, небось: три месяца испытательный срок, не прошла любовь, женитесь, пожалуйста. Наше село — большое, и порядки в нашем Загсе — городские: жди три месяца! Директриса любит «Опиум». Это такие духи. Махну на рассвете в город. За «Опиум» пометит заявление тремя месяцами раньше.

— Юля, скажи, чего ты так боишься? — тревожно спрашивает Аркадий. — Замуж выходить? Или ещё причина есть? Ты как каменная стала. Скажи! Я помогу тебе!

Наконец впервые за вечер мама смотрит на Юлю, и под её взглядом Юля возвращается к жизни. Первое живое чувство — голод. Она не обедала, ждала застолья — вкусно поесть, а встретилась с Аркадием и ни к чему не притронулась. Не успела подумать о еде, а мама уже несёт ей блюдо с фруктами и тарелку с кукурузными лепёшками.

— Ты голодная, наверное, — говорит мама. — Пойду, подогрею чай. — А сама продолжает стоять и смотрит на Юлю. — Ешь, пожалуйста, доченька, а я тебе спою твою любимую «Ёлочку». Маленькая, ты не ела и не засыпала без неё.

В лесу родилась ёлочка,

В лесу она росла…

Настолько неожиданно звучит эта детская песенка, что отец и Аркадий удивлённо смотрят на маму. А Юля вдруг расслабляется — как в детстве, простая эта песенка смазывает кровоточащие раны, тушит страх.

И Юля берёт абрикос, жуёт.

Мама обрывает песню и спрашивает Аркадия, не сводящего с неё восхищённого взгляда:

— Вы не отужинаете с нами? Пожалуйста!

— Спасибо, — тихо говорит Аркадий. — Мне никто никогда не пел детских песенок. Я лучше пойду. Застолье затянется, а так Юленька перекусит и — спать. Она без сил, — повторяет он.

И осталось в гостиной всё, как было до появления здесь Аркадия. Размазанный по стене, сияющий глянцем гостеприимный буфет, приглашающий в каждую из своих потайных ниш, притворённых дверцами, пахнущих или ванилью, или бродящим мёдом. По полу — серо-песочный, с оранжевыми, розовыми, сиреневыми цветами ковёр, вытканный Юлей и матерью. Просторный стол, за которым умещалось и двенадцать человек, а сейчас сидело трое: набухший сердитой краснотой отец, выглядывающая бледным испугом из нарядного платья мама и она, Юля. Стояли торжественные, с высокими резными спинками, стулья вокруг стола. Глядели на неё с этажерки чучела зверушек и птиц — экспонаты маминых уроков. Отражал горящие огни помолвки метровый экран телевизора. Напротив телевизора — диван и два кресла. А ещё музыкальная аппаратура Бажена, которую он включал, как только предоставлялась возможность, кресло в углу, журнальный столик и торшер в нарядной юбке из бахромы — обособленное уединение: читай газеты, листай журналы. И, наконец, выделанная под кирпич, холодная сейчас печка с закрытой дверцей. По стенам — картины отца. И над всем их нарядным богатством стелется дым от незатухающей сигареты отца.

Всё как ежедневно — в течение её семнадцати лет.

Гостиная — самая жилая комната. Мама настояла на том, чтобы она не была на запоре — у всех в селе отпирается только для гостей. Настояла мама и на том, чтобы у каждого была своя комната и два душа в доме.

То состояние невесомости, что с минуты их встречи с Аркадием заставляло её плыть в воздухе, как облако в небе, исчезло с появлением Бажена — её тело саднит страхом.

— Иди, доченька, ложись. Судя по всему, у тебя завтра самый тяжёлый и самый долгий день в жизни.

— Мне нужно собрать вещи.

— Не нужно. Я сама соберу тебе сумку. Но думаю: твои вещи тебе не понадобятся, Аркадий не захочет брать что-то из прошлой жизни, купит тебе городскую одежду.

Отец стукнул со всей силы по столу.

— Ты знаешь, что это такое — отдавать дочь чужому мужику? Все мужики — пакостники. Не хочу. Нет моего согласия! — Он налил себе ещё рюмку, выпил залпом и закричал: — Ты это устроила! Твои штучки. Ученик женится! На чёрта идти к нему?

Мама усмехнулась:

— Кажется, жених не только мой ученик, но ещё и единственный сын твоего Гришани. Как бы ты не пошёл? Кроме того, там было всё село!

Отец налил ещё рюмку. Он обмяк и сидел, уронив голову на грудь.

— Давайте спать, — сказала мама. — Мы ничего не можем изменить, а выспаться нужно.

Юля встала и пошла к себе.

Ни слова не сказала ей мама против брака. Она не плачет, не просит остаться. И только сейчас Юля осознаёт то, что мама сказала ей несколько дней назад: «Беги, Юша, отсюда как можно скорее. Поступи в университет. Выбери себе хорошую профессию».