Следы на снегу

– Отдых давали?

– Да, несколько раз.

– Сеанс был?
– поинтересовался он.

Эверстова рассказала о том, что передал Якутск и что передала она ему.

Шелестов слушал и одновременно продолжал думать:

"Не может быть, чтобы они решили вернуться назад. Надо быть круглыми идиотами, чтобы решиться на это. Это новая хитрость. И они, наверное, опять появятся на перекрестке. Нельзя терять ни минуты".

– Сколько времени по вашим часам?
– спросил майор.

Петренко и Эверстова всмотрелись каждый в свои часы. Время у всех троих совпадало. Было начало четвертого.

– Возвращаемся на перекресток, - сказал Шелестов.
– Вы моей дорогой, а я вашей. И будьте все время начеку.

– Понимаю, - ответил Петренко.

Все сели на нарты. Олени разминулись и удалились в противоположные стороны.

...Тайга редела. Чаще стали мелькать березы, а потом олени выбежали на безлесный кусок равнины и побежали веселее. Дорога здесь была легче, прямее, уже не попадались пни, бурелом, валежник. И видимость стала лучше. Сделалось как бы светлее, хотя до рассвета было еще далеко. Ветерок тоже стих и был почти неощутим.

По договоренности, выработанной еще в тот момент, когда покидали Быканырова, Петренко смотрел налево, Эверстова - направо.

Но перед глазами по-прежнему стелилась и уводила вперед хорошо видимая даже ночью дорога.

И вот, примерно часа через полтора после безостановочной езды по равнине, ведущей к излучине и уже знакомой, Эверстова вдруг вскрикнула, схватила лейтенанта за плечи:

– Стойте, стойте! Следы!

Петренко остановил упряжку.

– Где?
– спросил он.

– Проехали. Я отчетливо видела, - и, соскочив с нарт, Эверстова побежала назад, погружаясь в снег. Отбежав метров двадцать, она с тревогой в голосе позвала лейтенанта: - Идите сюда... Скорее... Проехали и не заметили... Точно, следы...

"Как же не заметили, когда заметили", - подумал Петренко, идя к Эверстовой.

– Вот, смотрите...
– сказала та.

Но можно было не говорить и не показывать. И так было видно. От накатанной дороги влево на северо-восток, под углом примерно градусов в тридцать, уходил новый, совсем свежий след, который и заметила Эверстова.

Петренко достал компас, положил его на ладонь, и компас подтвердил, что след уходил именно на северо-восток.

– Они пошли по своему прежнему курсу, - проговорил он.

– Но как не заметил Роман Лукич?
– удивилась Эверстова.

– Да, действительно... Хотя, знаете что? Когда он проезжал здесь, видимо, следа еще не было.

– Так что же, выходит, что они проехали после майора?

– Выходит так, - сказал Петренко.
– И уж если бы майор пропустил след, что совершенно невероятно, то Таас Бас наверняка бы его обнаружил.

– Да, да... Я и забыла о Таас Басе. Значит, они ехали следом за Романом Лукичом, по его следу, а тут взяли круто влево.

– Наверное, - разница только во времени. Мы проехали полпути до перекрестка и до излучины.

Эверстова опустилась на колени и внимательно всмотрелась в след, идущий на северо-восток и проложенный одними нартами.

– А вы знаете что?
– спросила она, поднявшись.
– Мы сейчас должны встретиться с товарищем Быканыровым. Так ведь? Он же должен последовать за ними...

Петренко задумался.

– Может быть он тоже проехал?

– Нет, - опровергла предположение лейтенанта Эверстова.
– Никак этого не может быть. Тут прошли одни нарты. Это определит любой пионер.

– Ну, если так, то мы скоро встретимся с дедушкой, - не спорил Петренко.

– Да. И чем скорее встретимся, - тем лучше. Ведь все равно придется ожидать майора.

– Совершенно верно. Поехали!

*

* *

До перекрестка у излучины реки осталось, по подсчетам Петренко и Эверстовой, уже не более километра, но старого охотника не было.

Олени уже сбавили бег - устали.

– Я прав, - заметил лейтенант.
– Дедушка Быканыров, наверное, проехал за ними.

– Могу спорить, что нет, - уверенно заявила Эверстова.
– Я же полуякутка, полурусская, в тайге не раз бывала и ездила много. Я не определю точно, сколько прошло нарт, если их прошло несколько, ну, допустим, четверо, пятеро. И это очень трудно определить, но когда прошли одни нарты - ошибиться невозможно.

Петренко хотел возразить спутнице. Он хотел сказать, что большое значение имеет время суток. Одно дело днем, совсем другое - ночью. Можно же ошибиться в темноте. Но он не успел возразить. До слуха его к Эверстовой отчетливо долетел собачий вой.

Петренко придержал оленей, и те встали.

– Слышите?
– спросил он.

– Слышу.

Вой раздавался метрах в четырехстах, если не меньше, от перекрестка и от того места, где был оставлен в засаде Быканыров.

– Таас Бас?
– сказал неуверенно Петренко и тут же добавил:

– А может быть волк?

– Нет, не волк. Это Таас Бас. И как он воет, прямо по сердцу скребет.

– Значит, майор уже там?

– Но почему так воет Таас Бас?

– Не понимаю. Поехали...

Приближаясь к перекрестку, лейтенант думал:

"Где же Быканыров? Почему он не пошел по следу преступников? Возможно, заснул и проглядел? Ой, как жутко воет..." - и Петренко гикнул на оленей.

Уже черно вырисовывались растущие кучкой березы. Получилось так, что нарты Шелестова и Петренко подошли к перекрестку одновременно. Олени чуть не столкнулись.

Шелестов спрыгнул с нарт и быстро оглядел местность вокруг.

Стояла тишина, и только хватающий за душу вой Таас Баса нарушал ее, казался здесь ненужным и противоестественным.

Таас Бас выл в зарослях тальника. Он вырвался вперед почти за километр до перекрестка. И, подъезжая, майор также услышал вой собаки, и он взволновал его не меньше, чем Петренко и Эверстову.

– Ну, как?
– спросил Шелестов, стоя на месте, и что надо было понимать под словом "как" - Петренко не мог сообразить. То ли это относилось к вою Таас Баса, то ли к тому, что заметили на пути Петренко и Эверстова.

– Мы обнаружили их след, товарищ майор.

– Где?

– Километрах, примерно, в восьми отсюда.