Следы под окном

«Глупая я, глупая, — подумалось горько, — могла же иметь ребёнка от любимого человека. И чего испугалась?»

Могла иметь ребёнка и ещё от одного человека, того, первого, да бог миловал, не дал. Будь он проклят, тот первый.

— Будь он миллион раз проклят, будь проклят и он, и его род! Чтоб он в могиле оживал и снова подыхал, гад! — не заметила, как вырвались у неё слова проклятия.

«Что же это за жизнь, до крови бьюсь о воспоминания, спотыкаюсь о них, словно об острые камни босыми ногами. И никогда ничего не забудется». С такими мыслями и болью в сердце вошла Алена в свою комнату, вспугнув не ожидавших её Валерию и Цезика.

После тихого часа Зимин пригласил Алену покататься на лодке, которую он уже заказал и оплатил. Алена с радостью согласилась, весело поинтересовалась, умеет ли он плавать, — на случай, если лодка перевернётся.

— Я Днепр переплываю, — похвалилась.

— А я был чемпионом по плаванию… в своём дворе, — засмеялся он.

Зимин сел на банку, как называют моряки скамейку, всунул весла в уключины, посадил Алену на корму и оттолкнулся от берега. Озеро было тихое, в чёрной воде отражалось небо с редкими белыми, как клочки ваты, облаками. Дна не было видно, и это пугало, словно плыли над пропастью. На берегу маленькой заводи собрались рыбаки. Рыба клевала, то один, то другой выхватывал какую-то небольшую рыбку, и она трепетала, билась в воздухе. Алена каждый раз мысленно желала, чтобы та рыбка сорвалась с крючка в воду.

Аркадий Кондратьевич грёб не спеша, говорил мало, казалось, был занят только греблей. Молчала и Алена, она сняла плащ, закатала рукава платья, чтобы загорали руки.

Когда отплыли от заводи, показался красивый дом с красным петухом на крыше.

— Это зубной врач такой дом построил. Правда, красивый? — сказала Алена.

— Вот и я мечтаю о таком доме… и чтоб вокруг усадьбы берёзы росли.

— А зачем берёзы? — не поняла Алена.

— А для красоты. Вот пойду на пенсию и куплю себе дом в деревне.

— Возле нашего посёлка в деревнях много хат пустует. Покупайте. — Сказала это и подумала, поймёт ли он её намёк: купи дом, и будем жить рядом.

Он понял.

— Неплохо было бы, Алена, виделись бы часто.

Она заглянула ему в глаза, он не отвёл взгляда, и некоторое время они не отрывали глаз друг от друга, словно старались отгадать, в самом ли деле хотят того, о чем говорят.

— А что, возьму и куплю около вашего посёлка, — сказал он, подняв из воды весла. Звонко и весело капала с них вода. Лодка некоторое время шла по инерции. — И посажу берёзы.

Алена опустила руки в воду, словно собиралась притормозить ход лодки. Глянула на Зимина внимательно, надеясь снова встретиться взглядами, но он задумчиво смотрел куда-то вдаль. Впервые ей захотелось рассмотреть не таясь, что в нем её привлекает. Своеобразная мужественная внешность: вдохновенный взгляд, высокий лоб, густая седина, которая, однако, его совсем не старит. И ещё он притягивал к себе открытостью натуры, искренностью. В первый же день, когда Алена познакомилась с Зиминым, она почувствовала, что с ним должно быть легко и просто. Ей и было с ним именно так.

— Алена, — сказал вдруг он, все ещё не опуская весла в воду, — у вас в жизни, видимо, было какое-то горе. В войну, наверное?

— Горе? — переспросила она машинально, и сердце её вздрогнуло. Откуда он может знать? Кто ему сказал? Ответила как можно спокойнее: — А кому война не принесла горя? Всем.

— Всем, и мне тоже.

— Не хочу о войне вспоминать, больно.

— Больно, — согласился он. — Всему живому больно от неё.

— Нет, больно только человеку, у него душа есть. Берёзе и дубу не больно.

— Откуда мы знаем? И растение может кричать, когда жгут, режут. Только мы того крика не слышим. Говорят, что у каждой травинки есть центр, куда поступают все сигналы боли, радости, опасности… Ну да ладно, не будем об этом, простите, — и Зимин начал грести, потихоньку, стараясь не всплескивать вёслами.

Алена не могла успокоиться. Если мутную воду не трогать, осевшая муть лежит на дне тихо и вода совсем прозрачная. Но стоит её всколыхнуть, как муть сразу же всплывает и долго-долго не оседает. Так и с Алёной. Вся её горечь и боль лежала в глубине души, хоть и незабываемая, незажившая, но тихая. А теперь вот всколыхнулась, Зимин своим вопросом напомнил, и Алене вдруг все разом вспомнилось, ослепительно, остро, как вспышка молнии. «Неужто всю жизнь, до последних дней, так и будет мучить?» — спросила она у самой себя.

Зимин почувствовал настроение Алены, понял, что он своим вопросом сделал ей больно, и начал успокаивать:

— Не надо так переживать, Алена, ведь все, что было, уже в прошлом. Гляньте-ка, зелёный туман уже окутал деревья. Скоро почки лопнут, все зазеленеет.

— Зазеленеет, — повторила она и, отгоняя тяжёлые мысли, начала оглядываться вокруг, стараясь зацепиться взглядом за что-нибудь интересное, снова увидела дом зубного врача.

— Вот смотрите, Аркадий Кондратьевич, — нарочито громко и весело сказала она, — отсюда дом как на картине. Подплывём ближе.

Он повернул лодку в том направлении и нажал на весла. За кормой зажурчала струя. Вскоре они приблизились к берегу.

— Петух боком повернулся. А хвост какой пышный, — засмеялась Алена. — Сейчас закукарекает. А какие ставни — словно синие бабочки сели на стены и крылья распустили.

Зимин оглянулся назад, на тот берег, улыбнулся, радуясь её смеху. Берег был уже близко, дно там мелкое, вязкое, и от весел со дна поднималась муть.

— Тут живёт очень забавный Кирюша, — начала рассказывать Алена про мальчика. — Говорит, дед его пчёлок пасёт, и в ульях растёт мёд. Три годика тому Кирюше.

— Самый гениальный возраст.

— Ага, такой умненький мальчик.

Зимин был сегодня какой-то странно-сдержанный, задумчивый, не такой, как вчера или позавчера. Позавчера верёвочку ей с узелками подал и был рад, когда она развязала. В город к себе пригласил и тоже обрадовался её согласию. А теперь вот ни про верёвочку, ни про поездку в город не вспоминает. «Да зачем я ему? Что у него, в городе, женщин нет?» Она глянула на молчаливого Зимина с недоверием и обидой.

— Аркадий Кондратьевич, признайтесь, у вас женщин много?

— Женщин? В каком смысле?

— Ну, которые вам нравятся и которым вы нравитесь.

Он хмыкнул:

— Которые б мне нравились? Нет.

— Как же это? Такой большой город, столько женщин.

— Народу в нашем городе миллион, — сказал он, — а я один. Вот как.

— Так нельзя. Это нам, бабам, трудно найти пару. А вы же такой мужчина…

— А я нашёл. — Зимин опустил весла, бросил их, сложил руки на груди. — Это та, что развязала мне узелки. — Он подвинулся сначала к одному борту, лодка качнулась, пересел к другому, похлопал ладонью по скамеечке. — Алена, сюда, смелее.