Следы в Крутом переулке

— Надя, слушай меня. Надо нам здесь поискать. Надо нам с тобой найти то, что тот, кто приходил, хочет найти и забрать.

— А что искать, ты знаешь?

— А ты догадаться не можешь? Тебе ж видней.

— Откуда я могу знать? Не золото же. Золото, он говорил, еще до меня все продал — что у него было. Деньги все, говорил, на сберкнижках. На черный день. Копейки в доме не держал. Проценты для него были дороже всего на свете. Так и говорил: спокойно, мол, жить могу, когда знаю, что деньги прибавляются.

— А может, тому, кто приходил, не золото и не деньги нужны? Может, документы, бумага какая?

— Документы? — Надежда удивленно посмотрела на Малыху. — Когда отца схоронили, Павел Иванович сжег какой-то пакет. В тот же день. В этой вот печке. Еще меня позвал и сказал, чтоб я видела — что он все сжег. А мне тогда плевать на все было. Подумала: жги, все жги, что тебя с отцом связывало. Гори оно огнем, все прошлое, ваше и наше. Может, новая жизнь начнется. Да, не судьба мне, видно. Верке вот повезло, что тебя ухватила. А я ошиблась. И с Елышевым, и с ним… Он, когда жег, знаешь, у него аж руки тряслись. А когда все сгорело, так он будто совсем другим человеком стал.

— Ну человеком-то он никогда не был.

— Какой-никакой, а все человек. Не тебе знать. Меня-то пожалел, приютил.

— Дура ты, Надя. Это ты его пожалела. Согрела. Да разве ты поймешь? — Малыха безнадежно махнул рукой. — Все ж таки давай поищем чего-нибудь.

— Ищи, — безразлично сказала она.

— Но пойми, тот, кто ломал замок, что-то же надеялся найти.

— Ищи, — безразлично сказала она.

Четыре четких, отрывистых щелчка по оконному стеклу заставили их обоих вздрогнуть.

— Надя, ты кого-то ждешь?

А она стояла у плиты побледневшая, глаза застыли в каком-то необъяснимом страхе, нижняя губа отвисла.

— Иди, спроси — кто, — прошептал Малыха.

— Спроси сам.

— Иди и спроси, я сказал.

Надежда глянула вниз, на сжатые кулаки Малыхи, отшатнулась и чуть ли не побежала на веранду. Малыха бесшумно последовал за ней. Подойдя к двери, Надежда спросила, и голос ее подрагивал:

— Кто там?

— Надя, а Надя, может, тебе в чем помочь?

Этого голоса Малыха никогда не слышал и постарался запомнить, чтобы при случае узнать.

— Ничего мне не надо.

— Если что, ты смотри. Позови, коль что. Соседи мы как-никак. Да и…

— Не надо мне ничего. Спасибо.

На крыльце потоптались. Вроде человек не хотел уходить, надеясь, что ему откроют. Потом что-то прохлюпало вдоль степы. Явно кто-то пытался заглянуть в дом, искал щелку между ставнями, но затея была бесполезной, и вскоре человек ушел.

Малыха обратил внимание, что ни одна соседская собака не тявкнула. Может, морось позагоняла собак в тепло?

— Кто это?

— Сосед. Слышал же.

— А кто у тебя там в соседях? Молодой?

— Да брось ты, — упрекнула Надежда. — Если б хотела изменять Павлу Ивановичу, поискала б подальше от дома. Хотя б в вашем порту.

— А если бы меня не было, открыла?

— Ну, что заладил? Я бы вообще уже спала. И свет везде загасила.

Она вдруг резко повернулась к нему, обхватила его шею оголенными — полными и теплыми — руками, прижала лицо к его груди и зарыдала. Он растерянно провел ладонью по ее волосам, погладил покатые плечи. Его руки, словно сами по себе, сошлись за спиной, еще сильней прижали ее к груди… Но он вдруг вздрогнул, очнулся, понял, что происходит или может произойти. Взял ее обеими руками за плечи и сильно тряхнул.

— Ну, не реви. Не реви. Может быть, тебе лучше пойти к Софье ночевать? Утром все равно вам на кладбище… Ну, нельзя же так. И я же ведь не железный… Не плачь, Надя, не плачь. После смены Вера должна зайти, — наконец сказал он, — я ей записку оставил, что к тебе поехал.

Но она словно не слышала его.

— Гришка… Гришка… — выдыхала она ему в грудь. — Я его ненавижу. И не знаю, как отомстила бы, если б не подох он. Испоганил он… всю жизнь мне испоганил… больше еще, чем отец… Ты ж ничего не знаешь… Никто не знает, ни Сонька, ни Верка… Мне было… и семнадцати еще не было, когда он меня… в этом доме… — Она подняла лицо и посмотрела прямо ему в глаза своими огромными, голубыми. — Не смотри на меня так! Тебе первому сказала… и последнему… Если кто узнает, значит, от тебя… убью тогда тебя… или себя убью…

Мелкий, дробный стук в дверь — костяшками пальцев — оторвал Надежду от Малыхи. Он с облегчением вздохнул: «Слава богу, Верка пришла».

— Кто там еще?

Малыхе показалось, что на этот раз Надежда спросила иным голосом: что-то в нем было злое — злобное и вызывающее.

— Это я, Надя, открой, — ответил женский голос. Малыха сразу узнал его. Софья! «Но ведь никто не должен знать, что я тут», — подумал он и схватил Надежду за руку. Но она уже успела повернуть ключ в замке. Дверь дернулась. С крыльца на веранду скользнула Софья. Увидев Малыху, широко раскрыла глаза. Такие же большие, голубые, как у Надьки. «Но не такие добрые, как у Верки», — почему-то успел подумать Малыха.

— Надя, ты — что? — воскликнула Софья. — Разве так можно?

«У этой тоже на уме всегда одно и то же», — рассердился Малыха и резко захлопнул дверь за ее спиной.

— А как же Вера? Ведь только что расписались.

— Она сама за себя постоит, не беспокойся. — Ему противно было оправдываться перед этой… и слова-то для нее хорошего не найдешь: сама же все напортила Надьке с Елышевым, а перед тем, как старшину облапошить, его же, Малыху, завлекала. Но не сумела. И Елышева не удержала. Только, выходит, Софья-то и толкнула Надежду в этот дом, к Петрушину. А теперь что-то из себя корчит, стыдить надумала.

— Надя, ты — что? Веришь этому красавчику?

— Я не звала его, сам пришел, — наконец глухо откликнулась Надежда.

«Ну, попал я по милости прокурора. Скорее бы, что ли, Верка пришла. А то эти сестрицы еще состряпают мне такого, что век не расхлебать». Но мысль о том, что сюда его направил Привалов, успокаивала. Выходит, хорошо и то, что оставил он записку жене. Неизвестно, хорошо ли это для дела, задуманного прокурором, но для него, Малыхи, это хорошо.

— Гони его, Надя, гони, — не отставала от сестры Софья. — Если он Вере изменяет, то и тебе несладко с ним будет.

— А это уж не твоя забота, — отрезал Малыха. — И не ее. Ничья. В общем, или укладывайтесь обе спать, пли уматывайте отсюда обе. До утра.

— Гришка, ты зачем здесь? — Софья змеиным своим умом поняла вдруг, что дело обстоит серьезнее, чем она думала. — Скажи, нет, ты скажи: кто тебя сюда послал? Как же я сразу не поняла, что сам бы ты не пришел. Ты же не старшина этот сладенький. Тебя послали? Тебе нужно, чтобы мы ушли? Но мы не уйдем. Надя, мы не уйдем. Он что-то задумал. Нам во вред. Признавайся, Гришка, а не то…