Слепцы

– Скажи, Рык… – Хорек глянул на вожака неуверенно.

Лица вожака видно не было, только темный силуэт рядом в санях.

– Скажи, ты специально умереть хотел?

Рык не ответил.

– Зачем? – спросил Хорек. – Ты же… Просто мог уйти.

– Куда?

– Не знаю… Куда угодно. В войско любое вступить… Ты же… Ну, как воевода… Ты же в дружине был. Пересвист говорил, что тебя старый воевода хотел на свое место поставить.

– Давно то было, – сказал Рык. – Так давно, что будто и не было никогда…

– Так то правда, что вы с воеводой друзьями были?

– Правда.

– И когда ты князя ударил и сказал, что пятнадцать лет хотел так сделать…

– И то правда. Пятнадцать лет.

– А за что?

– За то, что он поступил правильно, – подумав, ответил Рык. – Сегодня Полоз говорил…

– Так что у вас случилось? С князем?

– Ничего такого… Был дружинник, которого приставили к княжичу. Учить, оберегать. Княжичу было десять годков, дружиннику – двадцать. И все бы ничего, только у княжича сестра была, на два года княжича старше. Вот дружинник в княжну и влюбился. Так бывает. Но это не беда. Вот только и княжна его полюбила, а это уже хуже… Хуже некуда. Пять лет они таились. Пять лет прятались от всех. Но как-то не заметил дружинник, что княжич не спит еще, что увязался за ним следом, думая подшутить или напугать… И напугал. Увидел, как дружинник с сестрой его стоит, милуется… Мог промолчать. Они ведь с дружинником почти друзья были, хоть и десять лет разницы. Только гордость у княжича взыграла, решил, что дружинную клятву дружинник нарушил, что род княжеский оскорбил… Все и рассказал отцу. Крик, шум… Дружинника выпороли для острастки да выгнали из Камня. А у того и в мыслях не было княжну обидеть или клятву нарушить. Он бы и не посмел ничего такого, только попрощаться пришел к княжне… А она узелок с собой взяла и пошла с дружинником. Сама. Ей показалось, что должна она за любовь свою сражаться, что ничего важнее этого нет, а у дружинника не хватило любви, чтобы прогнать княжну, уйти без нее.

– Их догнали? – спросил Хорек.

Так в песнях бывало, нагнали родичи молодых, казнили обоих смертью лютой. Или погиб один из молодых, другого спасая.

– Догнали?

– Не догнали. Ушли оба в лес. Дружинник землянку соорудил, охотился, а княжна, любовь свою соблюдая, с ним вместе была. Он шкуры добыл, чтобы согреть ее. А через девять месяцев и срок пришел… Княжна говорила, что с внуком их князь не выгонит. Поругает-поругает и примет. И дружинник, муж ее беззаконный, тоже мечтал, как вернутся они в Камень, как им разрешит старый князь построить дом…

– Не разрешил?

– Умерла княжна родами. И дите не родилось. Дружинник их так двоих в одну могилу и положил, – Рык вздохнул. – А на следующее утро появился в лесах у Камня разбойничек по прозвищу Рык. Сколько я княжих людей побил – вспомнить страшно. Пока не опомнился да не понял, что винить-то и некого. Княжича за гордость? Княжну и себя за любовь?

Рык замолчал.

Стучали копыта лошади по льду, под полозьями скрипело и трескалось.

– И я решил… Решил, что не должен человек ничего придумывать. Есть законы, есть обычаи – они веками проверены, кровью писаны… По ним жить – не ошибешься. Так и жил. А когда про княжну услышал… Про маленькую княжну, дочку молодого князя, все сжалось во мне, рассыпалось в труху. Только одна мысль – спасти, искупить свой давний грех. С тем и повел ватагу, думал одно, говорил другое… А в подземелье, когда понял, что на смерть всех привел, решил, что нельзя один грех другим замаливать. Нельзя. Вот и придумал про городской Совет, когда не так все пошло, распустил ватагу, ушел, а потом вдруг подумал, что жить-то все равно не смогу. Незачем. И вернулся. Надеялся, Полоз вожаком станет, а он вот как все повернул… Отомстил за все… Он ведь сразу сообразил, еще в пещере. Знал он о том дружиннике… – Рык замолчал, скрипнув зубами.

Передние сани остановились, Рык натянул поводья.

Ватажники собрались возле передних саней.

– Вот камень, – Враль указал на скалу, возвышающуюся над рекой. – А вот дорога в лес. Другая – чуть в стороне. Обе перекрыть нужно на всякий случай. В лес до общины тут недалеко, шагов пятьсот, баба сказала. По этой дороге – к передним воротам, по дальней – к задним. Сани-то можно отогнать в сторону, на морды лошадям – мешки с овсом. Сами пройдем по дорогам, а возле тына встретимся.

Все посмотрели на Рыка.

– К главным воротам пойду я, со мной Враль и Кривой, – сказал Рык. – Остальные – к задним. Идем тихонько, если кого встречаем – конного, пешего, – валим и вяжем. Рот заткнули – и под дерево, когда разберемся, где что, так вернемся и допросим. Если двоих встретим, одного вязать, второго резать без жалости. У Деда самострел, у Враля – лук, но на стрелы не надейтесь. В темноте не попадете. Длинный свист – всем ко мне. Два длинных – разбегаться. Три – встречаемся у саней.

– А если разбежимся? – спросил Дылда.

– Значит, каждый сам по себе. Второй попытки не будет.

– Понятно, – сказал Кривой.

– Если понятно, – пошли.

Рык взял из саней оружие и пошел вдоль лесной дороги в глубь леса, Враль и Кривой – следом. Кривой остановился, вернулся к саням и наклонился к уху Хорька:

– Если все побежим, иди по дороге к мосту, перейдешь за мост и отойди шагов на двести влево. Там меня жди. Или я тебя буду ждать. Сутки.

– Хорошо, – ответил Хорек. – За мостом, налево, две сотни шагов.

– Я сейчас заплачу! – засмеялся Дылда.

– Пасть закрой, – посоветовал Дед.

Кривой побежал вдогонку за Рыком и исчез в кромешной темноте, только шаги еще долго были слышны.

– Пойдем, – сказал Дед. – Нам правее. Полоз, ты мне самострел зарядишь?

– Уже, – сказал Полоз и подал Деду самострел. – Идите вперед.

Дылда и Дед ушли в темноту, Хорек двинулся было за ними, но Полоз его остановил, взял за плечо и повернул к себе лицом.

– Я прощения просить не буду, – сказал Полоз.

– А я и не прощу, – твердо ответил Хорек. – Но и зла держать не буду. Мы в одной ватаге. Обычай не велит.

Полоз засмеялся:

– И ты про обычаи…

– И я. Все сказал?

– Все, – выдохнул Полоз. – Я прощенья просить не буду… только ты меня все равно прости.

Полоз вытащил из-за пазухи свой нож, протянул его Хорьку. Хорек помедлил, потом нож взял, вытащил из-за голенища свой и протянул Полозу.

– Где вы там? – спросил из темноты Дед.

Полоз взял из саней рогатину, протянул ее Хорьку. Взял себе другую.

– Побежали, ватажник! – сказал Полоз.

– Побежали, – ответил Хорек.

Вначале они вчетвером бежали, но потом пришлось перейти на шаг: было темно, только на фоне белого снега еще что-то и можно было различить.

– Завтра-послезавтра все потечет, – пробормотал Дед. – Если сегодня не управимся, – нужно уходить.

– Уйдем, – сказал Хорек.

Приморозило, наст с сухим треском ломался под ногами, ветки раза три сбили с Дылды шапку.

– Пригнись, – посоветовал Полоз.

– Куда уж? – спросил Дылда. – И так почти на карачках бегу.

Они прошли, может, шагов двести, когда слева от них что-то тренькнуло, будто струна из жилы.

– Мать… – выдохнул Дылда и замер, выпрямившись.

– Что? – кинулся к нему Хорек.

– Назад, – прохрипел Дед, – к саням.

Дылда оседал медленно: жизнь неохотно покидала его сильное тело. Стрела, ударившая слева, дошла почти до сердца. Наконец Дылда выронил меч и с треском повалился в заледенелые кусты.

– Пригнитесь! – крикнул Дед, и струна снова тренькнула в темноте и снова ударила в тело – на этот раз в Деда, – но не в сердце, а в левую руку, пришпилив ее к боку.