Слепой секундант

Мельник гостям не обрадовался. Он еще не нашел следов графа Венецкого — статочно, и не искал. Напомнив, что не желает путаться в политические игры, отставной полицейский присоветовал бабу-просвирню, трудившуюся при Крестовоздвиженском соборе. Баба эта, проведя бурную молодость, остепенилась и очень боялась, как бы кто не прослышал о ее давних художествах.

Отыскали просвирню. Услышав, что явились посланцы от Мельника, она перепугалась, но довольно скоро сообразила, что требуется. Жила она со вдовой сестрой, у той были внуки, парнишки-погодки, их-то и удалось нанять, чтобы ходили следом за мнимым плотником.

На всю эту суету ушло четыре дня. Вечером пятого дня Тимошка отправился на встречу с парнишками. Вернулся с новостью: плотник опять побывал в богадельне. И затем повадился ходить туда каждый вечер.

— Ежели он не носит денег при себе, значит, пока он в богадельне, деньги лежат дома в тайнике, — догадался Андрей. — Фофаня, ты тайники отыскивать умеешь?

Вдова, пустившая на постой мнимого плотника, имела двух дочек и часто ходила с ними в церковь, к вечерней службе. Дом оставался пуст на два с лишним часа. Замок не представлял особой преграды для Фофани, и вор без помех забрался в комнату постояльца, в то время как Еремей с Тимошкой караулили; Фофаня научил их словечку «стоять на стреме».

Найдены были деньги в количестве ста двадцати рублей и белье, которое скорее подошло бы чиновнику средней руки, уже имеющему свой экипаж и нанимающему хорошую квартиру. Фофаня клялся и божился, что обшарил все места, где только могут быть тайники. Его на всякий случай обыскали. Оказалось — ничего не присвоил.

— Значит, плотник где-то с кем-то встречается и передает деньги, — такой вывод сделал Андрей. — И очень просто — скажем, сидит он в трактире, пьет, ящик стоит рядом на полу. Подсаживается другой человек, с таким же ящиком, свой оставляет, с денежным уходит… Может статься, он уж заметил слежку, — Андрей развивал свою мысль. — Тогда сменит местожительство, оставив нам на память одну лишь фальшивую бороду. И мы его в столице более не найдем, а к богадельне он пришлет кого-то другого.

— К чему ты клонишь, Андрей Ильич?

— К тому, что надо действовать решительно.

— Уж действовали… — до того Еремей даже не вспоминал вслух о похищении доктора Граве. Но вот пришлось.

— У нас нет другого выхода, — сказал Андрей.

— А понимаешь ты, сударик мой ненаглядный, что этого сокола ясного, если выкрадем, живым выпускать нельзя?

— Понимаю.

— И что ж?

— Отвезем к Шешковскому.

От такого неожиданного решения Еремей присвистнул.

— Этакие соколы — по его ведомству, — добавил Андрей.

Снова на ум пришла сверкающая шпага с грязным эфесом. Незнакомка считала, что Андрей неспособен взять в руки такое оружие. Способен, черт бы побрал эту философствующую особу!

* * *

Плотника пленили, когда тот возвращался из богадельни. Засаду устроили у карантинных домов.

К тому дню основательно подморозило, наезженная дорога обратилась в лед, тропки стали непроходимы. Фофаня, готовясь к делу, нарочно изготовил хороший кляп и сам сел на пути у плотника, изображая страдальца, что неудачно грохнулся на ледяных комьях и повредил ногу. Плотник оказался силен и доверчив — на руках донес Фофаню до возка, а там был схвачен Еремеем с Тимошкой и полчаса спустя уже стоял со связанными за спиной руками перед Андреем.

— Господин Жуков? — спросил Андрей. — Садитесь. Разговор будет долгий.

Плотник, избавившись от кляпа, первым делом спросил:

— Ты, барин добрый, пошто людей на дорогах хватаешь? Мы-ста люди простые, не еретики, не бусурманы, колды от барина на промысел идем, бумагу берем…

— Будет, сударь, комедию ломать, — сказал на это Андрей. — Тимоша, вы этого господина за бороду дергали? В руке не осталась?

Тимошка радостно схватил пленника за бороду — и тут выяснилось, что она настоящая. При этом Еремей, стоя рядом с питомцем, целился в плотника из пистолета. Другой пистолет был на столе, у Андрея под рукой. На скамье, у бедра, лежал кард. От человека, выполняющего тайные поручения «малого двора», можно было любой пакости ожидать — даже от связанного.

— Такую ведь за неделю не вырастишь, — заметил Андрей. — Вы, я полагаю, уже давно исполняете поручения известной персоны?

— Какой персоны?

— Не хочу называть имени. Той, для коей приносите деньги из богадельни.

— Я приношу деньги из богадельни? — мнимый плотник был просто ошарашен. — Господи помилуй, что за бред?

— Очевидно, мне придется рассказать то, что вы и сами, сударь, отлично знаете. Деньги, которые запуганные столичные жители платят вымогателям, чтобы избежать скандалов, стекаются в богадельню федосеевцев. Оттуда вы доставляете их известной персоне. А на что эти деньги могут быть потрачены — вопрос, ответ на который был бы очень любопытен господину Шешковскому.

— То, что вы сказали… Вы уверены в сем? — с непонятной радостью спросил плотник.

— Пока ничто меня в противном не убедило.

— Но коли так… Могу ли я верить, что ваши сведения точны? — в голосе звучала странная надежда…

— Андрей Ильич, пусть этот господин расскажет, как с вымогателями связался, — посоветовал Еремей. — Может статься, и грех его невелик, и он сам не чает от них избавиться.

— Пожалуй, ты прав, — уловив его мысль, согласился Андрей. — С вымогателей станется и курьера своего держать на такой же веревочке, как Коростелева. Ну, сударь, расскажите о себе.

— Это самая нелепая история из всех, какие только могут случиться с человеком, — начал плотник. — Поверьте мне на слово, сударь.

— Соврет, ваша милость! — встрял Фофаня. — Кабы не шур оказался! Одет-то подлым мужичищем, а речь — барская!

И тут плотник перешел на французский язык:

— Коли угодно, считайте ложью. Но другой истории не будет — только одной могу потешить. Я не тот, кто вам нужен, и велите своему человеку, чтобы убрал пистолет. Он целится мне в грудь и в четырех шагах не промахнется. А коли случайно спустит курок?

— Дядя Еремей, ты? — Андрей рассмеялся. — Угомонись, — сказал он. — Полагаешь, я сам себя защитить не сумею?

— Откуда этому детине знать, что ты, сударь, на звук нож кидаешь? — сердито спросил Еремей. — А я, не обессудь, его все-таки вижу.

— Тяжко быть калекой, — заметил Андрей. — Собственный мой человек надо мной власть взял. Ну, стой с пистолетом, коли не лень. Говорите, сударь, да кратко — не то у Еремея рука устанет, как раз и нажмет на спуск.

Плотник впервые улыбнулся и перешел на русский язык:

— Вы правы — я из почтенного семейства. Почтенного, но бедного. А полюбил девицу, дочь богатого родителя. Поскольку в письмах мы себя называли Элизой и Валером…

— Молиеров «Скупой», оттуда любовники?

— Да, точно так и было. Отец моей Элизы отличался скупостью. Повенчаться нам не удалось — ее вдруг сговорили и чуть ли не назавтра отдали за богатого барина. Но любовь наша не прекратилась, мы нашли способ видеться… Она родила дочь. Мы двое и ее верная девка знали, что дочь от меня. Назовем дочь… ну хотя бы Гиацинтой…