Слепой секундант

— Что с тобой, доктор? Эк тебя разбирает!

По звукам Андрей понял, что Граве быстро добыл из тайника свою заветную бутылочку, наплескал в стакан наливки и единым махом выпил.

— Так… хорошо, отменно… Соломин, тебе не понять… Ты — офицер, дворянин, ты помещик, ты барин… твоего батьку не пороли…

— Сядь, доктор. А то тебя носит, как конфетную бумажку ветром.

— Я тебя вылечу, а ты после того на улице мне поклона не отдашь. Потому что ты — барин, а я — Васька Турищев… Поймают — барам вернут!

— Дурак ты, доктор.

— Дурак, — согласился Граве. — Экий вздор себе в голову посадил! Соломин, у меня ничего более нет, души нет, сердца нет, одна голова, и она сейчас полна вздора! Слушай, вот что… Выпей и ты! Тогда ты меня поймешь!

— Наливай, — согласился Андрей. — И говори дальше.

— Ты думаешь, тебе плохо? Вот ты ничего не видишь — и тебе плохо? — опять забулькало в стакане, и Андрей понял, что заветная бутылочка на самом деле — преогромный штоф мутно-зеленого стекла. — Ты счастливый человек, Соломин! Ты всего лишь зрения лишился! У тебя — душа, а у меня — одна голова, я душу бесам продал… Пей, говорю тебе! Я только одно могу — про лекарства говорить! Только об одном могу! Я, Соломин, я говорить боюсь!.. Честное слово! Я же заговорю — и себя выдам! Я ехал с ней, она говорила, а я ответить толком не мог… Соломин, я ее обругал…

— Как обругал?

— Не помню!

Эта содержательная беседа продолжалась часа два — пока не пришел Эрнест. Андрей сдал ему с рук на руки пьяного Граве и велел найти своих людей. Оказалось — Еремей уже смиренно сидел в прихожей перед кабинетом, слушая докторовы восклицания.

— Корежит его, — сказал Андрей дядьке. — Коли уж мне позавидовал. Дурак, да не в этом дело…

— А ты наливку пил?

— Не ворчи, дяденька, сам знаю, что нельзя. А только на душе малость полегчало…

— Сдается мне… Мало ты выпил. Тебе бы, коли по уму, напиться до пьяных соплей. И как следует полегчало бы. По себе знаю… Нешто я не вижу…

— Будет тебе.

Спорить Еремей не стал — чтобы питомец и вовсе не закаменел в своем упрямстве.

Переночевали в трактире — мало ли, что обнаружат Фролка с Фофаней, так чтоб сразу же можно было действовать. С утра заехали к Валеру. Тот сидел дома в расстройстве чувств — не получив записочки от Элизы, волновался, что богатая вдова может, как большинство дам, поискать более денежного жениха.

— Я столько лет ее ждал… — со вздохом произнес Валер.

— И это ожидание было главным вашим занятием?.. — Андрей не мог понять, как мужчина в расцвете сил, неглупый, одаренный и статный, мог всего себя, всю свою жизнь, посвятить любимой женщине.

Сам он не представлял себя в такой роли — хотя оставался бы верен своей единственной, но в верности была бы порядочная порция упрямства. И любовь не мешала бы ему служить, коли не в полку, так в каком-либо департаменте. В глубине души он полагал, что утренние страдания Валера в основном от безделья; пришлось бы ему по морозцу ехать в присутствие — не перебирал бы, сидя в шлафроке и колпаке, последние слова своей любезной, сказанные впопыхах и означающие только то, что ее голова занята вопросами практическими.

— Одевайтесь! Не то вы, сударь, совсем закиснете тут. Прогулка не помешает.

— Какая прогулка, зачем?

— Поедем к особняку Венецких, убедимся, что вымогатели не крутятся возле него. Береженого Бог бережет.

* * *

На Захарьевской по случаю мороза уличные разносчики попрятались, один какой-то отчаянный предлагал гороховый кисель с конопляным маслом — самое что ни есть постное лакомство — но глотать ледяной кисель на морозе охотников не находилось. Пробегали бабы с салазками — которая везла бочонок, которая — дрова, которая — двоих детей. Пролетали извозчичьи санки — не Невский, чай, где не протиснуться, тут можно и разогнать лошадку.

Возок встал, Валер приоткрыл дверцу со своей стороны.

— Где там наш Фофаня? — спросил Андрей.

— Что-то не вижу. Может, затаился. Тимоша, где он там?

Тимошка встал. Стоя на передке возка, он был выше Валера. Но, оглядев окрестности, он соскочил и сунулся к той дверце, у которой сидел Андрей.

— Барин добрый, дозвольте отлучиться на миг… — прошептал он.

Тимошка отбежал было и снова приник к приоткрытой дверце:

— Там тот детина, будь ему пусто… — зашептал кучер. — Тот, что меня в Воскресенской обители брязнул! Я нарочно поближе подошел — так я его признал, а он меня — нет… Тот же, что госпожу Венецкую выкрал, и барин его с ним…

— Слава богу, — сказал Андрей. — Так я и думал — они за Гиацинтой охотятся. Валер, поглядите, куда Тимошка показывает. Что там?

— Санки в переулке. Возле саней стоит верзила, в санях кавалер, совещаются.

— Валер, вас эта парочка, статочно, не знает. Пройдитесь мимо них, сделайте круг и возвращайтесь с другой стороны. Я хочу, чтобы вы мне их описали.

— Но я…

— Вперед. Живо. Ну?!

Валер предпочел покинуть возок. Скрипя сапогами по утоптанному снегу, он прошел мимо санок, исподтишка оглядев верзилу и кавалера, устремился вперед, не сразу придумал, где поворачивать, и вернулся к Андрею не скоро. Тот уже сопел от нетерпения и сжимал кулаки.

— Где вас нелегкая носит? — сердито спросил Андрей. — Разглядели?

— Разглядел. Высокий детина — молодец лет двадцати двух, не более, красавец в пейзанском вкусе, кровь с молоком. Гиацинта русскую песню разучивала, там — «Ванюшка белый, Ваня кудреватый, девушкин приятель…» Так это он самый и есть. Из-под шапки кудри колечками, не у всякой щеголихи такие растут.

— А кавалер?

— А там не понять, кутается в шубу, один нос виден. Но, я полагаю, ростом невысок — или же от холода скукожился. Чернобров и, сдается, черноглаз. Да и какой он кавалер? Недоросль…

— На переодетую женщину похож?

— Да, вот как раз на нее и похож — или на парнишку лет пятнадцати.

— Ах, черт, хоть за Граве посылай. Он бы опознал свою Евгению… Еремей Павлович, будем брать.

— Среди бела дня? — осведомился Еремей.

— А что, много ли на улице прохожих?

— Прохожих-то немного… Погоди, сударик, к ним еще третий кто-то подходит… Тот уж точно мужчина… Над недорослем склонился, что-то ему, видать, докладывает… — Еремей вгляделся. — Да еще с каким почтением! И руками делает вот этак — словно бы оправдывается, я-де не виноват…

— Надо брать, пока четвертый и пятый не объявились.

— Сдается, так. Но, баринок мой разлюбезный…

— Молчи. В которой стороне Нева? Опиши мне местность.

Еремей кое-как описал.

— Надобно их спугнуть и гнать к реке. А там и брать. Но так спугнуть, чтобы этот третий в сани прыгнуть не смог, да и верзила — тоже. Пусть проклятый маркиз сам улепетывает… Господин Валер, я вам рекомендую отойти в сторонку. Тут сейчас будет стрельба, — холодно сказал Андрей.

— Да за кого вы меня, право, принимаете? — возмутился Валер. — По-вашему, я последний трус?