Слепой. Исполнение приговора

Спустившись на первый этаж, он вышел в сумрачный ресторанный зал. Лампы здесь не горели, их с грехом пополам заменяло освещенное окно кабинета управляющего, маячащее в высоте, как широкоформатный экран кинотеатра под открытым небом. Огибая столики, стрелок пересек зал и вышел в вестибюль, освещенный только проникающим снаружи через стеклянную входную дверь дневным светом. Поляризованное дверное стекло снаружи было зеркальным, что позволяло, оставаясь незамеченным, видеть по-прежнему стоящих на крыльце охранников, двое из которых оберегали жизнь покойного Хвоста, а двое работали на Бурого. Сам Бурый в компании своего третьего телохранителя лежал на скользком мраморном полу вестибюля. В левой руке мертвого бодигарда похрипывала статическими помехами включенная рация, правая все еще цеплялась за рукоятку наполовину вынутого из наплечной кобуры пистолета. На полу поблескивали медными боками две стреляные гильзы, в забрызганной кровью зеркальной стене напротив выхода темнело окруженное сеткой трещин пулевое отверстие. Здесь до сих пор попахивало пороховым дымом, и, с легкой полуулыбкой разглядывая маячащих за коричневатым на просвет стеклом охранников, стрелок с удовольствием вдыхал этот знакомый, милый сердцу запах. Для него он издавна ассоциировался с победой – как обычно, одержанной всухую.

Он посмотрел на рацию, которая все так же хрипела и потрескивала помехами, подмигивая зеленым огоньком индикатора. В голову пришла показавшаяся довольно заманчивой идея: взять эту штуковину и, включив на передачу, простонать в микрофон что-нибудь типа: «Здесь засада, хозяин ранен… Мочи их!» Он сразу отказался от этой мысли: убийство – эффективная, но крайняя мера, и прибегать к ней без необходимости не следует. Стоящие на крыльце мордовороты сами по себе, без хозяев, ничего не стоят и не значат, а перестрелка, завязавшаяся средь бела дня в центре города, соберет сюда кучу людей в погонах, что, возможно, существенно осложнит жизнь организатору этой кровавой шалости. Да и вообще, не мальчик уже, чтобы озоровать…

Поправив указательным пальцем сползшие с переносицы солнцезащитные очки, киллер повернулся спиной к стеклянной двери, перешагнул через натекшую вокруг мертвецов темную лужу и вернулся в ресторанный зал, держа путь в сторону кухни, где располагался запасной выход. Некоторое время в сумраке зала слышались его негромкие шаги, а потом стихли и они.

Глава 6

Дождь лил всю ночь, почти не переставая, и, когда тучи, наконец, уползли на юго-запад, в сторону Украины, оказалось, что над лесистым горизонтом уже поднялось солнце. Мокрый лес и заросшие высокой, давно не кошеной травой обочины засверкали миллионами бриллиантовых искр, разбитое асфальтовое покрытие дороги лоснилось, как морщинистая шкура гигантского морского змея, в выбоинах весело блестели многочисленные лужи. Бледно-зеленая «Таврия» храбро расплескивала их своими обутыми в лысую резину, рябыми от пятнышек ржавчины колесами, смахивая оседающие на ветровом стекле грязные брызги изношенными щетками «дворников», как усталый работяга смахивает со лба трудовой пот. Радиационный заповедник с действующими на его территории своеобразными законами остался позади, ввиду чего номерные регистрационные знаки волшебным образом появились на предназначенных для них местах спереди и сзади автомобиля, а в правом нижнем углу треснувшего по диагонали ветрового стекла, будто сама собой, образовалась наклейка о прохождении техосмотра. Если верить номерам, «Таврия» была зарегистрирована в Брянской области, а наклейка нахально и не слишком убедительно утверждала, что государственный технический осмотр данное ведро с болтами прошло всего два месяца назад. За рулем сидел бородатый старикан в выцветшей камуфляжной куртке и засаленной шляпе с узкими полями. Борода у него была седая, клочковатая, усы пожелтели от никотина, а на переносице криво сидели очки в старомодной пластмассовой оправе с перехваченной грязным лейкопластырем дужкой.

Как всякий настоящий, грамотный оперативник с большим опытом работы под прикрытием, майор Бурсаков (подпольная кличка «Струп») обладал отменно развитой интуицией и острым чутьем на опасность. Эти качества, не раз спасавшие ему жизнь, после встречи на заброшенном шоссе вновь проснулись и заговорили в полный голос, настоятельно рекомендуя забиться в самую глубокую, самую темную нору, какую только удастся отыскать, и не показывать оттуда носа, пока не уляжется пыль – если не вся целиком, потому что это вряд ли возможно, то хотя бы частично.

Проверять свои ощущения логикой не было смысла: все лежало на поверхности и представлялось вполне очевидным. Умирая, застреленный в спину Фома успел нацарапать на полученном за немалую взятку пропуске имя и звание – подполковник ФСБ. Вряд ли это было начало прощальной записки или данные родственника, которому следовало сообщить об его безвременной кончине. Наверняка Фома перед смертью записал имя своего убийцы – не кровью на стене, как в классическом гангстерском детективе Дэшила Хэммета, а шариковой ручкой на случившемся под рукой клочке бумаги. В этом тоже прослеживалась определенная логика: с учетом того, где именно произошло нападение, записку должен был найти кто-то, так или иначе связанный либо с Хвостом, либо с Бурым. Это было предупреждение об опасности и просьба отомстить; мстить кому бы то ни было за убитого наркокурьера майор Бурсаков не собирался – туда ему и дорога, если не кривить душой и называть вещи своими именами, – а вот предупреждению считал необходимым внять.

Картина произошедшего убийства была ясна ему так, словно он видел все своими глазами. Курьеры, которые везли через радиационный заповедник доставленный из Европы метадон, не остановились бы в этом глухом месте просто так, без веской причины. Причиной этой наверняка стал подполковник ФСБ – либо каким-то образом знакомый Фоме, либо предъявивший ему служебное удостоверение. Мочить сотрудников спецслужб даже здесь, в зоне отчуждения – крайне нездоровое занятие, отвлекаться на которое курьерам, везущим ценный груз, мягко говоря, не рекомендуется. Поэтому стрелять в повстречавшегося на пути эфэсбэшника они не стали, а он спокойно достал свой «Стечкин» и проделал излюбленный фокус, который так хорошо ему удается: перестрелял всех, как собак, и пустил принадлежащую Хвосту наркоту дымом по ветру.

Буквально через несколько минут после этого он проехал мимо «Таврии» Струпа. Если в тот момент он и не знал, чью машину наблюдает вблизи места только что завершившейся бойни, то узнать это ему, офицеру одной из самых могущественных и грозных спецслужб мира, не составляло никакого труда. Свидетели ему, конечно, не нужны, и Струп очень сомневался, что, будучи обнаруженным, успеет предъявить коллеге свое собственное удостоверение. А если успеет, вряд ли это на что-либо повлияет: штатный ликвидатор на задании – это тебе не наркокурьер. Ему абсолютно безразлично, в кого стрелять – хоть в случайного прохожего, хоть в спикера парламента, если тому не посчастливилось оказаться не в то время не в том месте.

Если он действительно имел отношение к ФСБ, а не обманул Фому состряпанным на бытовом принтере липовым удостоверением, дело принимало серьезный и довольно неожиданный оборот. А впрочем, не такой уж и неожиданный. Майор Бурсаков не верил, что появление ликвидатора в темных очках тут, в заповеднике, является заключительной частью операции, которую параллельно с их отделом проводило какое-то другое подразделение известного ведомства. Конечно, путаницы и неразберихи в работе спецслужб хватало всегда; немало ее и ныне, но не до такой же степени! К тому же, отстреливать мелкую сошку наподобие Фомы и иже с ним – пустая трата времени, приводящая лишь к порче отчетности. Стреляют обычно в тех случаях, когда след ведет высоко-высоко наверх – когда оставить все, как есть, невозможно, а выносить сор из избы не хочется. Это происходит не так часто, как показывают в телевизионных боевиках, но и не так редко, как об этом, пусть даже с опозданием на десятки лет, сообщают средства массовой информации.

А мелкую рыбешку, которой являлись все те, кого киллер в темных очках перебил здесь, в заповеднике, принято брать с поличным, показательно судить и сажать – разумеется, надолго, чтоб другим неповадно было. Грамотные, опытные следователи, пользующиеся полным доверием высокого начальства, умело направят показания задержанных в нужное русло, удалив из них все упоминания о тех, о ком упоминать не надо. На нарах приземлятся все – курьеры, дилеры, посредники и организаторы – все, кроме тех, кто, сидя на самом верху, контролировал ситуацию и подгребал под себя львиную долю доходов от нелегального бизнеса. Последние либо будут убиты – что, как уже упоминалось, случается довольно редко, – либо продолжат благоденствовать – с почетом уйдя на пенсию, получив перевод с повышением, а то и оставшись на прежнем месте.

Поэтому происходящий на глазах у майора Бурсакова отстрел исполнителей низшего звена, по его мнению, означал одно из двух: либо криминальную войну за передел сфер влияния, либо чью-то попытку замести следы, обрубить ту самую ниточку, что ведет наверх. И, если первое сулило всего лишь временные осложнения, второе могло пустить псу под хвост все усилия майора и его коллег.

В свете всего этого добытая информация представлялась дьявольски ценной. Она требовала срочной отправки в Москву, тем более что проверить ее и сделать из нее правильные выводы могли только там. А вот инстинкт самосохранения требовал прямо противоположного: забраться в самую глубь заповедника, где у Струпа было оборудовано убежище на случай форс-мажорных обстоятельств, и сидеть там, пока дребезжащий в мозгу тревожный колокольчик не угомонится.

Выбор был нелегкий, но очевидный – такой же, примерно, как у пулеметчика, оставшегося прикрывать отход обескровленной в боях роты и видящего, как вдали над полем стеной встает поднятая наступающими вражескими танками пыль. Как и упомянутый пулеметчик, майор Бурсаков находился на службе и был, таким образом, обязан следовать велению долга. Этому самому велению свойственно вступать в непримиримый конфликт с инстинктом самосохранения; в этом нет ничего нового, и Струпу к таким ситуациям было не привыкать. Тем более что, в отличие от пулеметчика, оставшегося наедине с вражеской танковой колонной, он имел реальный шанс выжить – нужно было соблюдать осторожность, только и всего.