Слепой. Исполнение приговора

И он очень сомневался, что в нынешней непростой для всех ситуации Сиверов отвлекся на такую ерунду, как украшение салона своего находящегося в розыске авто. Тем более что выглядел он как человек, не лишенный вкуса, а украшение было, мягко говоря, сомнительное.

Оглянувшись через плечо, майор призывно махнул ребятам из наружки стволом пистолета. В то, что Черный Подполковник спокойно сидит за рулем и смотрит, как его берут в кольцо, было просто невозможно поверить. Может, он там уснул? Бред, с такими людьми просто так, случайно, ничего не происходит, особенно на работе. Скорее всего, его там нет. Но даже если так, что ж теперь – плюнуть и уйти, оставив все как есть?

Слыша у себя за спиной хлопанье автомобильных дверей и быстрый, осторожный топот бегущих ног, майор Барабанов приблизился к машине, выставил перед собой взведенный пистолет и положил ладонь на дверную ручку.

Когда члены группы наружного наблюдения дружно протопали мимо, на бегу доставая оружие, сидевший в припаркованной поодаль белой «приоре» подполковник Молчанов улыбнулся, безмолвно дивясь человеческой тупости. И, откинув защитный колпачок, большим пальцем вдавил в плоский металлический корпус красную кнопку дистанционного взрывателя. Он мог подождать, пока вокруг «БМВ» соберется все стадо, но не стал: он был не маньяк, а профессионал, и не нуждался в лишних, никем не оплаченных жертвах.

Ночь, даром что московская, была нежна – следует добавить, до этого мгновения. Три килограмма тротилового эквивалента разнесли ее на куски вместе с черным «БМВ», от которого, действительно, было давно пора избавиться.

Набережная содрогнулась от короткого, но оглушительного грохота; тишине, пусть относительной, московской, настал конец. На смену ей пришли дребезг посыпавшихся оконных стекол, лязг сыплющихся на асфальт дымящихся обломков, разноголосый вой и улюлюканье автомобильных сигнализаций, треск и гудение отплясывающего гопака на залитой пылающим бензином мостовой пламени. Сквозь эту какофонию вскоре послышались встревоженные, а порой и просто панические крики разбуженных взрывом людей. Москвич – существо нервное, а с некоторых пор еще и пугливое, чтобы не сказать запуганное. Тем более что Черный Подполковник не поскупился, и взрыв получился по-настоящему мощный – такой, что спешивших на помощь майору Барабанову оперативников опрокинуло взрывной волной и раскатило во все стороны, как пустотелые манекены из папье-маше.

Один из них поднял голову как раз вовремя, чтобы успеть отдернуть руку, по которой едва не прошлось переднее колесо только что тронувшейся, чтобы под шумок покинуть место событий, «лады-приоры». Похрустывая усеявшей мостовую стеклянной крошкой и постепенно набирая скорость, эта колесница смерти проехала мимо взорвавшегося «БМВ» – мимо, а вернее сказать, сквозь бушевавший на месте взрыва огненно-дымный столб. Языки коптящего пламени лизнули борт, косматым огненным вихрем завились вокруг багажника; в следующее мгновение машина скрылась из вида, и оглушенному, едва живому оперативнику на мгновение почудилось, что он уже умер и, лежа на раскаленной мостовой преисподней, наблюдает фрагмент деловой поездки самого Сатаны или кого-то из его прихвостней.

Словно в подтверждение этой бредовой догадки, его бессмысленно шарящий взгляд наткнулся на пластмассового чертика в больших солнцезащитных очках. Штуковина, которой было самое место в коробке с игрушками, принадлежащей какому-нибудь малолетнему бесенку, еще легонько покачивалась с бока на бок и слабо дымилась. Захлестнутая скользящим узлом на тощей чертячьей шее пеньковая бечевка была оборвана, ее кончик лениво тлел. Сам не зная зачем, оперативник накрыл лежащую в нескольких сантиметрах от лица игрушку ладонью и зажал в кулаке.

Следующей деталью, которая попалась ему на глаза как подтверждение того, что он в аду, стала лежащая на усеянном стеклянными призмами асфальте кисть правой руки. Оторванная взрывом ладонь все еще сжимала рукоятку пистолета, и пламя пожара оранжевыми бликами играло на тщательно ухоженных, отполированных и, возможно, даже покрытых бесцветным лаком ногтях.

* * *

Генерал Потапчук к моменту описываемых событий по-прежнему оставался под домашним арестом на конспиративной квартире и пребывал в полнейшем неведении. Глеб, как и обещал, поддерживал с ним связь посредством текстовых сообщений, приходивших на мобильный телефон, но толку от этого пока что было немного. Он встретился с одним из сотрудников генерала Тульчина и обстоятельно с ним побеседовал. По словам Слепого, парень не произвел на него впечатления оборотня в погонах, сознательно участвующего в грязной игре на выбывание. Впечатлениям Сиверова Федор Филиппович привык доверять – по меньшей мере, как своим собственным, – но это ничего не меняло: майор Барабанов мог даже не подозревать, что Тульчин ведет двойную игру и использует его вслепую как пешку.

Подозрения в адрес Андрея Тульчина выглядели довольно нелепо. Бойню в Припятском заповеднике организовали, чтобы замести следы, когда поняли, что люди Тульчина подобрались слишком близко к организаторам трафика. А зачем, скажите на милость, Тульчину было сначала организовывать этот трафик, потом его выявлять, подбираться вплотную к самому себе, а потом заметать свои же следы, сея смерть направо и налево, как всадник Апокалипсиса?

Впрочем, трафик, скорее всего, выявили случайно, и сделали это не Тульчин и его подчиненные, а какой-нибудь белорусский или украинский таможенник, а то, чего доброго, и обыкновенный гаишник. Участившимися случаями контрабанды оружия и наркотиков с транзитом через радиационный заповедник заинтересовались спецслужбы, кто-то заподозрил существование хорошо отлаженного коридора двухсторонних транзитных поставок, и колесо закрутилось, набирая обороты. Расследование поручили Тульчину – возможно, случайно, просто как грамотному, честному и добросовестному работнику и хорошему руководителю, а может быть, по его же собственной просьбе. И успехов в расследовании, которые послужили причиной появления на свет Слепого номер два, оперативники Тульчина добились, вполне возможно, не благодаря, а вопреки «помощи» своего шефа, даже не догадываясь, что на совещаниях подробно докладывают о своих действиях и планах главному подозреваемому.

Громоздко, но вполне возможно. Может, все именно так, а может, и как-то иначе; кто именно, Тульчин или кто-то другой, стоял за всей этой кровавой кутерьмой, сейчас, пока Федор Филиппович сидел взаперти и оставался под подозрением, просто не имело значения. Он, генерал ФСБ, очутился в дурацком положении жертвенного агнца, которому незачем знать имя того, кто явится к алтарю с большим ножом, чтобы с молитвой отнять у него жизнь. Главная забота этого барашка – как-нибудь незаметно ослабить путы, освободиться и дать тягу. А со своей засухой, наводнением, неурожаем или чем там еще вызвана необходимость с соблюдением надлежащего ритуала перерезать кое-кому глотку, разбирайтесь сами – в конце концов, режьте друг друга или сами себя, если считаете, что без этого так уж впрямь и не обойтись.

Теперь Федор Филиппович уже немножко жалел, что не сбежал из-под ареста сразу, когда была возможность. А впрочем, какой толк был бы от него на воле? Функционировать в привычном качестве наделенного широчайшими полномочиями генерала ФСБ он сейчас не мог. А в роли супермена, играющего в прятки и с чужими, и со своими, был бы просто-напросто смешон – в свои-то годы, со своим больным сердцем и опытом оперативной работы, который остался в далеком прошлом! Глебу пришлось бы его прятать, заботиться о нем и оберегать; иначе говоря, сбежав из-под стражи, Федор Филиппович превратился бы для Слепого в обузу – тяжкую, а возможно, и непосильную.

Поэтому оставалось только ждать и надеяться, что Глеб самостоятельно, без чуткого руководства куратора, справится с задачей. Тем более что задачу эту перед ним никто не ставил – она встала сама, а справляться с такими задачами приходится просто затем, чтобы они не справились с вами. Что же до руководства, то в нем Слепой нуждался, как русская борзая в дополнительной конечности.

И Федор Филиппович ждал, расхаживая по квартире в просторной рубахе навыпуск, которая недурно скрывала торчащий сзади за поясом брюк пистолет. Поначалу из-за этого наряда он чувствовал себя довольно глупо: такой стиль в одежде был ему несвойствен, да и подол рубашки, которая до этого была, как полагается, заправлена в брюки, оказался основательно измятым. Но здесь его не видел никто, кроме оператора камер наблюдения, и эта проблема как-то незаметно отошла на задний план и забылась – быстро, в течение, самое большее, десяти минут, поскольку была далеко не самой серьезной и сложной из проблем, что одолевали генерала Потапчука.

Солнце постепенно клонилось к западному горизонту, дневное пекло пошло на убыль, но с наступлением вечера намного прохладнее не стало: раскалившиеся за день камни, асфальт, бетон и штукатурка щедро отдавали накопленное тепло, и дышать по-прежнему было нечем. Кондиционер в конспиративной берлоге отсутствовал, имевшийся вентилятор помогал слабо. Федор Филиппович распахнул все, сколько их было в наличии, форточки, но сквозняк, на который он рассчитывал, так и не образовался: воздух снаружи был горяч и неподвижен, как залитое в форму, медленно и неохотно остывающее стекло. Генерал часто бегал в ванную, чтобы ополоснуть лицо и руки, четырежды за день принял прохладный душ (каждый раз опасаясь, что его застрелят прямо тут, в ванной, голенького, и стыдясь своей посмертной, выставленной на всеобщее обозрение наготы), но ничего не помогало: тело моментально покрывалось липким потом, стоило только одеться. А ходить голым хотя бы по пояс Федор Филиппович не мог – не потому, что стеснялся сидящего у мониторов оператора, а потому, что должен был где-то прятать пистолет. Изнывая от жары и тревоги и периодически хватаясь за нагрудный кармашек, чтобы проверить, на месте ли валидол, генерал саркастически кривил рот: да, ничего не скажешь, хорош из него сейчас помощничек для Глеба!