Слэпшот

Ее интонация меня смешит. Послушно убираю руки от лица и усмехаюсь:

– Ты неисправима.

– Хочешь заткнуть меня поцелуем?

Снова смеюсь, а затем, притянув ее к себе, накрываю ее губы своими. Нежно и чертовски сладко. Наслаждаюсь сладостью персика, который тут же растекается по языку. Тело покрывают мурашки. А в груди, словно яркая вспышка, взрывается настоящий фейерверк любви.

– Вы очень красивая, миссис Пратт, – шепчу ей в губы, опуская взгляд.

На ней белое атласное платье на тонких бретельках. Его корсет украшен мелкими белыми жемчужинками, а пышная юбка переливается в солнечном свете. Я знаю, что она о мечтала о платье, как у принцессы, а потому это вызывает у меня улыбку.

Я люблю исполнять ее мечты.

Люблю ее.

Снова проскальзываю между ее сладких губ языком. Лиззи тихо стонет и зарывается ладонью мне в волосы. Она прижимается ко мне ближе, и бархатистая кожа ее спины покрывается мурашками. Поглаживаю ее подушечками пальцев и сам едва сдерживаю стон.

– Давай сбежим? – улыбается Лиззи, отстраняясь.

Смотрю в ее красивые изумрудные глаза в попытке понять, ведет ли она очередную игру и должен ли я в случае чего ей подыграть. И по ее взгляду вдруг понимаю, что она говорит серьезно.

– Сбежим с собственной свадьбы? – вскидываю бровь.

Она кивает.

– Которую планировала твоя мама?

Еще один уверенный кивок с улыбкой.

– То есть тебе мало того, что меня ненавидит твой отец, теперь ты хочешь, чтобы к нему присоединилась и мама?

С губ Лиззи срывается смешок.

– Я рассказала маме о своих планах. Она знает.

Усмехаюсь, немного шокированный тем, что об этих планах не знаю я.

– Помнишь… когда ты понял, что влюбился в меня?

Немного прищуриваюсь, прокручивая в голове, что именно она хочет услышать.

– Я имею в виду… наш первый поцелуй. Помнишь, почему ты захотел меня поцеловать?

– Да. – Я все еще не понимаю, к чему она клонит, но, видимо, она о той истории, что я рассказал ей. Про фильм «Унесенные ветром».

– Поцелуешь меня в Джорджии? – Она протягивает мне два билета на самолет.

– Почему именно в Джорджии? – хмурюсь я.

– «Унесенные ветром». Ты сказал, что понял все о влюбленности именно в тот момент. Действие там происходит в Джорджии. Так вот, я клянусь, что отвечу на твой поцелуй в этот раз. Давай исправим наше воспоминание?

Я снова наклоняюсь, чтобы поцеловать ее. Касаюсь губ нежно, но тут же теряю контроль и превращаю поцелуй в собственнический, жадный и страстный. Положив ладонь Лиззи на талию, я притягиваю ее хрупкое тело еще ближе к себе. Она стонет, и всякий раз, когда она стонет, мне кажется, что я в раю.

– Я тебя люблю, – шепчу, пытаясь отдышаться. – Но я скажу тебе «нет».

– Что? – Она задерживает дыхание от волнения.

– Лиззи… ты вся моя семья. Кроме тебя, у меня никого нет. Но у тебя… Здесь твои родители, которые любят тебя сильнее всего на свете. И Лео, который, помимо тебя, любит и меня. Хоть кто-то в твоей семье.

На этой реплике Лиззи смеется.

– Эмили с Мэттью и их близнецы, которые всегда были со мной рядом. Рид с детьми и его прекрасная жена Эбби, которые помогали нам с тобой, когда мы решили перебраться в Лос-Анджелес. Прилетели даже Эштон с Хлоей, чтобы разделить с нами это мгновение. Они твоя семья. И… – Я делаю глубокий вдох, глядя на слезы своей любимой. – И это важно, чтобы ты разделила этот день с ними. Я люблю тебя, Лиззи. Больше всего на свете. Но и они любят тебя.

По ее щеке стекает слеза, и я смахиваю ее большим пальцем. Мягко касаюсь ладонью ее лица и улыбаюсь.

– У нас впереди будет целая жизнь, чтобы отправиться в Джорджию. И пусть нашим новым воспоминанием станет тот самый поцелуй у алтаря. Первый поцелуй в качестве мужа и жены.

– Нам нужно было заключить брачный договор, – вдруг произносит Лиззи, и меж моих бровей появляется складка.

– Что? – все еще хмурюсь.

– Будучи моим мужем, ты теперь легально сможешь упрятать меня в психушку. А был бы договор – не смог бы. И что мне теперь делать? Нельзя быть таким идеальным, Гаррет Пратт, – шепчет она и зажмуривается, пока ее тело сотрясается от рыданий.

Я прижимаю ее к своей груди, совершенно наплевав на то, что она испачкает мою белую рубашку тушью. Целую ее в макушку, поглаживая ладонью по волосам, и шепчу:

– Я не идеален, Персик. Но я клянусь, что буду стремиться к лучшей версии себя, чтобы стать достойным тебя. Клянусь, Лиззи.

Она поднимает на меня свои яркие зеленые глаза, и я в очередной раз растворяюсь в них без остатка.

– Нам пора обменяться кольцами. Пойдем?

Я протягиваю ей свою ладонь, а она с шумным выдохом вкладывает в нее свою. Мы переплетаем пальцы наших рук и направляемся к нашей семье.

Лиззи

Шум волн приглушено звучит позади цветочной арки, которую украшают те же самые пионы, что мне впервые подарил Гаррет. Персик в снегу. Это символ нашей зимней любви, без которого мы просто не представляли сегодняшний день.

Как и без семьи.

Гаррет прав: у нас впереди целая вечность, чтобы провести ее друг с другом. Но этот день мы должны разделить с семьей. Нашей. Ведь все присутствующие сейчас здесь давно считают Гаррета членом семьи. И по моим венам сейчас потоком льется тепло от этой мысли.

У меня была мысль пригласить на нашу свадьбу его родителей, но я отбросила ее. Мы не герои идеального романа о любви. В жизни люди редко признают свои ошибки. И я не позволю тем, кто лишил его настоящей родительской любви, рушить наш сегодняшний миг.

Сделав глубокий вдох, я крепче сжимаю ладонью локоть отца и поворачиваюсь к нему. На нем черный смокинг и рубашка в тон. Из-под воротника виднеются разноцветные татуировки, что тянутся по шее, в ухе блестит бриллиант, а темные волосы сегодня непривычно уложены, а вовсе не в хаотичном беспорядке, как бывает обычно. В его изумрудных глазах отчетливо различимо волнение.

Тяжело сглотнув, он спрашивает:

– Ты точно решила отказаться от служения Господу? Не хочется разочаровывать монахиню Изольду.

С моих губ срывается смешок.

– Точно, – шепчу. – Он хороший, пап.

– Ты беременна. Вы согрешили. Бог все видит! Все же не буду удалять телефон монахини…

Я снова смеюсь.

– Я люблю его.

– Я вижу, – тихо выдыхает папа. – И ты не передумаешь становиться Пратт?

– Я не стану Элизабет Пратт, – возражаю.

Меж широких бровей отца появляется складка, и я продолжаю: