Слева от солнца
Шрифт:
— Во-во! Без ухи-то моей давно б отощала.
— Без ухи твоей мы давно бы уехали. Как все нормальные люди, — бабушка Феня обернулась к внуку. — Мне еще мать покойная говорила: кто рыбалит да удит, у того ничего не будет. Ругала, что за непутевого иду.
— Чего ж не послушались?
— Так глупая была, ветер в голове. А он тоже, липун хитрый, — на зорьку как-то уговорил. С удочками посидеть, с костерком да картошечкой. Вот за костерком-то и проморгала свое счастье.
— Ишо незвестно! — немедленно встрял дед Жора. — Вышла б за Митьку — и была бы теперь вдовой.
Бабушка Феня пригорюнилась:
— Это верно. Митька-то, его дружок, поумнее был, поинтереснее. Высокий, обходительный. Я ведь на него все больше смотрела, а этот суслик меж нами прыгал. Вот Митька и уехал в город. Там отучился, офицером
Проследив за ее взглядом, Генка рассмотрел на черной, висящей на стене доске целую серию аккуратно приклеенных фотографий. Где-то там, среди желтоватых, полувыцветших лиц, видимо, и хранилось фото бабушкиного ухажера…
— А что потом?
— Потом война с Китаем приключилась. Митя горел, вернулся слепым, с ожогами.
— Прожевали и выплюнули нашего Митьку! — проворчал дед. — И пенсию грошовую дали.
— А почему не лечили?
— Потому что так дешевше! — фыркнул дед. На этот раз он уже не шутил, злился. — Кому мы, Генка, нужны-то? Мы ж для них — пушешное мясо!
Он так и сказал «пушешное», но Генка не улыбнулся.
— Вот и ссылають всех по домам — помирать да доживать свой век, — продолжал дед. — Деревням-то давно каюк, — вот нас всех в кучу и сгребают. Все равно как мусор в уголок. Митьку с Пашкой, стариков Юзовых…
— А сейчас что с ним? — не удержался и перебил его Генка. — С Митей вашим?
— Успокоился наш Митенька, — вздохнула бабушка Феня. — Всего годика два и протянул… Слышь, Жора, надо бы могилку его подновить. Совсем опростилась.
— Надоть-то надоть, только куда я с такой спиной? Это Митьке там хорошо да покойно, отмучился ужо, а нам еще терпеть да маяться.
— Чего болтаешь, старый? У внучка аппетит пропал, — бабушка Феня улыбнулась Генке. — Ты нас не слушай, Ген! Мы же старые, с кем тут еще поговорить? Вот и трещим без умолку. А ты отдыхай с дороги. Кровать я тебе новым застелю. Меду надо попросить у Пашки. Это пасечник наш тутошний.
— Пасечник… — проскрипел дед. — Куркуль он, а не пасечник.
— Ладно тебе! Торгует человек медом, что в том плохого?
— Как рыбой делиться, так он тут как тут. А как медом по-соседски угостить — не допросишься.
— Не очень-то мы и просили, — возразила бабушка Феня.
— И не будем! У нас ишо совесть-то не повывелась. Проживем как-нибудь без меда евоного… — дед Жора вздохнул. — Сахар — он тоже сладкий. Не хуже меда.
< image l:href="#" />— Будто у нас сахар есть! Хлеб, между прочим, тоже кончился.
— Так у меня же хлеба навалом! Еще полбуханки! — обрадовался Генка. — И в магазин я могу сбегать. Только скажите куда. Сейчас прямо и слетаю…
Промтоварную лавку, больше похожую на перекрашенный в желтый цвет автобус, Генка нашел быстро. Не таким уж сложным мегаполисом оказалась здешняя Соболевка. Шесть-семь улиц, три-четыре десятка дворов, все прочее — в сплошных зарослях и запустении. На взгорке отлично просматривалась громада МТС, где-то левее скрывался пруд, а далее петляла речка Ляма — здешний приток Кумарьи.
А еще в деревне имелась своя водонапорная башня, давно заколоченная и проржавевшая. На холме, с которого и брали начало соболевские улочки, пряталась под шапками берез и рябины массивная крыша совхозной конторы. Именно здесь подразумевался исторический центр Соболевки, и спозаранку сонные сельчане, должно быть, сходились сюда, присаживаясь на бревна, придумывая темы для бесед, закуривая свои первые папиросы. Потом, наверное, выходил председатель и начинал крикливо раздавать наряды. Одним — на пилораму, другим — на лесосеку, третьим — в подсобные хозяйства. По словам бабушки Фени, сюда и студенты не раз приезжали: расселялись по избам и семьям, вплетались в общее неспешное коловращение. Словом, все было в Соболевке, кроме соболей. Этих славных зверушек извели еще до советской власти. Но уж потом-то понастроили самого разного — и свою маленькую столовую, и общежитие для приезжих, и здание почты, и даже собственный клуб! По будням в клубе крутили привозные фильмы, в выходные устраивали танцы для молодежи. Но с клубом все-таки перемудрили: строили капитально, из каменных добротных блоков, а потому
просчитались. Крепкий и осанистый домик сгинул раньше прочих построек. В первый же год государственной междоусобицы гордость Соболевки попросту разобрали находчивые селяне. И ведь стыдно было! — ломали по ночам, украдкой, без лишнего шума развозили по дворам, спешили укрыть рогожей.— А я, Ген, заметь, ни камушка не тронул! — горделиво сообщил дед Жора.
— Камушка, может, не тронул, а стекла из рам вынимал.
— Так ить стекла — совсем другой коленкор! Все одно побили б, а я на парник свез. Тот же Пашка, небось, не стеснялся. С тачкой туда-сюда ходил, все подряд брал, а я не-е-ет!..
Дед Жора явно ждал одобрения, и Генка великодушно кивал. Он и впрямь был доволен своей новой родней. Старики — они ведь разные бывают. Потому и зовут их по-разному: кого мухоморами, а кого и поганками. Федосью Ивановну с Георгием Кузьмичем Генка отнес бы к грибам вполне пристойным, — если не благородным белым, то уж во всяком случае не ниже обабка с шампиньоном. Куда больше его огорчало здешнее положение с электричеством. Конечно, насчет лучин Валера чуть подзагнул, но керосиновую лампу с запасом горючего в двух десятилитровых канистрах бабушка Феня внуку все же показала. И совсем уж в полное изумление парнишку привел замеченный в углу агрегат невиданных размеров. То есть поначалу Гена решил, что это телевизор, но оказалось, что радио — само собой, ламповое, привезенное неведомо откуда еще в старозаветные хрущевские времена.
Генка даже покрутил массивные верньеры, с любопытством понаблюдал за перемещением ребристой реечки, поочередно пощелкал тугими клавишами. Если верить надписям, ламповый ветеран ловил все на свете — от Рима до Токио. Жаль, нельзя было проверить в деле. Генка подозревал, что кушает агрегат преизрядно, но даже самой малой толики электричества в Соболевке не водилось.
Изучил Генка и огород стариков. Все здесь было скромно и аккуратно: пара соток, засаженных крыжовником, кабачками и свеклой, а дальше — морковь с горохом, острые стрелки лука и что-то пушистое да зеленое, названия чему Генка опять же не знал. Упирался огород в ископаемого вида сарайчик, стены и крыша которого были сбиты из соснового горбыля. И даже не сбиты, а стянуты веревкой и проволокой — все равно как папирусные лодки Тура Хейердала. В самом сарайчике жили козы, и тут же дед умудрился организовать что-то вроде небольшой мастерской. На гвоздях здесь висели пилы, косы, ножовочные полотна и другие инструменты. Все было на удивление старым — рыжим от ржавчины и тусклым от пыли. Генка тут же подметил закономерность: чем тяжелее и массивнее был инструмент, тем больший слой ржавчины его покрывал.
Сразу за сарайчиком, на краю засеянного картошкой поля, он обнаружил козу. Привязанная к столбику, она мирно жевала траву, выедая подле себя довольно ровный кружок. Глаза животного — странные, с космическим вертикальным разрезом — настороженно уставились на гостя.
— Да ты у нас геометр! — Генка поглядел на рога животного и подходить ближе не стал. Сама собой вспомнилась «козья ножка» — простенький первоциркуль, вслед за которым в памяти всплыли загадочные круги на полях Мексики, Англии и других стран. Кажется, там находили такие же «выбритые» круги на полях. Однако все сваливали на зловредных инопланетян. Прилетали, мол, чудили и сматывались. Теперь над этим можно было только посмеяться. По всей видимости, ребята знать не знали ничего про соболевских коз.
Выйдя за калитку, Генка зашагал по настеленным вдоль улицы доскам и почти сразу замахал по-птичьи руками. Доски были подозрительно ветхими, опасно поскрипывали под ногами. Кроме того, напомнила о себе свежая мозоль, и Генка порадовался, что идти было недалеко.
Отыскав торговую лавочку, Генка зашел внутрь. И даже не зашел, а втиснулся, настолько здесь было тесно. Слева стояли ящики с водкой, справа в навал лежали продукты питания и бытовой ширпотреб. Продавщица лишь косо поглядела на вошедшего. Она была занята важным делом — приклеивала к потолку липкую ленту для мух. Впрочем, надолго отвлекать ее Генка не собирался. Купив сахару с лапшой, он попросил пару круглых, как колесо, батонов чернушки, чуть подумав, прихватил упаковку восковых свечей и гель против кровососов. Под мотками капроновых веревок, обнаружилась плоская коробка вафельного торта. Генка взял и ее.