Слезинка на щеке
Шрифт:
«Когда Фернанда впервые приехала в Грецию, я пару раз выручил ее из довольно затруднительных ситуаций, — Джонни говорил нарочито безразличным тоном, в котором ясно угадывалось нежелание распространяться на эту тему. — В то время мы знакомились с Пелопоннесом, а Никкарис присоединился к нам в Афинах и сопровождал почти всю дорогу».
«Он ведь не понравился вам, не так ли?»
«Какой ответ вы хотите услышать?»
«Я хочу знать, что вы о нем думаете». Джонни ответил не сразу, задержав взгляд на девушке, появившейся из соседней двери и стремительно бросившейся бежать через внутренний дворик, чтобы радостно кинуться на шею молодому солдату, уже поджидавшему ее. Рука об руку, они скрылись из глаз, и только слепой мог не заметить, как им хорошо.
«Он мне
«Почему?»
Взгляд Джонни говорил о том, что вопрос ему неприятен, и он промолчал.
«Мне нужно это знать. Что сделал Джино такого, что заставило вас плохо к нему относиться?»
«Я невзлюбил его с самого начала, — услышала Доркас отрывистый грубоватый ответ. — Мы постоянно раздражали друг друга, сцеплялись, говорили колкости».
«По-моему, вы чего-то недоговариваете, должна же быть какая-то причина».
«Джино Никкарис мертв, — Доркас кожей ощущала волны раздражения, которое нарастало в Джонни. — А вы по идее являетесь безутешной вдовой. Но раз вы настаиваете, я скажу. Он безбожно злоупотреблял любовью Фернанды, используя ее в своих темных делах. Она свято верила в его непогрешимость, и он этим пользовался. Она глотала без разбора все его басни, не задавая никаких вопросов. Когда я смекнул, в чем дело, а Джино не брезговал и контрабандой, я пригрозил ему, что, если он не уберется, я расскажу Фернанде всю правду. По его лицу я понял, что могу утром проснуться, вернее, не проснуться, зарезанным в своей постели. Ему очень не понравилось, что я лезу в его дела. Он показался мне опасным человеком. Как ни странно, мои слова возымели свое действие, он прислушался к ним и через два дня покинул нас. Видимо, он решил не связываться».
«Похоже на Джино. Он крутил людьми в своих целях, не задумываясь о последствиях».
Джонни кинул на нее короткий проницательный взгляд, но ничего не сказал. По всей вероятности, он решил, что она никудышная жена, коли рассуждает таким образом, вместо того, чтобы броситься грудью на защиту покойного мужа. Доркас ничего не могла поделать. Время для правды еще не пришло. Не имея возможности открыться, она завела разговор на более нейтральные темы. Она рассказывала о своем отце, о его давней и несбывшейся мечте попасть в Грецию. Она пыталась разрушить выросшую между нею и Джонни стену отчуждения.
«Отец был здесь всего раз в жизни, в молодости, в те времена у него еще не было семьи, о которой надо заботиться. Он всегда хотел вернуться. Он решил, что приедет сюда, когда уйдет на пенсию, но ему не довелось дожить до этих дней. Родос манил его сильнее других островов. Он считал, что его незаслуженно обделяли вниманием до сих пор писатели и историки и прочие другие исследователи».
Джонни слушал с возрастающим интересом, его раздражение постепенно начало проходить.
«Со мной тоже было такое, наверное, дело в том, что Родос лежит в стороне от наезженных дорог и не все добираются сюда. Туристские маршруты пролегают на более крупные острова вроде Крита и Делоса. Писатели тоже не горят желанием стать первопроходцами. Красоты Родоса терпеливо ждут своего признания, но те кто хоть раз попал сюда, никогда не раскаивались. Я был на седьмом небе от счастья, когда Фернанда сказала, что возьмет меня с собой в этот раз».
Доркас кивнула, как бы в подтверждение его слов: «В каком-то смысле для меня путешествие сюда стало паломничеством. Я здесь не только от своего лица, но еще за отца и одного его друга, с которым они вместе работали. Я пытаюсь смотреть на все их глазами, воспринимать все так, как мне кажется, воспринимали бы они. Они навсегда останутся живыми в моем сердце».
«Вы можете далеко зайти в своем рвении. Смотрите, не переусердствуйте», — натянуто произнес Джонни.
Доркас исподлобья окинула его сердитым взглядом. В какой-то момент ей почудилось, что между ними восстановилось понимание, но она, к сожалению, ошиблась. У Джонни Ориона была удивительная манера переиначивать слова и находить неожиданные острые углы, о существовании которых Доркас и подумать не могла, именно в те моменты, когда Доркас
совершенно не ожидала никакого подвоха, и эти углы очень отдаляли их друг от друга.«Я не понимаю, что вы имеете в виду». Джонни подобрал с земли камушек и начал рассеянно перебирать его в пальцах.
«Что вы хотите извлечь из этой поездки для себя? Если вы постоянно будете трястись и дергаться бог знает из-за чего, разводить все эти, извините за прямоту, сантименты, Греция пройдет стороной. И мимо вас, и мимо Бет».
Теперь настал ее черед рассердиться. Ей претило, что ее любовь к отцу и к Маркосу назвали «сантиментами». Джонни так ничего и не понял, и приходится с грустью признать, что они совершенно разные люди, между которыми не может быть никакого взаимопонимания.
Доркас не пыталась больше заговаривать с Джонни, она задумалась о Бет. В конце концов, нет ничего предосудительного в том, что мать беспокоится о своем ребенке, злилась она. Неужели это так трудно понять? Сегодня утром ее обидело и испугало поведение Фернанды, тщательно продумавшей до мелочей, как отдалить ее от Бет. Что-то в этом настораживало, несло в себе неясную угрозу, ее как будто намеренно разлучили с дочерью. Нет, тут же упрекнула себя Доркас, Фернанда не способна на такое. Это просто невозможно. С поразительной навязчивостью в мозгу все сильнее вертелись мысли о дочери, оставшейся с несимпатичной незнакомкой. Неожиданно волна беспокойства захлестнула Доркас, вытеснив из головы все, кроме того, что ей необходимо вернуться в гостиницу.
Они просидели в полном молчании, пока, наконец, в воротах не увидели Фернанду. Она тащила в руках огромную картину в деревянной раме.
Джонни вскочил, чтобы забрать у нее тяжелую ношу.
«Очередная восходящая звезда? Дарование, подающее надежды?» — насмешливо осведомился он, пытаясь разглядеть, что там нарисовано. — Кажется, из меня опять собираются сделать вьючного осла».
«Не ворчи, — бодро откликнулась Фернанда. — Это потрясающая работа. Я напишу об этом прелестную небольшую вещицу. На редкость талантливый молодой человек».
Джонни повернул холст, чтобы Доркас тоже могла посмотреть. По крайней мере, этот непризнанный гений обладал несомненным чувством цвета. Холст был щедро забрызган синим с желтым, по нему разбегались уверенные зеленые мазки, а в середине вызывающе красовалось алое пятно.
«Сразу чувствуется почерк мастера, — ехидно прокомментировал увиденное Джонни. — Не сочти за труд пояснить, что хотел сказать художник?»
Фернанда пропустила колкость мимо ушей, сохраняя полнейшую невозмутимость: «Неужели не понятно, вот городская стена, вот гавань. Он мне все объяснил. Он так видит древний Родос. На редкость гостеприимный человек. Угостил меня чашечкой турецкого кофе и разрешил погладить свою кошку».
«Сколько он с тебя взял?» — не обращая внимания на ее восторги, поинтересовался Джонни.
Фернанда выразительно повела величественными плечами: «Я заплатила ему больше, чем он запросил. — Она подняла глаза на башни-близнецы, сторожащие вход. — Можем прямо сейчас сравнить с натурой, не откладывая. Я умираю от желания посмотреть на весь тот ужас, появившийся в результате реставрации, устроенной Муссолини. Вы готовы?»
Нет, пронеслось в голове у Доркас. Я ни минуты не могу здесь больше оставаться. Я просто не выдержу. Надо немедленно возвращаться в отель, чтобы своими глазами убедиться, что все в порядке. И лучше поторопиться, пока она окончательно не потеряла над собой контроль.
«Я, я, извини, Фернанда, но не будешь ли ты возражать, если, если…»
Фернанда просто излучала участие: «В чем дело, милочка, ты устала?..»
«Она переживает из-за Бет, — вставил Джонни. — С этими беспокойными мамашами нет никакого сладу. Я это понял, еще когда пообщался с ними, работая в школе».
Фернанда ободряюще похлопала Доркас по руке: «Ну-ну, дорогая, тебе не стоит так волноваться. Нельзя допускать, чтобы ты изводила себя по пустякам. Тебе нечего опасаться, прошлой ночью тебе померещились рисунки мелом на балконе. Если ты не устала, то единственно здравым и разумным решением будет пойти с нами и посмотреть Дворец».