"Слёзы войны"

Крытые брезентом грузовики привозили из Дарницкого концентрационного лагеря истощённых голодом и ранами военнопленных всех национальностей. Их использовали на земляных работах. Назад их уже не увозили, тут же и расстреливали. Утром привозили новую партию военнопленных, чтобы закапывать рвы, забитые вчерашними трупами. Затем они копали новые траншеи, там же их расстреливали и закапывали. Этот адский конвеер не останавливался в течении двух лет.

Бабий Яр - трагедия многих сотен киевлян. Их расстреливали без всякого повода, подчас целыми семьями. Людей хватали на улицах без какой-либо причины.

Бабий Яр - это и героические подвиги простых людей, которые, невзирая на опасность быть уничтоженными, скрывали и прятали евреев, забирали их детей, чтобы сохранить жизнь хотя бы им. Только в Киеве свыше тысячи семей прятали от фашистов евреев и их детей. А ведь люди знали, что рискуют своей жизнью и жизнью своих близких.

Как описать людям о 33 771 евреев, расстрелянных только в течении двух дней? Ведь никто, кроме палачей в зелёной форме, не видел их слёз, их мучений, не слышал их стонов. Только те, кто хладнокровно жал на гашетки пулемётов, видели их сквозь прицелы. Но они на слёзы и мучения не реагировали, они хладнокровно выполняли свою адскую работу.

За два кровавых дня мирные люди навсегда расстались со своими родными и близкими, со своим прошлым со своими, несвершившимися надеждами на будущее, на возможные открытия. Как объяснить людям, что спустя всего лишь 70 лет после окончания Второй Мировой войны, то в одной, то в другой стране, жестоко пострадавших от этой войны, появляются подонки, которые отрицают Холокост?

За период почти двухлетней оккупации Киева немецкими фашистами, в Бабьем Яру было уничтожено свыше 50 000 тысяч только евреев. Всего уничтожено свыше 200 000 тысяч человек разных национальностей.* Таков итог фашистского преступления в Бабьем Яру.

Вступление

Колька родился за три года до начала Великой Отечественной войны. Все события, связанные с этим временем, в его памяти почти не отложились. Уже после войны, длинными осенними и зимними вечерами, при тусклом свете керосиновой лампы, бабушка Нина, вечно занятая штопкой или починкой старой и изношенной одежды, рассказывала ему о том, что происходило в Киеве во время фашистской оккупации. Она говорила о его погибших на фронте родителях, о трагических событиях в Бабьем Яру, которые довелось им всем тогда пережить.

Затаив дыхание, ребёнок лежал возле тёплой печурки, в утробе которой уютно потрескивали искрами сухие дрова, и слушал неторопливые бабушкины воспоминания.

*Киев в годы гитлеровской оккупации 1941-43 гг.

На белой стенке отражались причудливые, пляшущие контуры от закопченного лампового стекла. Сквозь щели в дверце печурки выскакивали яркие проблески пламени. Перемешиваясь друг с другом, они создавали на противоположной стене, как на киноэкране, постоянно меняющиеся картинки. Колька смотрел на них, и в его сознании эти картинки превращались в действующие образы. В такие минуты он даже забывал о зажатом в кулаке ржаном сухаре, который ему бабушка щедро выделила из своих укромных запасов. Он вдыхал ни с чем несравнимый его аромат и предвкушал себя надеждой позже им полакомиться. Его детская память возрождала до мельчайших подробностей события тех трагических дней фашистской оккупации.

Глава 1

До войны, недалеко от центра в коммунальной квартире жила интеллигентная семья. Они занимали одну большую комнату и одну маленькую. Отец семейства, Володя, был по профессии художник, страстно увлекался фотографией и был заядлый рыбак. Володина жена, Дора, работала концертмейстером хоровой капеллы.

У них было двое детей - старшенькая, развитая не по годам деcятилетняя Лизочка и белокурый красавчик-ангелочек Антоша. Когда Антоше исполнилось три годика, и вся семья собралась за столом отметить эту дату. Дора, скромно опустив глаза, внимательно изучая узор на скатерти, тихо произнесла:

– У нас скоро будет ещё один ребёнок.

Такое сообщение не могло пройти незамеченным. Володя быстренько метнулся к шкафчику, достал заветный графинчик с настойкой чего-то там, и рюмочки. Разлил настойку по рюмкам и произнёс тост:

– Я предлагаю выпить за здоровье нашей снова молодой мамы, пожелать ей лёгких родов и пополнить нашу семью ещё одним казаком.

– Вы даже не допускаете возможности, что это может быть девочка?
– изумлённо спросила бабушка Ида, лишь бы хоть как-нибудь уязвить зятя.

– Мамаша, - отмахнулся от неё Володя, - а разве не всё равно? Будет девочка, значит будет казачка.

– С такими темпами, как у вас, тут скоро будет целая станица, - cказала тёща, оставляя за собой последнее слово.

– Сегодня же напишу маме и отчиму письмо в Ядловку и сообщу им приятную новость.

– А весной пусть ждут нас с ребёнком, - улыбнулась Дорочка.
– - Хата у них большая, удобная. У Мины есть небольшая пасека, сад. Там нам будет хорошо. Свежее молочко, овощи.

– А я буду париться в душном Киеве с двумя детьми?
– обиженно спросила тёща, поджав губы.

– Не переживайте, мамаша. На лето я и вас с детьми туда обязательно отвезу. Там будет вам всем вместе веселее.

– Угу, вам лишь бы избавиться от нас, - съязвила та.

– О, Боже, всё вам не так.

Лизочка сначала печально подумала о своей судьбе, - ведь это ей опять придётся стирать и гладить пелёнки. Но поразмыслив о том, что может быть у неё появится сестричка, сразу обрадовалась. А Антоша, тот вообще решил, что это какой-то подарок ему на день рождения, и радостно захлопал ладошками. Тут же, на семейном совете они решили, раз Бог даёт казака или казачку, то и пусть растёт всем на радость.

В самом начале сентябре, меньше чем за год до начала Отечественной войны, у них родился сын - Семёнчик, названный в честь давно умершего деда по маминой линии. Родители Володи и Доры были не в восторге от рождения третьего ребёнка. Ну, как же! Хлопот прибавилось. Но Семёнчик своим басовитым голоском требовал к себе всеобщего и постоянного внимания. Таким своеобразным способом у него проявлялась детская настойчивость завоевать своё заслуженное место в семье.

Учитывая ежедневную занятость родителей, все заботы и хлопоты по дому, а также уход за детьми, взяла на себя Дорина мама - бабушка Ида, которая часто приезжала к ним из Могилёв-Подольска, где она тогда жила. В связи с предстоящим рождением у Доры третьего ребёнка, она приехала ещё в августе помочь дочке, да так и задержалась. Мужа она уже давно похоронила. Осталась одна. Слава Богу, есть дочка, есть зять к которым можно прислониться и обратиться за помощью на старости лет. Но пока что она сама помогала детям по мере возможности своих сил. Вот и приехала к дочке и внукам. А те, скучать и поддаваться своим недугам, не давали.

* * *

Другую часть квартиры, две комнаты с небольшим чуланом, маленькое окошко которого выходило прямо во двор рядом с общественным водопроводным краном и уродливой раковиной, занимала Колькина семья - бабушка Нина, дед Микитка (так его называли все его дружки во дворе и на улице) и Колькины папа с мамой.

Катя, Колькина мама, работала медицинской сестрой в больнице и готовилась к поступлению в мединститут. Колькин папа тоже, как и Володя, был заядлый рыбак. Он и Володя выросли вместе. Начиная с восьмого класса сидели за одной партой и были закадычными друзьями.