"Слёзы войны"

Уже потом, спустя некоторое время, начали поступать весточки из Германии, о том какие там "заработки" и какая там "райская жизнь". Писали о том, что немцы к домашним животным относились лучше, чем к "низшей расе" из востока. Остарбайтеры работали по двенадцать-четырнадцать часов в день. За малейший проступок, могли избить палками, а то и расстрелять. Сразу исчезли добровольцы и желающие ехать в Германию. Позже, многие юноши и девушки, увидев и попробовав на себе условия работы и жизни "остарбайтеров" в лагерях, ограждённых колючей проволокой, будут пытаться удрать с Германии. Но их везде по дороге ловили бригады полиции и массово расстреливали или вешали на многолюдных площадях, для устрашения других. Вот тогда и начались облавы на людей на улицах, домах, церквах, базарах. Людей, особенно молодых, хватали всех без исключения, не обращая внимания ни на какие справки.

* .

Фото 8. Убитые жители города на Бульваре Шевченко. Справа здание Строительного института.

Гнали эту рыдающую толпу на станцию. Там их палками загоняли, как скот, в грузовые вагоны, без тёплой одежды, без продуктов. Зачастую мужчин и женщин - всех в один вагон. Нацисты подготовили надежное обеспечение акции: кроме спецподразделения СС, на которое была возложена главная роль, была привлечена вновь созданная киевская полиция, задачей которой было обеспечение "порядка".*

*Окупация Киева 1941-43 гг.

Глава 5.

Поздно вечером обе семьи собрались на кухне. Колька и Антоша возились на полу со своими игрушками. Старшенькая Лиза, с очередной книгой в руках, пристроилась возле ещё не остывшей печки. Семёнчик довольно чмокал соской и ловил висячие игрушки в своей кроватке. Взрослые - бабушки Ида и Нина, Володя и Дора сидели молча за столом. Завтра Иде и Доре, согласно распоряжения властей, надо было идти на сборный пункт. Уже сегодня необходимо принимать решение: как быть? Тяжёлую молчаливую обстановку нарушила бабушка Ида:

– Я думаю, что мы не должны нарушать приказ новой власти. В конце-концов, немцы это культурная нация, - выразила она своё мнение.
– Так мы, таки да, будем жить в Германии. Ну и что? Сейчас туда едут тысячи людей.

Я сама видела снимки в газетах. У них у всех такие счастливые и довольные лица.

– Что ты говоришь, Идочка?
– возмутилась бабушка Нина.
– Это туда ехали первые ещё в начале. А сейчас, сама подумай, ну кто туда может ехать добровольно? Разве что какие-то байдуки?

– Но они же написали, чтобы люди брали с собой тёплые вещи и драгоценности. Это очень похоже на переселение, - не унималась Ида, - так уже когда-то было.

– Кому ты веришь, Идочка? Ты только посмотри вокруг себя. На улицах валяются не захороненные трупы, расстрелянные в назидание другим. В конце-концов, ты подумала о детях, о Володе? А грудной Семёнчик?

– У меня нет доверия к тем, кто начал эту вероломную войну, - рассудительно произнесла Дора.
– Ещё вчера они учились в наших военных академиях, а сегодня уже наши завоеватели. Добра от таких ждать нечего.

Фото 9. Расстрелянные на Лукьяновке только по подозрению в диверсии.

– А может быть всё это закончится благополучно. Я уверена в том, всё продлится недолго. Мы вернёмся назад и будем опять все вместе, - слабо возразила Ида.

– Мама, ты как хочешь, а я больного Володю одного с детьми здесь не оставлю, - со свойственной ей пылкостью заявила Дора.
– Я не поеду ни в какие Германии.

Володя молча сидел за столом, наклонив голову, не вмешиваясь в спор женщин. Впервые в жизни ему пришлось столкнуться с разделением людей на нации. До этого вопрос национальности в его семье никогда не поднимался. Никто из них не задумывался о том, кто есть кто. Даже тогда, когда у них родились дети, то вопрос не стоял, какую указать национальность. В метриках записали национальность по отцу, как тогда было принято - украинцами, хотя Володя был чистый русский. Он очень любил свою жену и детей. Это чувство даже как-то придавало ему силы бороться со своим тяжёлым недугом. Володя никогда не задумывался над тем, кто по национальности его жена. И вот теперь коричневая чума фашизма пыталась влезть грязным сапогом в чистые любящие сердца Володи и Доры. Его поставили перед выбором. Он поднял голову, обвёл всех взглядом и произнёс:

– Между прочим, я обратил внимание на то, что это распоряжение без подписи. Мне непонятно, кто написал эту филькину грамоту? Кто издал этот приказ? Почему я должен слепо подчиняться этой сомнительной бумажке?

Затем встал и, что для него было совсем необычным, шарахнул кулаком по столу и решительно заявил:

– Вы никуда не пойдёте! Я вас не отпущу.

Володя прекрасно знал, что обвинять власти в написании "филькиной грамоты" слишком слабое оправдание. Он решил для самого себя уцепиться за описку в приказе, распыляясь ещё больше:

– Такой улицы - Докторовская, я в Киеве не знаю. Даже правильного адреса не указали. Мы не будем подчиняться приказам власти, которой не существует.

– Правильно, - сказала бабушка Нина, - а завтра я вас спрячу в своей комнате, на антресоли. У меня никто проверять не будет. Мой Микитка, наверное, числится у них как судимый за политику. Он теперь, наверное, у них вроде бы как свой. Хоть какой-то толк будет от его болтовни и частушек.

– Но они же могут забрать детей!
– с ужасом сказала Ида.

– Нет, детей не заберут, - возразил Володя.
– В детских метриках записано, что они по национальности украинцы.

Дора хотела сказать, что в метрике ещё есть и национальность родителей. Советская власть ревностно следила за этой злополучной пятой графой с особым усердием. Но она сдержалась, чтобы не накалять и без того нервную обстановку. "Пусть будет так, как будет", - решила она.

На таком шатком решении и остановились.

Глава 6

29 сентября уже с шести часов утра, по улицам Киева начали разъезжать грузовики с установленными на них громкоговорителями и настойчиво повторять:

"Напоминаем! Евреи! Вы должны явиться сегодня к восьми часам на станцию Сырец угол Мельникова и Докторовской. При себе иметь документы и ценности. На станции вас погрузят в эшелон и депортируют в другой район. Там вы будете обеспечены работой, жильём и едой. Кто не явится, того ждёт расстрел на месте".*

Это объявление повторялось постоянно и отдавалось в ушах колотушкой по голове, проникало сквозь стены в кажый дом.

В назначенный день нескончаемый поток евреев заполнил улицы, ведущие на Сырец. Массы людей двигались из разных районов города и на улице Мельникова сливались в один поток. Люди шли пешком, двигались на подводах с разных районов города - Подола, Печерска, Святошино, Бессарабки. Шли, нагруженные домашним скарбом, таща за руки маленьких детей, везли на ручных тележках своих престарелых родителей и инвалидов. Процессия напоминала какой-то ужасный исход.

Это были, в основном, пожилые мужчины и женщины, матери с детьми. Молодых мужчин почти не видно.. Они были мобилизованны на фронт. Многие семьи шли добровольно, но некоторых полицаи поторапливали, выгоняя из домов. Они шли навстречу своей неизвестной судьбе, в дальний и неизвестный путь, бросая сквозь слёзы последний взгляд на родные места. Сколько же было тоски и боли в их глазах!