Слезы Вселенной

– Я с Хомяком в одном классе учился, – объяснил хозяин дома. – Потом мы с ним обменник открыли. И меня подхватил Карпоносенко, предложил работать на него. То есть на его банк или на его карман, что одно и то же. Потом уж Лев Борисович меня и с тобой познакомил.

– Да у тебя половина гостей – птенцы его гнезда, – напомнил Ничушкин. – Но тогда, тридцать лет назад, Карпоносенко был звездой. Молодой, богатый, как не знаю кто… Шикарный костюм, золотая цепь на шее… не цепь, а цепище! А еще часы золотые, сверкающий «Мерседес» и личная охрана следом на черном «Тахо». Но ведь и его грохнули недавно. Вечности все равно, кто ты – олигарх Карпоносенко или нищий Хомяк.

Альберт Семенович начал раздавать карты. А хозяин дома взял со стола пульт и нажал кнопку. Вспыхнул экран, на котором появился поэт Кислевич.

Сесть кому-то захотелось На тебя, как на коня? Проклинай за мягкотелость Не кого-нибудь – себя! Нечего ушами хлопать! Будешь мягким, так и знай: Очень скоро чья-то ж… На тебе поедет в рай [33] .

– Это точно, – согласился с поэтом Ничушкин.

33

 Игорь Рыбинский.

– Правда, что тебя жена возила в Хорватию на нудистский пляж? – поинтересовался Курочкин.

– Вранье!– потряс головой Альберт Семенович.– Это я ее возил. Мы с ней заранее договорились, что я вывожу ее на этот нудистский пляж, уж если она себя всем показать хочет, а за это я еду в Кению на сафари один, без нее. Вот это действительно поездка была! Я лично слона замочил! И в бегемота стрелял, попал раза три или четыре, но он нырнул в какую-то лужу, а как его из болота достать, даже негры не знают. А потом я еще мулатку снял… Так она круче слона оказалась, не говоря уже о бегемоте. Такая экзотика, что словами не передать! Рост метр восемьдесят – не меньше, ноги длиннющие и осиная талия… И все время лопочет, сначала на английском, а как поняла, что я в нем ни бум-бум, то на свой родной суахили перешла. Язык у них простой, но все равно не поймешь ни фига. Я помню только то, что она кричала… Хапана, мзунгу! [34] А еще на суахили слово «джамбо» означает привет… Короче, мужики, вы попали: у меня тоже мизер.

34

 Нет, белый!

– А теперь песня! – провозгласил с экрана длинноволосый поэт. – Она называется «Песня корейских партизан».

Он покашлял и пропел на мотив итальянской партизанской песни:

Два партизана собаку съели Породы чау-чау чау-чау Чау-чау чау-чау…

Вадим Кислевич закончил выступать и начал раскланиваться. Ему аплодировали. А Вероника Сорина вручила ему букет алых роз.

Она сбежала со сцены и заглянула в бильярдную.

– Ну как вам поэзия? – поинтересовалась она.

– Хиленько как-то, – ответил Ничушкин, – можно и получше.

А Евгений Аркадьевич, глядя в свои карты, молча кивнул.

– Действительно, – согласилась Вероника, – как выяснилось сегодня, один наш охранник пишет лучше.

Она вернулась в зал. На сцене женщины обступили Вадима Кислевича, который раздавал автографы. Потом все спустились в зал. И тут же управляющий домом Николай вынес на сцену, держа над головой, диван-козетку. Литературовед Чаплинский дождался, когда мужчина удалится, и произнес торжественно:

– А теперь гвоздь сегодняшней программы – неповторимая и непревзойденная, всеми любимая и обожаемая Варвара Колпакова.

Поэтесса поднялась из-за стола, на ней было длинное шелковое платье-халат. Колпакова начала бродить по сцене от одного ее края до другого, незаметно расстегивая пуговички платья. Покончив с этим важным делом, Колпакова повернулась к зрителям и отрепетированным многократно движением резко сбросила с себя платье. В зале повисла тишина, женщины напряглись и обернулись на своих спутников, пытающихся казаться равнодушными. Только сидящая перед Гончаровым и Леной жена вице-губернатора вскрикнула испуганно и радостно:

– Ах!

На Колпаковой остались топик от ночного комплекта, ажурное белье и чулочки. Лишнего веса у служительницы Эрато [35] было много.

Поэтесса еще раз прошлась по сцене, стараясь ставить ступни ног по линии, как это делают модели на дефиле. Потом она опустилась на козетку, вздохнула, выгнула спину и медленно легла на диванчик животом вверх. Вздохнула громко, а потом еще громче произнесла нараспев:

Хочешь, я раздвину, пред тобой раздвину…

35

 Эрато – муза любовной поэзии.

– Гениально, – прошептал Гончаров, наклонившись к Лене, – можно даже не продолжать.

Но сидевшая перед ними Ирина Ивановна Марфина услышала. Обернулась и тоже прошептала, чтобы не мешать выступающей поэтессе:

– Помолчите! Вы что, красоты не понимаете?

…Горизонт и небо голубое, —

продолжила Колпакова. —

Чтобы ты увидел всю картину, Ночью нарисованную мною… [36]

36

 Стихи автора.

Партия закончилась. Сорин подсчитал свой выигрыш и записал на грифельной доске, кто и сколько ему должен. После чего посмотрел на партнеров:

– Продолжим?

– А что мне еще остается, – ответил Курочкин, – на ровном месте почти пятьсот евро потерял.

– Не повезло тебе, Рома, – улыбнулся Ничушкин. – Но это тебе за то, что ты всегда не дозаказываешь: у тебя чистых семь взяток на руках, а то и все восемь, а ты шесть заказываешь, чтобы кому-то в гору пошло. За такие подставы раньше морду били. Карма называется.

– При плохой карме не бывает хорошей ауры, а за плохую ауру бьют по харизме, – напомнил Сорин старую истину.

Он снова включил экран, на котором лежащая на диванчике поэтесса, превозмогая негу, проникновенно читала стихи:

Ты возник в моей жизни внезапно, Как восклицательный знак в тексте. Но не обольщайся, милый, завтра Я буду думать не только о сексе. Я буду думать, о чем всегда Люди слагают стихи и песни. А твои эти туда-сюда Просто меня бесят! [37]

37

 Стихи автора.

Прогремели аплодисменты.

– Что-то я не понял, – удивился Ничушкин, – чему они аплодируют? Ляхи у нее жирные, но это на любителя. А вот грудь при такой массе могла бы быть и побольше. Кстати, о массе. Вспомнил я твоего Хомяка, Женечка. Только сейчас с подробностями вспомнил окончательно. Ровно тридцать лет назад это было. Как раз мою бригаду в цугундер отправили, а кое-какой общак остался. Вот я его в дело и пристроил. Наладил катран – говоря по-научному, игорный дом, – без лицензии, разумеется. Народ в очередях давился, чтобы ко мне попасть. У меня там еще игровые автоматы стояли. Налички было столько, что этой самой ешь! А тогда у предприятий, у заводов и фабрик проблемы были с наличностью. Вот я и снабжал трудовые коллективы. Обналичивал то, что у них на счетах было. Двадцать пять процентов с клиентов брал за услуги, но по тем временам это было еще по-божески. А потом те деньги, что на мой счет сыпались, отправлял на покупку валюты. Сам знаешь кому – в банк ныне покойного Льва Борисовича… А тогда ты его интересы в нашем городе представлял. Так мы и познакомились, как ты и сам знаешь. И вот как-то раз ко мне ввалилась гоп-компания: типа того, что я делиться должен, потому что будто бы я на их земле катран наладил… Я позвонил людям Карпоносенко, и они тут же примчались. Объяснили быстро твоему Хомяку, что он влезает в бизнес больших людей. Но дело не в этом. Когда они ко мне нагрянули, глянул я тогда на рожу этого Хомяка, и мне сразу показалось, что где-то я его видел. Весь день мучился и, только придя домой, вспомнил, что он мне за полгода до того привозил девку по вызову. Девку не запомнил, хотя она у меня часов пять была, а он в памяти остался, потому как здоровый такой… Простите, господа, я шел на семь червей, а взял девять, но так уж получилось, пишите себе «в гору»… А теперь закончу про того настоящего Суслика, который своих девочек, включая тещу, на бабки опустил. Он набрал новых девок, и таких, чтобы не казались бэушными. Даже конкурс для них устроил, будто бы в модельное агентство набирает. Девушкам потом сказали правду, они хоть и расстроились немного, но потом перестали плакать, потому что он наврал им, что они будут получать две тысячи евро за каждый рабочий день, то есть за каждую ночь. Набрал он с десяток девочек, привез, но… Как оказалось, вывез не для того, чтобы их по баням развозить, по хамамам разным, а с более благородной целью. Он решил их сразу продать: заранее договорился с местными пацанами, что они у него возьмут всех девок оптом по тридцать тысяч баксов за каждую. А это оказалась арабская ментовская подстава. Как только он продемонстрировал товар, получил бабло и пересчитал, его тут же скрутили, объяснили популярно на арабском, что это, мол, контрольная закупка. Потом был суд, по которому ему выписали двести плетей, а в довесок еще пожизненный срок впаяли за торговлю людьми. Так что остался наш несчастный Суслик навсегда в чужеродной климатической зоне, задыхается теперь в душной камере объединенной арабской тюряги вместе с местными пацанами. И так получается, что его бывшей теще еще повезло, потому что она на свежем воздухе работает.