Слезы Вселенной

– Я никому не звонила и никаких сообщений не отправляла, – ответила Вероника. – Кто-то воспользовался моим аппаратом, о котором я и сама уже давно забыла. Вы сначала докажите, а потом обвиняйте. – Она посмотрела на мужа и усмехнулась.

– Это ты? – прошептал Сорин и повторил уже громко: – Ты! Зачем? Ты хотела меня убить?

– Если бы хотела, то давно бы убила, – спокойно ответила ему жена.

– Ты хотела меня убить? – словно не слыша ее, повторил Евгений Аркадьевич. – Чертова любительница поэзии!

Сорин с ненавистью посмотрел на жену и попытался подняться из кресла.

– Оставайтесь на месте! – приказал ему майор Егоров.

Сорин выдохнул и вспомнил более веский аргумент, чем гневный взгляд:

– Шлюха!

Он выдохнул еще раз, а потом, словно желая перевести разговор на другую тему, обратился к Гончарову:

– Узнали, кто Степика убил?

– По-моему, все ясно: ведь только что говорили об этом, – удивился Игорь Алексеевич. – Пятииванова застрелил присутствующий здесь Левченко. И сделал это по указанию вашей жены. Очевидно, ваш бывший школьный друг и обманутый вами партнер по бизнесу попросил деньги и у нее, шантажируя, что раскроет мужу глаза на ее прошлое. И управляющий вашим поместьем спокойно выполнил приказ, несмотря на то что Хомяк бился за него, когда Левченко на зоне попытались зарезать кавказцы. Короче, он выследил Хомяка, узнал, где тот паркует свой автомобиль, дождался его и выполнил заказ Вероники, в которую ваш управляющий влюблен. И, мне кажется, не безответно. И потому Вероника Алексеевна крутила им как хотела.

– Никакого заказа не было, – крикнула Сорина, – это все ваши домыслы!

Гончаров посмотрел на Егорова:

– Вы его хоть обыскали?

– Лично досмотрел, – отрапортовал майор юстиции.

И тут не выдержала Марина Сергеевна:

– Когда же мне наконец дадут уйти! – громко выдавила она из себя, уже готовая перейти на крик. – Надоела эта ваша комедия. Это ваши разборки, и я в них не участвую.

– Для вас все могло кончиться сегодня, потому что киллер почти наверняка получил заказ не только на Курочкина, но и на вас. Но Роман Валентинович не пожелал дожидаться и уехал один, чем спас вам жизнь. А потом погиб бы Евгений Аркадьевич, и осталась бы молодая и очень богатая вдова с безупречной репутацией. Но, возможно…

Гончаров не успел договорить: Левченко выхватил из бокового кармана пистолет, рванул к себе Веронику, обхватил ее и приставил ствол к ее голове.

– Досмотр произвел, – ухмыльнулся он и посмотрел на майора юстиции. – По карманам похлопал, плохо тебя учили или ты в школе милиции уроки прогуливал. Короче, так: слушайте сюда все! У кого в карманах есть пушки, кладете их на пол и ногой подгоняете ко мне. Достаете свои мобилы – и тем же макаром.

Егоров посмотрел на Гончарова, и тот кивнул:

– Исполняй!

Майор распахнул полы куртки, под которой находилась плечевая оперативная кобура. Расстегнул ее.

– Осторожно, двумя пальцами, достал и положил на пол, – посоветовал Левченко, – иначе стреляю сразу.

– Тут везде полицейские и наши опера, – произнес Егоров, осторожно, двумя пальцами, доставая пистолет.

Игорь снял пиджак и аккуратно положил его на стол. Кобуры у него не было. Он посмотрел на Веронику и объяснил:

– Я же сюда отдыхать приехал, а не работать. Думал, стихи послушаю.

Поднялся Ничушкин и тоже снял пиджак.

– А я свою волыну дома оставил, – улыбнулся он, – а ведь хотел взять. Ну ты, мужик, попал! Тут же ментов немеряно. Тебе не выйти будет. Сказал бы мне раньше, что такая непруха, я бы тебя в багажнике вывез. А теперь уже все.

Альберт Семенович посмотрел на жену и усмехнулся:

– Теперь твой выход.

Наташа взяла со стола свою сумочку, раскрыла и вывалила на стол косметику.

– Пусто, – объявила она. – И под платьем у меня ничего – могу показать.

С Портнягина сняла пиджак его подруга, потому что продюсер путался в рукавах и не мог понять, почему все вдруг стали раздеваться.

– Так мы что, прямо здесь спать будем? – удивился Портнягин, обвел всех мутным взглядом и опустился в кресло.

– Храбрый Портняжка! – оценил Ничушкин. – Ведь трезвый как стекло. Ему бы самому в своих фильмах сниматься.

Он обернулся к Левченко, продолжавшему одной рукой прижимать к себе Веронику, а второй, в которой был зажат пистолет, водил перед собой, направляя то на одного мужчину, то на другого.

– Чего ты на нас-то? – обратился к нему Альберт Семенович. – Ты иди, вон, с ментами перестрелки устраивай. Мы-то тут при чем?

– Заглохни, сявка! [45] – ответил Левченко. – Тебе слова никто не давал, и твое место у параши. Сейчас господин полковник возьмет телефон и позвонит своим, чтобы они подогнали сюда микроавтобус со шторками, с полным баком и открыли ворота.

– Подгонят тебе автобус, ну и что? – произнес Гончаров. – Возьмешь этих четырех женщин и будешь ими прикрываться? Тебе же самому за руль садиться, потому что я не стану, майор тоже, продюсеру мы не разрешим – он пьян.

45

 Сявка – мелкий жулик (уголов. жарг.).

– Сявка за руль сядет, – махнул пистолетом Левченко, – и будет делать все, что я ему скажу: он ведь жить хочет.

Ничушкин обиделся на «сявку», но промолчал. Но и Левченко тоже не выглядел решительным. Он посмотрел на Гончарова:

– Вы все равно ничего не докажете: свидетелей нет.

– Но у тебя в руке пистолет, на котором уже три трупа. Далеко тебе в любом случае не уйти: ты даже с территории не вырвешься. У тебя восемь патронов, возможно, девятый в стволе – толку от них нет никакого. А невинные люди могут пострадать.

– Кто здесь невинные люди? – не выдержал управляющий. – Этот? – он показал на Сорина. – Или этот, который под бандита косит, думая, что его будут уважать и бояться? Или бывший мент, доивший гостиничных проституток? Он, что ли, невинный? Финскую старуху отравил, чтобы хапнуть ее бабло…

За дверью раздались шаги, отворилась дверь, и на пороге появился полицейский.

– А что нам теперь… – начал было он.

– Назад! – крикнул Гончаров. – Здесь вооруженный преступник!

Полицейский быстро шагнул назад и захлопнул дверь.

– Сейчас выставим оцепление! – крикнул он. – А потом вызовем группу захвата!

Управляющий вздохнул, потом обвел взглядом всех присутствующих.

– Ну что, жирные и наглые? Зря радуетесь – я всех вас с собой утащу. Мне-то все равно не жить. Пожизненный срок – хуже смерти. Смерть – это легко: раз – и тебя нет. Чего уж тогда за жизнь цепляться.

Левченко перестал прикрываться Вероникой, но не опустил руку. Погладил Сорину по голове.

– А за меня и помолиться-то некому. Так что не забывай меня, любимая. Но я кое-что для тебя еще сделаю.