Слишком много блондинок

Для моциона — делать мне было совершенно нечего — я отправилась к Оксане в эфирку. Она сидела и напряженно снимала новости. Я пристроилась рядом — минут через десять Оксана освободится, мы возьмем за десять рублей капучино в автомате и, возможно, поднимемся в зимний сад, где хоть и нельзя курить, но мы курим, пользуясь тем, что там никто не бывает. Правда, именно мы — люди культурные, в кадки бычки не суем, как некоторые, а приходим со своей пепельницей.

Зазвонил телефон.

— Возьми, а… — попросила она, не оборачиваясь.

— Здравствуйте, — сказала я в трубку.

— И вам добрый день, дорогая моя! — раздался громкий и энергичный мужской голос.

— Э-ээ… — Я не знала, что делать дальше. — Вам кого?

— Наконец-то я снова дозвонился на ваш замечательный канал! — радовался голос.

— Ну да, ну да, — отвечала я.

— Я хотел бы предложить совершенно уникальный гороскоп. Советую по имени, фамилии, отчеству и знаку зодиака, в какой позе в какой день заниматься сексом… — верещала трубка.

Я немного обалдела и ущипнула Оксану.

— Там какие-то гороскопы… — прошептала я, прикрывая трубку, в которой, казалось, моего отсутствия и не заметили. — Про секс…

— А кто это? — насторожилась она.

— Простите, с кем я говорю? — перебила я мужчину

— Колдун Кулебякин, — охотно представился он.

— Ко-колдун Ку… — шепнула я Оксане, не уверенная, что правильно его поняла.

— Кулебякин! — взвизгнула она и вырвала у меня телефон. — Кулебякин! Вам сколько раз говорили — прекратите звонить! — Она бросила трубку и возмущенно фыркнула.

— Оксан, а это что, правда, человека так зовут? — хихикнула я.

— А ты что, не знаешь, кто такой Кулебякин? — Она развернулась на стуле.

— Нет, — улыбнулась я. — А он что, мировая знаменитость?

— Да! — Оксана откинулась на стуле и расхохоталась. — Легенда телевидения! И радио. Он звонит на все каналы и радиопередачи и предлагает колдовские услуги. Ну вот, хочешь ты, например, чтобы дождь пошел, — проще простого. Пожалуйся Кулебякину — он устроит. Он все время вьется у Останкино — мечтает прорваться в святая святых. О его существовании знают все работники ТВ, он лезет на все районные кабельные каналы, а в моем Новогиреево даже живет. Представляешь, как мне повезло? Он меня один раз подловил в парке на лавочке и рассказал, что по мочкам моих ушей определил — у меня будет семеро детей. Сама понимаешь, таким обещаниям верить как-то не хочется. Я ему сказала, чтобы он врал, да знал меру, а он пообещал специально для меня устроить назавтра хорошую погоду.

— И что?

— Что «что»? — не поняла Оксана.

— Была хорошая погода?

— Какое там. — Она поморщилась и махнула рукой. — Причем сначала все не понимали, как к нему относиться — он так уверенно излагает, что его даже слушали. Но потом прочухали, что он обычный городской сумасшедший, и стали его отшивать. Но Кулебякин не сдается — он звонит и звонит, все надеется на что-то. Так что если где нарвешься — беги подальше. Мы его уже по голосу опознаем.

Вернувшись после съемок, я обнаружила, что наши редакционные девушки носятся по коридору с тарелками, стаканами, помидорами и огурцами.

— Вы чего? — окликнула я Настю.

— У Сережи день рождения, — объяснила она. — Давай помогай.

Помогать не хотелось — лень было намывать чашки-ложки и выслушивать Настины указания, как правильно резать буженину. Но идея напиться и наесться вдохновила — я пошла искать Юру. Нашла его внизу, в гадюшнике — у той палатки, где мы познакомились.

— Ну что, будешь со мной отмечать день рождения Сергея? — Я присела на обтянутую пленкой «под дерево» лавку. — А то я одна не справлюсь.

— С удовольствием, — согласился он и вынул из-под стола банку «ром-кола». — А сочинять поздравительные стихи будем?

— Обязательно, — важно кивнула я. — У Сережи кривая рожа.

— Сергей — член забей, — подхватил Юра. — Да уж, остроумие у нас с тобой за гранью безумного. Представляешь, — возбудился он. — Сегодня к нам приходил Костик… Помнишь, Оксана тебе о Косте рассказывала, которого уволили?

— Да-да, — припомнила я.

— Сегодня, когда ты записывалась, разыгралась драма, по сравнению с которой «Молчание ягнят» — детский утренник. Костя — он из Питера, после увольнения вернулся к себе, а вчера приехал на неделю в гости. Остановился у Юли, и она привела его к нам, чтобы он со всеми встретился. Ну и тут, как назло, входит Боря. Видит Костика — и начинается такое! — Юра хватается за голову. — Он точно психанутый! Короче, Боря подлетает к Косте и орет: «Я же сказал, чтобы ты сюда не смел приходить!» Мы все смотрим на него, как бараны на новые ворота, а Боря толкает речь о том, что у Кости ни фига нет самолюбия, потому что возвращаться туда, откуда его выгнали с позором, в коллектив, который его отринул, — это стыд и срам, и он бы сам, вот он лично, Борис, никогда бы так не сделал. Ну и типа — вон отсюда. Как тебе?

— А вы что? — спросила я.

— Пытались ему по-хорошему объяснить, что, понимаете ли, уважаемый Боря, Костя — наш друг, и мы его на самом-то деле ни фига не отринули, а он как завопит, что дружить надо дома, а не на рабочем месте… И что пусть Костя немедленно сдаст ему временный пропуск, а он не поленится лично его проводить. Юля… она же с Костей встречалась, пока он у нас работал… аж разревелась и сказала Боре, что выпишет пропуск через НТВ — у нее там знакомые работают, а Боря пригрозил ее уволить, так же как и Костю. Вот и катись, мол, на свое НТВ. Хорошо?

— Восхитительно! — отпила из его банки. — А за что он так этого Костю?

— Маньяк, — пожал плечами Юра. — Псих и самодур. В смысле Боря, а не Костя.

— А-а… — кивнула я.

Настроение испортилось. Я все меньше понимала, что делаю среди всех этих людей — и даже зарплата, казалось, не оправдывала эту канитель. Может быть, где-нибудь и есть прекрасные, чуткие, талантливые, чистоплотные, широко эрудированные работники телевидения, но только не на нашем канале.

— Телевизор — это игра на выживание. — Юра словно прочитал мои мысли. — А выигрывают те, у кого самые длинные когти и самые острые зубы. Извини, детка, но это суровая правда жизни. Я-то совершенно безнадежен, так и умру в должности редактора информации, а вот ты со своим щенячьим энтузиазмом, может, чего и добьешься. Если поменяешь работу, возьми меня с собой.

— Юра… — Я фальшиво застеснялась. Потупила глаза. — А ты меня любишь? Ха-ха-ха! Как человека то есть?

— Очень! — Он положил свои руки на мои. — Я как человек, измученный водкой, не способен испытывать сексуальные чувства, так что мое отношение к тебе сугубо душевное. В тебе есть стержень. Мир между собой делят психи — тираны или идеалисты. Ты — идеалист. Я уверен, ты своего добьешься.

Необыкновенно приятно слышать от кого-то… на самом деле — кого угодно… что этот кто угодно в тебя верит, уверен, что ты много добьешься, и расписывает тебя как неординарную личность. Я тут же испытала к Юре приступ бурной дружеской любви, расслабилась и спросила все с той же ложной скромностью:

— В каком смысле я — идеалист?

Юра не дурак, он быстренько раскусил мое жеманство, взглядом дал мне знать, что его бесят мои заигрывания, и ответил — очень, слишком даже серьезно:

— Ты честно веришь в то, что все должно быть «как положено». Любить — так до гроба. Или не любить вообще. Ты же помнишь, что ты мне говорила: лучше каждый день менять партнера, чем жить с тем, кому изменяешь и кого уже не любишь и не уважаешь?

— Помню… Но только я, кажется, уже сама с собой не очень-то согласна.