Слишком много блондинок

Несколько раз я бросалась к книжным полкам, чтобы поучиться у Булгакова, Мопассана, Толстого, но слабенькая мысль, возбужденная большой литературой, быстро меркла перед экраном компьютера. Я даже пробовала писать от руки — не помогло. Чтобы отвлечься, решила начать с личных заметок — что-то вроде дневника, — но все мои богатые переживания уместились в две строки: «Сегодня было холодно. Ах, что же он не звонит!»

Промаявшись часок, решила, что, если не получится у меня стать грандиозным сценаристом — ничего, ведь еще сегодня утром я и не намеревалась что-либо сочинять. «Бог с ним, — думала я. — Нет — и не надо. Вот сейчас как сяду и как напишу Андрею такое, после чего он никогда в жизни не предложит работу кому попало…» — развеселилась я и устроилась перед монитором.

Закончив, обалдела — было семь утра, это значит, что в кабинете я сижу уже пятый час. Я вошла в Интернет, отправила Андрею свои каракули — ха-ха, представляю, как он завтра… сегодня… повеселится, закурила и только было собралась выключить машину, но решила перечитать, точнее прочитать написанное. Я читала и читала, исправляла, переделывала, меняла одни куски на другие и в конце концов с ужасом поняла, что отослала Андрею сырой, недоделанный материал.

За то время, что я правила текст, он стал для меня родным дитятей, я уже любила его, волновалась, переживала. И самое странное — я перестала относиться к нему, как к плоду случайной любви: я прониклась всем сердцем и не могла без него жить. Мне вдруг стало очень важно, чтобы вся эта тарабарщина всем ужасно понравилась, чтобы она «прошла» и чтобы мне дали работу. Панически включив Интернет, я написала Андрею новое письмо: «Не читай старое — оно дрянь, я поторопилась, умоляю, не читай!!! Завтра пришлю!!! Не открывай вообще!» и, заслышав в коридоре чьи-то шаги, выбежала в прихожую. Завидев сонного отчима в пижаме, я, немало не заботясь о том, что человек еще спит и вышел на секунду в туалет, ухватилась за него, притащила на кухню и принялась сбивчиво объяснять, в чем дело.

— Хорошо, хорошо, — тер глаза отчим. — Погляжу. Ты давай спать ложись…

— А ты когда посмотришь? — бесновалась я.

— А когда надо?

— У-ууу… — простонала я.

— Ладно, иди в постель. Проснешься, я все подготовлю.

— Ура! Спасибо! — Я бросилась на него, чмокнула в ухо так, что отчим поморщился — видимо, я его оглушила, и побежала спать.

— Уже два часа, — проворковал мамин голос.

Я издала какое-то «бррр», давая понять, что для меня «два часа» ничего не значат. Я взрослый человек и имею право спать сколько угодно. Хоть до четырех просплю — арестовывайте меня теперь! Но мама не сдавалась: она стянула с головы одеяло, дунула в нос и сказала, что принесла кофе. Я сопротивлялась, но мама — единственный человек, который умеет меня будить: каждый день, десять школьных лет, она поднимала меня в семь часов, и, наверно, от этого у нее и появилась первая седина. Чтобы не вылезать из нагретой кровати, я придумывала миллиарды оправданий — температура, горло болит, отменили алгебру, тошнит, желудок свело… но мама была непреклонна: она-то знала, что температура падает после десяти утра — как только она уходит на работу.

Вырвавшись из сна, я присела на кушетке, схватила кофе и выпила сразу полкружки. После чего взяла сигарету и, потянувшись за пепельницей, обратила внимание на белые листочки. Те, что я вчера распечатала отчиму. Засосало под ложечкой, ладони вспотели. Оттягивая час расплаты, я сначала закурила, глотнула еще кофе, пару раз нервно стряхнула не успевший образоваться пепел… и подтянула страницы. Я просмотрела текст, но, кроме каких-то странных исправлений, вроде «а» на «о» и замечания: «разговор начинается слишком резко, люди не могут так взять и поругаться — нужен плавный переход», больше ничего не было. Я, ошарашенная и расстроенная, пошла со страницами к отчиму. Он сидел в гостиной перед телеком и хохотал над старой комедией «Безжалостные люди».

— Не могу, — заходился он. — Раз двести смотрел, без преувеличений, а как первый раз. Доброе утро, — это он мне.

Я села, положив «сценарий» на колени.

— Что такое? — заметил мое опрокинутое лицо отчим.

— Эдик, — произнесла я почти шепотом, — что, неужели все так ужасно?

— Что? — подскочил он, — что-то с мамой?

— Не придуривайся! — крикнула я. — Скажи мне, это, — я потрясла листами, — полный хлам?

Отчим расслабился и даже остановил кино.

— Почему ты так решила? — удивился он.

— Потому что ты почти ничего не исправил! Это настолько безнадежно? — хныкала я.

— Верочка, — он мило улыбнулся, — твоя мама — женщина деликатная и тактичная. Я ни за что не поверю, будто она хоть раз тебе сказала «ты — ничтожество, ничего из тебя не получится».

— Ты намекаешь, что у меня низкая самооценка? — спросила я.

— Утверждаю. Ты написала хороший — для сериала — сюжет. У тебя острый стиль, удачные диалоги… и все так легко написано. Есть над чем поработать, но это проявится только после пятидесятой страницы. А пока все здорово. Не считая грамматических ошибок.

— Но я же первый раз это делаю! — настаивала я.

— Ну и что? — возмутился отчим. — Может, у тебя талант.

— Да ладно, — я отмахнулась, но успокоилась, — таких талантов…

— Главное, не паникуй, — предупредил он. — У тебя определенно есть способности, вот и давай — развивай их. Ты точно не хуже других…

— Я рассчитывала на то, что я лучше… — пробурчала я.

— И зря. Просто делай то, что делаешь, и работай над ошибками. Увидела — ага, вот здесь плохо. Значит, не надо так делать…

То же самое говорил вчера Андрей, поэтому я беззастенчиво пропустила большую часть лекции, заострив внимание лишь на одном.

— Никогда не забывай — ты имеешь право на то, чтобы попробовать.

— Ага-ага, — поддакивала я, думая о том, что, скорее всего, в жизни все вот и есть так просто, только человек все усложняет.

Понедельник

С утра мне уже не казалось, что все «так просто». Вечером я была полна радужных мыслей: «Вот выйду завтра на улицу, — мечтала я, — и тут же покорю весь мир! толпа подхватит на руки и понесет — к славе, богатству и почету».

Я позвонила Андрею с работы, вообще-то хотелось сделать это еще вчера, но я сдержалась. Мобильный не отвечал, дома его тоже не было. Еле-еле прозвонившись в контору, я узнала, что Андрей «уехал в Прагу, возвращается в пятницу». Скривившись, положила трубку и поняла, что не выдержу столько времени в тягостном томлении.

Я пошла в бар, чтобы заткнуть беспокойство парой-тройкой салатов, семгой, копченой осетриной, кулебякой из рыбы и пирожком с маком.

За одним из столиков обедала Алиса с подружкой. В нормальном состоянии я бы сделала вид, что не замечаю ее, и устроилась бы за другим столом, но сегодня мне хотелось общения — любого. Я схватила поднос и напросилась к ним. Алиса безмолвно указала на свободное место… плевать, что она не выразила приязни, пускай мучается… за которое я и села.

— Вера, — кивнула я незнакомке.

— А ты меня что, не узнаешь? — поморщилась девушка.

Я присмотрелась.

— Ой, Сабина, — извинилась я, — прости, я что-то задумалась… А вы что, общаетесь? — спросила я их.

— Сабина будет с нами работать, — со значением произнесла Алиса.

— Да? Кем? — спросила я без интереса, моим вниманием безраздельно владела малосольная семга.

Девочки захихикали и не ответили. Прожевав рыбу, я переспросила.

— Пока точно не знаем, — нехотя ответила Алиса. — Ты же знаешь, у нас будет новый директор канала?

В последнее время меня волновали только мои с Пашей отношения — я не следила за тем, что происходит на работе и о чем шушукаются в кулуарах.

— Понятия не имею, м-мм… — Закусывать семгу сочной, жирненькой осетриной горячего копчения — это ооо! — А что со старым? Умер от жадности?

— Его делают продюсером канала.

— И кого на его место? — Все эти должности мне ни о чем не говорили: я в них не разбираюсь.

Вот у нашей программы тоже есть продюсер, но он далеко не самый главный, а продюсер канала почему-то важнее директора — почему, загадка.