Слишком много щупалец

– И то ладно.

– Ну что? – Рэмбо глянул на часы. – Рейс у вас в два пятьдесят, сейчас без пяти полночь, пора на регистрацию.

– Эй, погодите! – встрепенулся Антон. – Вы разобрались с тем, что случилось с нами в офисе Церкви Святой Воды?

– Хм… – Витя отвел взгляд, и я понял, что ему было просто не до того. – Скорее всего у них имелся дополнительный защитный контур и баллон с галлюциногенным газом. Когда мы принялись там шуровать, контур сработал, и газ начал распыляться. Отсюда и все те глюки, и оцепенение, и страх. Когда выбрались из помещения, дурман развеялся, и мы очухались. Сектанты любят подобные штуки, вспомнить хотя бы «Аум Синрикё» и их шуточки в токийском метро.

Звучало это вполне правдоподобно – для наивных парней вроде Бартоломью.

– Тебе виднее, здоровяк, газ так газ, – скептически сказал я, давая Вите понять, что не верю во всю эту галиматью. – Пошли, фотокор, на регистрацию. Нас ждут однозначно великие дела!

Летели мы так, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Во-первых, с пересадкой.

Для начала добрались до Праги на чартерном «Боинге», под завязку набитом туристами. Пару часов проскучали в баре в свободной зоне, отдавая должное пиву – «Приматору» и «Козелу». Затем запрыгнули в самолет до Варшавы и тут очутились в бизнес-классе.

Естественно, это дело мы отпраздновали с помощью виски.

Так что в семь утра по местному времени мы высадились в варшавском аэропорту в состоянии недосыпа, в пропорции пятьдесят на пятьдесят смешанного с алкогольным опьянением. Поддерживая друг друга, выбрались в полупустой зал прилета и принялись озираться.

– Вот и Европа, – сказал Бартоломью, осоловело моргая. – Где оркестр и хлеб с солью?

– Будут тебе… – слова застряли у меня в глотке, когда я разглядел, что за особа направляется в нашу сторону.

Только в этот момент я вспомнил, что шеф сказал: «Проводником вам послужит моя хорошая знакомая».

Эта девица выглядела так, словно дядюшка Гиммлер воплотил в жизнь собственные евгенические бредни и вывел-таки породу истинных арийцев. Высокая, за метр восемьдесят, золотистые волосы, отличная фигура, холодные голубые глаза – она великолепно смотрелась бы в черной форме СС на обложке книжки под названием «Крутизна Третьего рейха».

Эта белокурая бестия смерила нас довольно презрительным взглядом и сказала недоверчиво:

– Господа Романов и Соловец?

Антон выпучился на нее, точно атеист на явившегося ему черта, да и я не сразу вспомнил, как нас теперь зовут.

– Да, это мы, – на то, чтобы составить эту короткую фразу, мне пришлось потратить минуты две.

– Меня зовут Ангелика, – сухо сообщила блондинка. – Идите за мной.

За такой роскошной барышней я был готов шагать хоть на край света.

Она вывела нас из аэропорта и усадила в новенький «БМВ», а сама заняла место за рулем.

– Если вас будет тошнить, – сказала Ангелика, глядя на нас в зеркальце заднего вида, – то дайте мне знать. Я остановлю машину. Не хотелось бы, чтобы вы испортили мне салон.

По-русски она говорила совершенно правильно, но немецкий акцент угадывался.

– Э… хорошо, – промямлил я, и мы поехали.

Почти сразу стало ясно, почему Ангелика заговорила про тошноту – водила она так, что шустрый парень из фильма «Такси» даже рядом не валялся, мчалась на бешеной скорости, будто на свете не было ни знаков, ни светофоров, ни местных гаишников.

Тут и трезвому впору ощутить рвотные позывы.

К счастью, желудок у меня луженый, так что я не опозорился, а наглец Бартоломью и вовсе задремал. Когда мы остановились в Кельце попить кофе, пришлось его натурально расталкивать.

А еще через час мы были в Кракове.

Когда оказались неподалеку от исторического центра, даже неистовой Ангелике пришлось сбросить скорость. Несколько минут вихляний, петляний, и мы остановились на узкой тихой улочке.

– Прибыли, – сообщила наша провожатая. – Отель «Коперник». Номера забронированы, так что можете поселяться. Я поставлю машину и к вам присоединюсь. Все поняли?

Судя по всему, она несколько сомневалась в наших умственных способностях.

Ну и зря. Как можно сомневаться в том, чего нет?

– Конечно, фройляйн, – сказал я. – Я и мой любвеобильный друг счастливы будем выполнить ваш приказ.

Взгляд, доставшийся мне, устыдил бы и четырнадцатилетнего балбеса, ну и я слегка смутился. Мы выбрались из машины и прошли в вестибюль маленького и очень уютного отеля.

Там двух слегка помятых и откровенно похмельных русских встретили как родных. Правда, объясняться на великом и могучем не пожелали, но не из вредности скорее всего, а просто из-за того, что давно его забыли.

Пришлось мне балакать на английской мове, сначала за себя, а потом и за Антона.

Мы расплатились с помощью кредиток, одновременно внесли залог за гостиничное имущество и получили по ключу – не по пластиковому, новомодному, а по здоровенной металлической загогулине, привешенной на «баранку» из отполированного темного дерева.

– Ух ты! – восхитился Бартоломью. – Этим дракона оглушить можно!

– Ну и отлично, – кивнул я. – Если полезет какая гнида из-под кровати, ты ее по башке…

– Господа, – вмешалась в нашу беседу появившаяся в вестибюле Ангелика. – Время не ждет. Мне хотелось бы, чтобы вы за час привели себя в порядок, и мы могли побеседовать.

Да, любят эти белокурые бестии командовать нашим братом!

Вслед за роскошной барышней мы поднялись на второй этаж, где выяснилось, что три занятых нами номера находятся по соседству, мой и Антона – рядом, а Ангелики – напротив моего.

– Шестьдесят минут, – напомнила она, постучав указательным пальцем по изящным наручным часикам.

– Мы помним, – уныло вздохнул я.

Номер в лучших европейских традициях оказался удобным, но не особенно просторным: крошечный санузел, где толстяку не развернуться, кровать, холодильник, мини-бар, телевизор и шкаф для одежды.

«Пора обезьяне стать человеком!» – подумал я, швырнул рюкзак на койку и отправился в душ.

Интенсивные процедуры облагородили меня капитальнейшим образом – исчезла щетина с физиономии, та стала выглядеть посвежее, вот только глаза остались красными.

Но уж с этим ничего не поделаешь – недосып, он и в Польше недосып.

Из номера я вышел ровно через пятьдесят девять минут после того, как в него вошел, и с удивлением обнаружил в коридоре Бартоломью: тот никогда не отличался обязательностью и запросто мог не только опоздать на встречу, а вообще забыть о том, что ему надо куда-то прийти.