Сломанная роза

Галеран продиктовал писцу учтивое письмо, в котором благодарил его преосвященство за помощь в столь щекотливом деле, просил принять скромный дар и не забывать Хейвуд в своих молитвах.

Только он отправил нарочного, пришла Джеанна. Галеран рассказал ей, что он сделал, не упомянув лишь, что именно дарит он архиепископу. Он говорил, а сам думал: когда же в их с Джеанной жизнь вернется радость?

— Пожалуй, ты поступил верно, отблагодарив его, — сказала она, благоговейно взирая на оставшиеся святыни. — Хотя, по-моему, ты слишком щедр.

Галерану все сильнее хотелось объяснить ей, соблазн был велик, но, взяв пример с Христа в пустыне, он поборол искушение.

Джеанна погладила кожистые пальмовые листья.

— Какая она — пальма? Эти листья похожи на тростник.

И Галеран подробно рассказывал ей про пальмовые деревья, про оливковые рощи, про палящую жару пустыни, про то, что Вифлеем — обычный город.

— Ты был разочарован? — спросила Джеанна, не забывая между тем распоряжаться приготовлениями к купанию.

— Одно мгновение был. А потом мне стало приятно сознавать, что Христос жил, как живут самые обычные люди, что он был не сказочным героем, каких изображают на миниатюрах, а человеком с пылью на коже и мозолями на ладонях.

Он задумчиво посмотрел на собственные ладони. Джеанна взяла их в свои руки, провела пальцами по твердым бугоркам, загрубевшим от рукоятки меча.

— Какими же еще могут быть мужские руки?

— Мне было легче, — говорил он, — эта мысль поддерживала меня. Что Христос тоже был мужчиной и, верно, понимает мужчин.

— Нечто похожее я думала о матери Христа. — Джеанна помогла мужу снять рубаху, покачав головой при виде пятен крови. — Хотя мне не очень нравится эта новая идея, что она была невинной девушкой.

— Да, в самом деле, странно… — С довольным вздохом Галеран погрузился в теплую воду. — Второе купание за неделю. Роскошь!

— Расскажи мне о константинопольских банях, — попросила Джеанна, начиная мыть его.

Галеран рассказал о банях, затем о том, что едят и как одеваются в тех странах, где ему пришлось побывать. Он лишь тщательно избегал любых упоминаний о войне.

Когда он уже вытирался, а слуги вычерпывали воду из корыта, Джеанна сказала:

— Все-таки жалко, что у нас нет комнаты для купания, как в Берстоке.

— Можно устроить ее во дворе, возле кухни. А что тебе не нравится здесь?

— Да нет, все хорошо, — смущенно улыбнулась она, — просто захотелось иметь мраморный бассейн, большой, чтобы можно было в нем плавать.

Галеран тоже улыбнулся.

— Я достал бы для тебя луну с неба и все звезды, если б мог, любимая, но мраморный бассейн — это выше моих сил.

Джеанна покраснела, рассмеялась, и Галеран подумал, что впервые после возвращения слышит ее смех.

Она посмотрела на кровать, и его плоть тут же отозвалась, но он не двинулся с места. Слишком легко было вернуться к старым привычкам, притвориться, будто все идет по-прежнему, но надобно перебороть себя и сначала понять, что произошло.

— Джеанна, мне нужно точно знать, что было между тобою и Лоуиком.

Она побледнела. Галеран думал, что не дождется ответа, но Джеанна отложила в сторону влажные холсты и заговорила.

— В сердце моем я никогда не изменяла тебе, Галеран. Я никогда не желала Лоуика. Довольно тебе такого ответа?

— Нет. Он взял тебя силой?

Джеанна ошеломленно глядела на мужа.

— Нет!

— Если ты не желала его, и он не принуждал тебя, то что же случилось? — Джеанна молчала, и он продолжал: — Джеанна, от того, что произошло здесь в ночь, когда умер Галлот, зависит, как мне вести себя в будущем и чего ждать от Лоуика.

Джеанна стояла, сжимая одеревеневшими пальцами влажную холстину. Она будто обратилась в статую. Холстина выпала из ее рук, и Джеанна опустилась на колени перед Галераном.

— Я боюсь, ты возненавидишь меня.

Ему хотелось поднять ее, крепко обнять, успокоить, но ее страх породил страх и в нем. Джеанна была умна. И если он простил ей неверность, зачем бы ей бояться, что какие-то подробности простить нельзя?

— Это нелегко сделать. Ты-то должна бы знать. И я люблю тебя.

Она прислонилась головою к его ноге.

— Да, а я не заслуживаю такой любви…

— Джеанна, расскажи, объясни…

— Не знаю, смогу ли я. Возможно, проще всего сказать, что я была безумна.

— Но это неудивительно. — Его рука замерла, так и не коснувшись ее волос. — Ты ведь тогда только что лишилась ребенка.

— А думала, что, быть может, и тебя тоже. Услышав о твоей гибели, я начала думать, что господь взял тебя взамен Галлота. Но я никогда не просила Его об этом, Галеран!

— Да и господь не стал бы вступать с тобою в такую грязную сделку.

— Я знала, ты не поймешь, — поморщилась она и опять прижалась головой к его ноге, так что лица ее он видеть не мог. — Галеран, я не такая хорошая, как ты, и бога себе создаю по своему образу и подобию. Я сговорилась с богом, что пошлю тебя в поход, а Он взамен дарует мне дитя. Я знала, ты не хотел идти, но подталкивала тебя всеми доступными мне средствами. Когда я услышала, что ты погиб, я не поверила, но задумалась… Думала — не взял ли господь больше, чем я предлагала ему. Или — не предложила ли я по неведению больше, нежели понимала… Я молилась, чтобы бог сохранил тебя, молилась каждый день. Но потом умер Галлот…

Теперь он коснулся ее волос, ибо ему показалось что Джеанна как-то поникла и тяжелей привалилась к его ноге.

— Это было так внезапно, так необъяснимо… Я решила: вот так господь услышал мою молитву и ответил, поменял местами фигуры, как мошенник на ярмарке…

— Джеанна!

— Я возненавидела бога, — сверкнула она недобрым взглядом. — Да. Я возненавидела Его. Я хотела успокоиться, забыться. Но более всего я хотела совершить нечто дурное, злое, самое злое, что только могла придумать. И соблазнила Раймонда.

Галеран не знал, как ответить на это признание.

— Ты считаешь это наибольшим злом, какое только можно выдумать?

— Да, кроме убийства родного сына, а это, возможно, уже было сделано.

Галерана прошиб холодный пот.

— Что ты говоришь?

— Я не убивала сына! Но мне казалось, господь наказывает меня за какой-то поступок, какую-то мысль… за те молитвы… — Она вскочила на ноги, принялась ходить по комнате. — Дети просто так не умирают. Быть может мои молитвы о тебе были так поняты. Быть может, я могла удержать только тебя или только Галлота, и выбрала тебя…