Сломанная роза

— Солдаты на его глазах убили его невесту! — хрипло перебил Вадим. — Женщину, которую он любил больше жизни.

— Помолчи, пожалуйста, — строго сказала Кира. — Закончится вступительная часть — начнутся прения. Вовка Писемский не убивал твою невесту, это сделал кто-то другой. Как показало следствие, он вообще в тот день не произвел ни одного выстрела. Заклинило затвор, он бежал вместе со всеми, на бегу пытался его передернуть, но ничего не вышло. Это видели многие. Магазин в его автомате оказался нетронутым. Двое запасных в подсумке — тоже. Тем не менее ты его убил. Жизнь у девушки после этого события превратилась в полосу препятствий и страданий. Когда пришло известие, она не поверила — рассмеялась. В это невозможно было поверить. Ее парень не такой, чтобы умереть. Потом у нее случилась продолжительная истерика, она пришла в неистовство, бросалась на стены, на людей. Разум помутился, период буйства сменился обширной депрессией, вызванной трагическим событием. У девушки зафиксировали психическое расстройство, поместили в психиатрическую лечебницу. Она провалялась там почти полгода — ее кормили таблетками, ставили уколы, после выписки с ней долгое время работал психотерапевт. У матери, навещавшей ее в больнице практически каждый день, тоже случился нервный срыв, вызвавший расстройство зрения — она попала под несущуюся машину, погибла до приезда медиков… Девушка осталась одна, поскольку отца у нее не было. У мамы убитого рядового Писемского случился инфаркт — в тот день, когда ей сообщили пренеприятное известие. Женщина не выдержала — сердце остановилось в тот же день. Отца рядового Писемского от череды трагических событий разбил паралич — отнялась правая часть тела. Его положили в больницу, где он и погиб через полтора месяца, свалившись вместе с коляской с лестницы. У милиционеров, проводивших расследование, возникло подозрение, что человек покончил с собой, не видя смысла в дальнейшем «растительном» существовании… Таким образом, поступок Вадима Платова повлек за собой смерть четырех людей и сломал жизнь той самой девушке… Несколько раз она пыталась покончить с собой — резала вены, дважды ее вынимали из петли. Она не могла забыть своего Вовку, продолжала ждать, любить, да, собственно, и сейчас занимается тем же самым. Жизнь девушки превратилась в ад, стимулов не было. Душевная рана не зарастала. За все эти годы у нее не было ни одного относительно устойчивого романа, хотя несколько раз она пыталась вступать в отношения. Она просто не воспринимала кого-то другого. Она меняла место работы, проживания, но в итоге все равно возвращалась в Н-ск — в свой родной город, где все напоминало ее любимого. Девушка зачерствела, превратилась в безразличное и бесчувственное существо. Она неплохо питалась, посещала спортзал, освоила и отточила технику вьетнамского единоборства Вовинам Вьет Во Дао. Ушла с «гражданской» службы, устроившись на работу в частное охранное предприятие, где трудится и по сей день. Она неплохо зарабатывает, имеет друзей, связи, проживает в хорошей двухкомнатной квартире. Но вся ее жизнь — это черное беспросветное существование. За годы ничего не изменилось. Девушка живет воспоминаниями. Каждое воскресенье она ездит на кладбище, где похоронены ее близкие, постоянно что-то переживает в памяти, представляет, фантазирует. Прошлое не отпускает, какие бы меры она ни принимала. Психологические тренинги не помогают. Возвращаются мысли о суициде, сильно ее пугая. Случай редкий и тяжелый, но психологи утверждают, что такое случается. Она должна отпустить свое прошлое, дать ему уйти, продолжать жить, ведь ей только тридцать три…

— Тебя зацепило, как и меня… — прохрипел Вадим. — Прошлое держит на привязи суровой нитью. Не возражаешь, если я продолжу за тебя? Дипломированный психолог такого не посоветует, но маг, колдун, экстрасенс, а ты наверняка обращалась к этим людям, посоветует запросто, хотя потом в этом не признается. Прошлое уйдет, если уйдет виновник всех твоих несчастий, верно? В тебя вбили эту установку, и ты уверилась. Ты не убийца, ты никому не желаешь смерти, ты знаешь, при каких обстоятельствах Вадим Платов нажимал на курок. Ты же не дура, нет? Но ты заставила себя его ненавидеть. При этом отдаешь себе отчет, что не виновны ни солдаты, ни Платов, это несчастный случай. Главные виновники — беглые зэки, устроившие переполох и причинившие горе такому количеству людей… Подсознательно ты это понимаешь, но убедила себя в обратном. Возможно, ты и не хочешь убивать некоего парня по фамилии Платов, но ты поклялась это сделать. Ты убедила себя, что после этого станет легче, все наладится, призраки оставят в покое твою многострадальную голову. Конечно, ты убьешь этого проклятого зэка — ради памяти Вовки Писемского, его родителей, своей мамы… Одного я не пойму — как тебе удалось осуществить задуманное?

Он разбередил душевные раны. Подколодная змея издала сдавленное шипение, слетела с досок, и цепкие пальцы обвили горло жертвы, принялись душить! Вадим захлебывался, радужные круги плясали перед глазами. Сознание уже бледнело, когда она опомнилась, отпрянула от него — слишком рано доводить до греха. Он кашлял, плевался, долго приходил в себя. А ведьма убралась на свои доски, откуда и поведала:

— Возможно, в чем-то ты прав, Вадим Платов, но в одном ты, безусловно, ошибаешься: я не заставила себя ненавидеть твою подлую личность, я на самом деле тебя ненавижу — люто, искренне, просто за то, что ты есть, а моего Вовки больше нет.

— Ты сумасшедшая… — проговорил Вадим.

— Я умная сумасшедшая. — Кира успокоилась, продолжала ровным голосом. — Как я уже говорила, у меня есть связи, есть друзья, готовые понять и помочь. Я наводила справки — мне помогли это сделать. В какой зоне ты отбываешь, что из себя представляешь. У одного моего приятеля на этой зоне работает однокашник, согласившийся помочь за хорошую сумму. Сам понимаешь — идти на риск ради дружеского расположения не совсем разумно. Я должна была прибыть в колонию под фальшивыми документами, немножко изменив свою внешность, выдать себя за некую Анастасию Горбунову, жительницу Карагола, с которой ты был когда-то знаком…

— Фрикаделька? — изумился Вадим. — Как у нее дела?

— Насколько знаю, неплохо. Она замечательно выглядит, была замужем, развелась. Сейчас у нее небольшой бизнес, имеется парень.

— Рад за нее, — искренне сказал Вадим. — И такую хорошую женщину ты собралась подставить?

— Временно, — уверила Кира. — Компетентные органы во всем бы разобрались. Все было на мази, ситуацию смоделировали: комната для свиданий с супругами, куда бы тебя, удивленного, привели, доля приватности, прикрытие, время, чтобы выбраться… Но снова все пошло кувырком, мне всегда не везет. Когда я прибыла на зону, там творилось что-то несусветное. Колония бунтовала — блатным в ней, видите ли, не докладывают мяса. А тут еще известие от «своего среди чужих» — заключенный по фамилии Платов и еще четверо сбежали. Час от часу не легче. Ты словно чувствовал, Платов, что я еду по твою душу, верно? Я крутилась по району несколько дней, питалась урывками, спала в машине, ожидая от своего человека известия, что тебя поймали. Мы постоянно находились с ним на связи. И вот известие: в пяти верстах от деревни, где я сидела, отмечена стрельба. Беглецов стало меньше, и они пытаются вырваться. Я подалась туда без надежды на успех. Ладно, пусть тебя схватят, будешь сидеть дальше — с новым, как говорится, сроком… И вдруг такая удача, просто невероятно, ты бежишь прямо на меня! Я наизусть выучила твою физиономию по фотографии…

— Да уж, тебе дико повезло. На ловца, как говорится. Позволишь слово молвить?

— Валяй. Я обещала, что дам тебе выговориться.

— Ты так добра… — съязвил Платов.

Говорить было трудно, но он справлялся. Он повествовал о том, что на самом деле случилось в Караголе, о свадьбе, о своей Наде, о том, как любил ее и продолжает это делать по сегодняшний день. Она стоит перед глазами постоянно, и никто другой ему не нужен. О гибели своих родителей, о том, как скончалась в больнице, не приходя в сознание, мама Нади Алевтина Валентиновна, а отец на всю жизнь остался инвалидом. О гибели друзей — о том, как в той же больнице умер в мучениях Максим Горелов — лучше бы он не приходил в сознание в день своей смерти… О том, что натворили зэки — Лютый, Череп, Кирпич и Вшивый. Об убитых конвоирах, о расстрелянной свадьбе, о погибших туристах на Кащеевке, о том, как эти четверо обманули всех и растворились на просторах необъятной страны. О том, что бежал он с зоны не потому, что почувствовал угрозу своей жизни, а из простого человеческого желания — мстить. Он не против умереть, давно пора, жизнь пуста, но не сейчас, он должен раздать парочку долгов…

— Я сейчас расплачусь, — сказала Кира. — Бедный ты, несчастный. Давишь на жалость, или чем ты сейчас занимаешься? Мне очень жаль твою невесту, твоих родителей, всех остальных погибших, раненых и тех, у кого оказалась сломанной жизнь. Но тебя ведь никто не заставлял нажимать на курок, плодя количество трупов и душевных ран?

— Я действовал в состоянии аффекта, против этого не возражал даже судья. И ты полная дура, если этого не понимаешь…

Ему снова удалось вывести ее из себя. Она сорвалась с места, взвыли и подпрыгнули старые доски, взметнулась к потолку цементная пыль. Откуда столько силы в анемичных конечностях? Она едва не отдавила Вадиму ухо, нагнулась, схватившись за края поддона, и он почувствовал, как переворачивается вместе с этой клятой деревянной штуковиной, она огрела его по затылку, а в следующее мгновение он уже давился грязью и пылью. Но этого мегере оказалось мало, она наступила на поддон, придавила его всем весом, и если бы Вадим не вывернул голову, он забил бы этой гадостью весь рот.

— Не нравится, дорогой? — ядовито осведомилась Кира. — Это тебе не крем со взбивалки слизывать.

Он кашлял, чертыхался, а она еще немного потопталась, хорошенько помассировав спину и копчик, потом опять схватилась за поддон и перевернула обратно прилипшего к нему страдальца. Засмеялась, обнаружив сплющенную физиономию, покрытую жирным слоем грязи.

— Осталось помочиться на меня… — прохрипел Вадим. — Дарю идею, прими на вооружение…

— Я подумаю, — оскалилась Кира. — Еще имеешь что-нибудь сказать?

— О, да… Я так много должен тебе сказать. Мне кажется, ты чувствуешь свою неправоту, тебя это бесит, оттого ты так и распоясалась. Хочешь открою секрет? Ты можешь меня убить, хорошо, я согласен потерпеть и с пониманием отнесусь к твоему решению. Но что-то мне подсказывает, что после этого тебе не станет легче. К твоим кошмарам добавится еще один — я не поленюсь, буду являться тебе каждую божью ночь. А все потому, что истинные виновники наших с тобой бед останутся в целости и сохранности, будут жить, радоваться и, не дай бог, плодиться. Они уже десять лет после побега с зоны живут и радуются… Послушай еще пару минут, потерпишь? Спасибо… Ты не поверишь, но на зоне, особенно если долго там сидишь, можно получить практически любую информацию о событиях на воле. Что-то вроде теории пресловутых «пяти рукопожатий». Этот знал иного, иной разговаривал с третьим — и так далее. И весточки на зону летят с такой же регулярность и быстротой, как электронные письма. Менты не в курсе, а бывалый сиделец все знает и может использовать полученную информацию. Не буду распространяться, как я ее добыл, но вот тебе достоверные факты. Четверо зэков с погонялами Лютый, Череп, Вошь и Кирпич убили при побеге не меньше двадцати человек и благополучно смылись от правоохранительных органов. К счастью, они не улетели на Марс и не записались в Иностранный легион. Они не стали бухать, вести разгульный образ жизни и возвращаться к старому — поскольку имели умного главаря и сами могли шевелить извилинами. Блатная жизнь осталась в прошлом. Они по-тихому отсиделись на дне, в меру возможностей сменили внешность, справили новые документы, биографии и прекрасным образом, используя старые связи, влились в общественную жизнь современной России. Сейчас в них никто не узнает тех четверых отмороженных в фуфайках, бегущих по трупам через тайгу. Тех, кто был в курсе, они устранили, остальные благоразумно помалкивают, поскольку и сами не ангелы с крылышками… Собственно, этим и был обусловлен мой побег. Я должен наказать этих людей. Я их наказывал все десять лет — в мыслях, во сне, в самых извращенных фантазиях. Осталось это сделать в реальности. Их настоящие фамилии сейчас никого не интересуют. Они сами про них забыли, они теперь другие. Но по-прежнему все четверо держатся вместе, им не жить друг без друга, обретаются в одном городе, он называется Н-ск — так совпало, что это город, который ты считаешь родным, и это что-то вроде знака…

— Короче, дорогой, — зевнула Кира. — Я сейчас усну.

— Им всем от сорока до пятидесяти… Лютый — это некто Мамонтов, авторитетный, убедительный коммерсант, имеющий связи с депутатами Законодательного собрания. Он нехило поднялся, у мужика железная хватка. Связи с криминалом тоже налицо, но это не афишируется. Коммерсант владеет ресторанами, парочкой типографий, у него свой собственный банк на проспекте Дзержинского, хотя формально он не входит в совет директоров. Через этот банк проворачиваются серьезные дела… Кирпич — погоняло производное от фамилии, но это неважно. Нынче раздобревший господин — не кто иной, как депутат городского совета от правящей партии. Такая вот ирония — хочешь, верь, хочешь, нет. Фамилия — Андроник. Никто за него не голосовал, он просто продвинулся по списку, заняв место выбывшего по смерти депутата, а смерть, между нами говоря, была занятная… Третий фигурант, кликуха Череп — на башке у него в принципе не росли волосы, хотя, возможно, уже нарастил… Новая фамилия — Кончев. Руководит охранным агентством, одна из функций которого — прикрытие деятельности упомянутых господ. Агентство называется «Буран», надеюсь, это не та фирма, в которой ты работаешь… — Вадим помолчал. Судя по размеренному сопению из «мертвой зоны», это была другая фирма. — В семье не без урода, я имею в виду четвертого, Вшивого. Некто Ушинский — не дурак бухнуть, ширануться, но обладает неплохими организаторскими способностями, реализуя их в нелегкой профессии сутенера. Имеет что-то на корешей, если от него до сих пор не избавились. И девочек кто-то им должен поставлять… В общем, ушлый изворотливый тип, имеющий лапу в полиции и способный доставить неприятности.

Он замолчал, начал вслушиваться в сопящую тишину.

— Похоже, я подкинул тебе пищу для размышлений? — предположил Вадим, выплевывая изо рта остатки грязи. — Молчишь, дорогая? Нервные клетки восстановились и задумались?

— Не понимаю, дорогой, зачем ты мне все это рассказываешь, — спокойным голосом вымолвила Кира. И сердце у Вадима тревожно дрогнуло — неужели напрасно он тут растекался по древу? — Впрочем, спасибо за информацию, я подумаю, как смогу ее использовать. Мне очень жаль, но в наших отношениях после твоих слов ничего не меняется. Ты умрешь в течение получаса — крайне неприятной и мучительной смертью. Возможно, ты разжалобил меня, озадачил, но ты по-прежнему остаешься человеком, застрелившим по доброй воле рядового Писемского. Тебя ведь никто не заставлял нажимать за курок? Так что извини, у каждого своя правда и своя драма. Лично мне моя драма представляется существеннее — поскольку она МОЯ. Помолчи-ка минуточку, дорогой… — Кира насторожилась, повернула голову к проему. Явственно различался звук работающего мотора. Где-то неподалеку проезжала машина. Она встревоженно приподнялась, стиснула рукоятку «стечкина». — Странно, дорогой, кто-то едет по дороге — хотя колея на ней выглядела так, словно последний раз по ней проезжал Ермак, покоряя Сибирь… Я отлучусь на минутку, не возражаешь? Обещаешь, что не будешь без меня скучать?