Сломанные крылья

* * *

Сергей почти силой вывел Никиту из кабинета следователя. Тот сел и закрыл лицо руками. Олег Волохов испуганно посмотрел на него:

– Что там случилось? Оля кричала. Она что-то сказала, я не понял.

– Сейчас он придет в себя и объяснит, что сказала Оля. Это серьезно. Никита, ты понял, насколько все серьезно? Ты можешь быть полезен и нам, и Оле только в том случае, если соберешься. Просто сожмешь себя в кулак. А с этими нервами тебе лучше идти домой.

Никита встал:

– Я понимаю, Сергей. Я сделаю все, как нужно. Я найду ребенка.

– Какого ребенка? – в ужасе спросил Олег. – Вы можете наконец ответить?

– Оля сообщила, что родила сына от этого… ублюдка, – постарался как можно спокойнее произнести Сергей. – Он забрал его и куда-то увез.

– Сына? Оля родила сына? Господи, нужно сказать Марии. Или не говорить? И нужно срочно его найти. Сережа, он не сказал, куда увез?

– Пока нет.

– Послушайте, – горячо заговорил Олег, – оставьте меня с ним в каком-нибудь пустом кабинете. Я ничего страшного с ним не сделаю. Жить будет. Но он скажет, где мой внук.

– Ребята, я вас сюда привез и теперь жалею. Многовато в этом коридоре собралось любителей незаконных и непрофессиональных методов дознания. Мне кажется, вас отсюда нужно срочно гнать.

– Нет, – одновременно сказали Олег и Никита.

– Тогда сидите и играйте роль глухонемых. Из-за вас Слава меня может вежливо или не очень попросить отсюда. – Сергей с недоверием посмотрел на спутников Оли, которые кивали головами, входя в роль, и направился в кабинет. – Кстати, – остановился он. – Этого типа не так легко расколоть, как вам кажется. Он с большой проблемой в голове. Неизвестно, сколько преступлений он совершил. В родную мать стрелял. Повторяю: Оля дает против него показания. Он может уйти в молчаливую злобу, мстить ей. Не усугубляйте.

Оля смотрела на Виктора, до боли сжав лежащие на коленях руки. Тот глядел в пол.

– Вы можете назвать место, куда отвезли ребенка? – спросил Слава.

– Да какого ребенка! Слушайте ее больше. Она просила, чтоб я ей вино в погреб приносил. Вот и насочиняла.

– Виктор Николаевич, вы тупеете на глазах. Мне знакома эта тактика. Она безрезультатна. В ближайшее время экспертиза подтвердит факт родов Ольги Волоховой, которые состоялись, когда она находилась у вас. Может быть, просто скажете, мы найдем живого ребенка и не будем подозревать вас в убийстве?

– Да, она родила. Сама захотела. А потом он стал ей не нужен. Я поехал куда глаза глядят, даже направления не вспомню. И положил ребенка к порогу какого-то дома. Ночь стояла. Никаких примет не видел.

– Вы понимаете, что он говорит неправду? – взволнованно спросила Оля у Славы.

– Да тут и понимать нечего. Слушай, Смирнов, может, ты еще под невменяемого косить начнешь? Сразу скажу – дохлый номер. Слишком долго и продуманно скрывался, есть подозрение, что свидетелей убирал. Если эти подозрения подтвердятся, а это вопрос дней, и ты не скажешь, куда ребенка отвез, я выдвину обвинение в убийстве.

Слава нажал кнопку:

– Уведите задержанного.

Когда конвоир вывел из кабинета Виктора, Оля спросила еле слышно дрожащими губами:

– Вы считаете, он его убил?

– Я думаю, нет, – вмешался Сергей. – Я скажу, быть может, дикую вещь, но у меня такое впечатление, что он к вам привязался. И не мог убить своего ребенка, рожденного вами. Даже если мы докажем, что он убийца по призванию.

– А он… убийца?

– Есть такая версия.

* * *

Мать Виктора лежала на больничной кровати лицом к стене. Вдруг вошла медсестра и попросила всех, кроме нее, выйти. Она испуганно повернулась, когда к ней приблизились Слава и Сергей.

– Здравствуйте. Я узнала вас. Скажите, Витя жив?

– Да, – кивнул Слава. – Милиция бережет сыночка вашего драгоценного.

– Я знаю, что он не драгоценный. Мне даже не всегда кажется, что он сыночек, – она с тоской посмотрела Славе в глаза. – Родила его я, а как он таким получился, – кто ж знает. Может, сатана какая-то в нем завелась.

– Давно завелась? – уточнил Сергей.

– Да. Никогда он не был, как другие дети. Скрываться умел, притворяться, а таким, как все, – никогда.

– Он стрелял в вас. Колено раздроблено, – сказал Слава. – Он и раньше применял насилие? Или что-то особенное произошло?

– Нет, не применял. Заботился, еду, деньги приносил. Произошло. Я увидела, как он в окно смотрит, спросила, что там. Он сказал, будто за ним кто-то следит. Потом оделся и пистолет проверил. Я окно хотела разбить, позвать. Я так и подумала, что милиция пришла. Боялась, он убьет того, кто следил.

– Значит, я вам жизнью обязан, Валентина Михайловна. Я ведь, честно говоря, вздремнуть собирался там, у вашего дома, – сказал Сергей и пожал бессильно лежащую руку: – Спасибо. Я оставлю свой телефон, вы всегда можете обращаться ко мне за помощью.

– Какая уж помощь… За сына попросить? Но лучше пусть он там, у вас, сидит. Много бед от него.

– Что вы конкретно имеете в виду?

– Олю нашли?

– Да.

– А ребеночка?

– Ребеночка не нашли, потому к вам и решили обратиться. Может, вам что-то известно? Предположить что-то можете, куда он мальчика мог отвезти?

– Откуда я знаю? Я роды у Оли принимала. Такой малыш хороший, а он его сразу забрал. Правда, жизнью своей мне поклялся, что ничего ему не сделает. Сказал, в хороший дом подложит.

– Мне больно вас огорчать, Валентина Михайловна, – сурово сказал Слава, – но жизнь его сейчас такая, что клятвам большой веры нет. Он говорит, что не помнит, куда младенца положил.

– Врет, наверно. Память у него всегда хорошая была. Но, знаете, я верю, что не убил дитя. Он Олю полюбил. Ну, как сумел. Если б дите хотел загубить, не позвал бы меня роды принимать.

– Почему вы так думаете? Захотел, чтоб женщина выжила, а от ребенка избавился. Если вам еще что-то известно, лучше сказать сейчас. Мы все равно узнаем, но время уходит.

– Мне известно. Мало, конечно, он со мной никогда не делился. Но погреб этот давно построил. И Оля там не первая девушка.

– Так. Кто еще? Когда?

– Я точно ничего не знаю. Только раз проследила за ним ночью. Черный он ходил, молчал. Ночью в погреб спустился. Вынес оттуда что-то, в простыню завернутое. И повез куда-то. Утром вернулся.

– И что же, по-вашему, это было?

– Человек. Мертвый, когда ноги уже не сгибаются.

– Давно? – спросил Слава.

– Да уж года два назад.