Сломленная
Шрифт:
– Не может быть. Филипп!
Не может быть. Он разделял наши идеи. Он ходил по лезвию бритвы во время Алжирской войны – войны, опустошительной для нас, хотя теперь о ней мало кто вспомнит; его избивали на демонстрациях антиголлистов [11] ; он голосовал с нами на последних выборах.
– Он говорит, что изменил свои взгляды. Он понял, что негативизм французских левых не принес результатов, что они обречены. Он хочет идти в ногу со временем. Хочет изменить мир. Действовать и строить светлое будущее.
11
Сторонники
– Ты говоришь словами Ирен.
– Но это слова Филиппа, – резко бросил Андре.
И вдруг я все поняла. И задохнулась от гнева.
– В чем дело? Он идет у нее на поводу? И бросил науку из-за нее? Надеюсь, ты дал ему понять, что он поступает крайне безрассудно?
– Я сказал, что не одобряю его решения.
– Но ты хотя бы пытался его переубедить?
– Разумеется. Я поспорил с ним.
– Он спорил! Тебе нужно было ему пригрозить, что мы прекратим с ним общаться! Но кого я обманываю? Ты слишком мягкотелый.
Вдруг на меня обрушились все мои страхи и тревоги, которые раньше были спрятаны где-то в подсознании. Почему он всегда любил только роскошных, одетых с иголочки снобок? Почему он выбрал Ирен и зачем им та пафосная свадьба в церкви? Он чувствовал себя в их кругу как рыба в воде. Я не хотела думать об этом, а когда Андре высказывал свое мнение, бросалась на защиту Филиппа. Теперь моя упрямая уверенность вылилась в горькую обиду. Я изменила свое отношение к Филиппу. Он просто выскочка. Вдобавок – интриган.
– Сейчас я с ним поговорю.
Я подошла к телефону. Андре остановил меня:
– Сначала успокойся. Скандал здесь не поможет.
– Но мне нужно сделать это сейчас.
– Прошу тебя, подожди.
– Отстань от меня.
Я набрала номер Филиппа.
– Отец только что сказал мне, что ты устроился на работу в министерство культуры. Поздравляю, Филипп.
– Мама, прошу тебя, – сказал он, – не надо так нервничать.
– А что мне, по-твоему, остается? Не радоваться же, что родной сын избегает меня, потому что стыдится рассказать всю правду о своей жизни.
– Я ничего не стыжусь. И имею право пересмотреть свои убеждения.
– Пересмотреть! Полгода назад ты был категорически против государственной культурной политики.
– Совершенно верно! И я попробую ее изменить.
– Ничего не выйдет! У тебя нет моего упорства. Ты будешь плясать под их дудку и сделаешь блестящую карьеру. Ты думаешь только о собственных амбициях.
Я еще что-то говорила, он кричал в трубку: «Хватит, перестань!», но я не умолкала. Он резко оборвал меня. В его голосе слышалась ненависть. Наконец он воскликнул в порыве гнева:
– Мы не так глупы, чтобы слушать упрямых стариков.
– Довольно! Чтобы ноги твоей не было в моем доме, пока я жива!
Я повесила трубку и села на диван. Пот лился градом, меня била мелкая дрожь, ноги подкашивались. Мы часто ссорились, но на этот раз ссора зашла слишком далеко – мы больше не увидимся. В гневе он был отвратителен, а его слова ранили меня до глубины сердца.
– Он оскорбил нас. Назвал упрямыми стариками. Сюда он больше не вернется. Ты тоже не должен видеться с ним.
– Ты перегнула палку. Тебе не стоило затевать этот разговор.
– Это еще почему? Он наплевал на наши чувства и предпочел карьеру родителям. Значит, нам не по пути.
– Он не хотел рвать отношения с нами. Я и сам этого не позволю.
Ты не права.– Если дела обстоят таким образом, то Филипп мне больше не сын.
Я помолчала, все еще дрожа от гнева.
– Филипп уже давно сам не свой, – сказал Андре. – Но ты не хотела этого признавать, а я все замечал. Но я никак не ожидал, что все зайдет так далеко.
– Он ничтожный выскочка-карьерист.
– Да, – неуверенно согласился Андре. – Но почему?
– Что ты имеешь в виду?
– Помнишь, в тот вечер мы говорили, что отчасти сами виноваты. Филипп не знал, чем ему заниматься. Научная карьера, которую ты ему навязывала, не сильно интересовала его. И разумеется, свою роль сыграла моя поддержка.
– Во всем виновата Ирен, – торжественно произнесла я. – Если бы он не женился на ней и не попал в то общество, все было бы по-другому.
– Но он все-таки женился. Отчасти потому, что был вынужден так поступить. Его ценности уже давно не совпадают с нашими. И этому много причин.
– Не надо его оправдывать.
– Я пытаюсь объяснить его поведение.
– Не нужно никаких объяснений. Видеть его больше не хочу. И тебе запрещаю общаться с ним.
– Не будь такой категоричной. Конечно же, он виноват. Очень сильно виноват. Но я буду общаться с ним. И ты тоже.
– Нет. И если ты встретишься с ним после всего, что он наговорил мне по телефону, я никогда не прощу тебя. Даже не говори со мной о нем.
Но мы не могли говорить ни о чем другом. Мы быстро поужинали, сказав друг другу лишь пару слов, а потом принялись за чтение. Я злилась на Ирен, на Андре, на весь мир. Поведению Филиппа нет оправдания. Он кричал, что мы – упрямые старики. Я была так уверена, что он любит нас обоих и лично меня, но оказалось, что этот парень ни во что меня не ставит. Я была для него никем – пустым местом, выброшенным на свалку хламом. Значит, и я буду относиться к нему так же. Всю ночь я задыхалась от обиды. Утром, как только Андре ушел, я вошла в комнату Филиппа, порвала все старые газеты и бумаги; в один чемодан я сложила его книги, в другой – пижамы, свитеры и все, что осталось в шкафах. При виде пустой комнаты слезы наворачивались на глаза. Я вспоминала дни и часы, которые мы провели вместе, – трогательные, грустные, прекрасные. И в то же время мне хотелось его убить. Он бросил, предал, оскорбил меня. Он смешал меня с грязью. Ему нет прощения.
Два дня мы не вспоминали о Филиппе. На третий, когда мы просматривали утреннюю почту, я сказала Андре:
– Письмо от Филиппа.
– Наверное, просит прощения.
– Пустая трата времени. Я не буду его читать.
– Прошу тебя, посмотри. Ты же знаешь, как трудно ему сделать первый шаг. Дай ему шанс.
– Никакого шанса не будет.
Я положила письмо в чистый конверт, написав на нем адрес Филиппа.
– Опусти, пожалуйста, в почтовый ящик.
Раньше на меня всегда действовали его красноречие и милая улыбка. На этот раз я устояла.
Через два дня рано утром позвонила Ирен.
– Я займу у вас не больше пяти минут. Нам нужно поговорить.
В коротком платье без рукавов простого кроя, с распущенными волосами она выглядела совсем юной и скромной. Я еще никогда не видела ее такой. Я впустила ее.
Конечно, сейчас она будет оправдывать Филиппа. Филипп очень расстроился, когда письмо вернулось к нему нераспечатанным. Он извинялся за то, что наговорил по телефону и нагрубил мне в сердцах. Я знала его характер: он был вспыльчивым и часто грубил, а потом быстро успокаивался. Теперь ему очень хотелось помириться со мной.