Слова II. Духовное пробуждение

Настоящая молитва — это не удовольствие, не "нирвана", она начинается с боли. Что это за боль? Человек мучается в хорошем смысле этого слова. Ему больно, он стонет, страдает, о чем бы он ни молился. Знаете, что значит "страдать"? Да, он страдает потому, что соучаствует в общей человеческой боли или же в боли какого-то конкретного человека. За это соучастие, за эту боль Бог воздает ему божественным радованием. Конечно, человек не просит божественного радования, оно приходит как следствие, поскольку он соучаствует в чужой боли.

— А с чего нужно начинать?

— Человек о чем-то узнает, например, о том, что произошел несчастный случай. "Ах!" — воздыхает он, а Бог тут же дает ему утешение за это малое воздыхание. Он видит, как кому-то больно, и тут же сострадает ему, утешаясь божественным утешением от Бога, и не остается с этой горечью боли. Тогда ближний получает помощь от его молитвы. Или же он размышляет. "Бог дал нам столько, а что сделал для Него я?". Один человек сказал мне следующие, оказавшие на меня впечатление, слова: "Когда совершается Таинство Божественной Евхаристии, то Ангелы закрывают свои лица, мы же причащаемся Тела Христова. А что сделал для Христа я?". Так в добром смысле страдает душа.

— Геронда, а как молящемуся понять, что его молитва помогла ближнему?

— Молящийся узнает об этом по тому божественному утешению, которое он ощущает в себе после совершенной им сердечной, исполненной боли молитвы. Однако сначала боль другого человека нужно сделать своей болью, а после этого совершать и сердечную молитву. Любовь есть божественное свойство, она извещает ближнего. Так и в больницах: если врачи и медсестры действительно страдают за больных, то это является самым действенным лекарством из всех, которые они им дают. Больные ощущают участие к ним и чувствуют уверенность, безопасность, утешение. Тому, кто страдает, не нужны ни наши многие слова, ни наши поучения. Он понимает, что тебе за него больно, и это помогает ему. Боль — это все. Если нам больно за других, то мы забываем себя, свои собственные нужды.

Божественное утешение

— Геронда, когда я страдаю за других, мной овладевает тревога, и я не могу молиться.

— По этой тревоге видно, что в тебе живо человеческое начало. Я чем большую боль испытываю за других, тем больше молюсь и духовно радуюсь, потому что я говорю обо всем Христу, а Он приводит все в порядок. И я вижу, что чем больше проходит лет, тем более на убыль идет телесная бодрость, но бодрость душевная умножается, потому что любовь, жертвенность, боль за ближнего дают многую душевную силу. Вот, погляди-ка, вчера вечером, когда вы совершали бдение, у меня было не очень-то много бодрости, но я получал силу от чужой боли. Всю ночь до Божественной Литургии я простоял на ногах, принимая народ [245] . Потом в храме я опять стоял на ногах, но, несмотря на это, не чувствовал усталости, потому что мне было больно за людей и эта боль давала мне силу. Так и ты — молись и радуйся. Бог все устроит.

245

Старец имеет в виду бдение с 9 на 10 ноября 1993 г. Он был измучен раком, но, несмотря на это, стоя на ногах и опираясь о стул, преподал благословение примерно тридцати тысячам людей, пришедших в тот день.

Если человек относится к боли по-духовному, то у него нет скорби. Взять хотя бы тех людей, которые приходили ко мне. Как же больно мне было за них! Я не выслушивал их кое-как, в пол-уха, я страдал, воздыхал, но каждым воздыханием возлагал трудность на Бога, и Он утешал меня в той боли, которую я переживал за ближнего. То есть при духовном отношении к чужой боли приходило божественное утешение, потому что если в боли есть надежда на Бога, то в ней есть и божественное утешение. А иначе как все это можно выдержать! Если бы не было этого утешения, то как бы я мог жить со всем тем, что мне приходится слышать? Мне больно, но я думаю и о божественном воздаянии тем, кому больно. Мы находимся в руках Божиих. Раз есть божественная правда, божественное воздаяние, то ничто не проходит даром. Сколько человек мучается, столько ему за это и воздастся. Бог, видя на земле столько боли, видя даже и то, что недоступно нашему восприятию, тем не менее не впадает в отчаяние. "Ты больше страдаешь? Я больше дам тебе в жизни иной", — говорит Бог и от этого радуется. А в противном случае как бы Он, так сказать, мог вынести столько несправедливости, столько зла? Однако, имея в виду воздаяние тем, кто страдает, Он, если можно так выразиться, может вынести эту великую боль. А нам, не видящим, какую славу восприимет наш ближний, и страдающим за него, Бог воздает божественным утешением.

— Геронда, не изнуряет ли человека это переживание за ближнего?

— Нет. Если относиться к каждой проблеме духовно, то изнурения не будет. Вначале, слыша, как кто-то страдает, человек испытывает горечь, но потом в качестве воздаяния приходит божественное утешение, и его организм не разрушается. Горечь от мирского расстройства приводит к болезням: желудочным кровотечениям и другим, но горечь от боли за других содержит в себе божественный бальзам и не вредит организму.

Опасность бесчувствия

— Геронда, иногда миряне просят меня помолиться о разрешении их проблем. Я молюсь, но боли не чувствую.

— Этому могут быть две причины. В первой есть опасность, во второй — духовный подход к проблеме. Первый случай — это когда монах забывает о своих близких, но и о других тоже не думает, то есть не молится о людях. Это очень плохо. То есть мы, оставив наших близких, приходим в монастырь и с течением времени их забываем. Но ведь остальных людей забыть при этом намного легче. Да, мы положили начало нашей духовной жизни, но не начали духовно соучаствовать в боли других. Мы духовно не развиваемся для того, чтобы быть в состоянии почувствовать их нужды, и есть опасность впасть от этого в бесчувствие. Потихонечку монах становится равнодушным, и его сердце превращается в камень. Во втором случае молящемуся больно за весь мир, но он чувствует и утешение, понимая, что тот, кто страдает, будет иметь мзду от Бога, будет мучеником. Этот помысл приносит ему глубокую уверенность, он испытывает внутреннюю радость. В этом случае его сердце не каменное, но исполненное божественной любви.

Если монахи не будут внимательны, то их сердце может стать очень черствым. Люди мирские видят беды, несчастья своих ближних и переживают за них. Мы этого не видим и можем дойти до того, что станем просить всего лишь для самих себя. И если мы не занимаемся тонким деланием, чтобы прочувствовать несчастье других людей и совершить о них сердечную молитву, то мы станем жестокосерды. Мы дойдем до того, что будем стремиться к собственной выгоде, и наше сердце от безразличия станет каменным. Это противно Евангелию. Монах должен проявлять участие, испытывать боль и молиться о всех людях. Это не отвлекает его, напротив, молитвой он помогает и себе, и другим.

— Геронда, я, несмотря на то, что вижу все свое окаянство, больше молюсь о других. Может быть, мне лучше молиться не о других, а только о себе самой?

— От [большого] смирения? Если от смирения, то со многим смирением говори Богу: "Боже мой, Ты меня такую, как я есть, услышать не должен. Но разве не будет несправедливым, если из-за меня станут страдать другие? Ведь если бы я находилась в состоянии духовном, имела дерзновение в молитве, Ты бы слышал меня и помогал им. В том, что кто-то страдает, есть и моя вина. Но чем провинился мой ближний, почему он должен из-за меня страдать? Прошу Тебя, помоги ему". То есть все зависит от того, на какое место по отношению к другим мы ставим себя. Ты чувствуешь свое недостоинство, но вот, видя чье-то страдание, ты волнуешься, соболезнуешь, молишься. Я, видя, например, слепого, чувствую виновным за это себя, потому что если бы я находился в духовном состоянии, то мог бы его исцелить. Бог дал нам возможность стать святыми, совершать чудеса, подобно Ему. И мы, признавая свою великую или малую духовную болезнь, смиренно просим телесного здравия для нашего ближнего, нашего сочеловека, будучи виновными в его болезни. Потому что если бы мы были духовно здравы, то он бы давно исцелился и не мучился. Занимая правильное по отношению к другим положение, считая себя виновными за все, что происходит в мире, мы молимся: "Господи Иисусе Христе, помилуй нас", и весь мир получает помощь. И о своем окаянстве — надо почувствовать за него боль и взыскать милости Божией. Но, конечно, если человек достиг духовного состояния, то для себя самого он не просит ничего.

Я вижу, что часто мы неправильно понимаем слова: "Господи Иисусе Христе, помилуй мя" и из ложного смирения не говорим: "Помилуй нас", не молимся о других, но лишь о самих себе. Поэтому и люди мирские иногда неправильно понимают нас, монахов, и обижаются, говорят, что мы эгоисты и заботимся лишь о том, чтобы спастись самим. "Помилуй мя" — это для того, чтобы не впасть в гордость. Одна молитва смиренного человека, который верит в то, что он хуже всех, имеет достоинство большее, чем целое всенощное бдение, которое совершается с гордым помыслом. Молясь с гордостью, мы издеваемся над самими собой.

Состояние боевой готовности

Не забывайте о том, что мы переживаем трудные времена, и о том, что необходимо много молитвы. Помните ту великую нужду, которую испытывают сейчас люди, помните о том великом усердии к молитве, которого требует от нас Бог. Молитесь об этом общем безумии, захватившем весь мир, молитесь о том, чтобы Христос пожалел Свое создание, потому что оно приближается к катастрофе. Пусть Он божественным образом вмешается в эту безумную эпоху, которую мы переживаем, потому что мир ведут в смуту, в сумасшествие, в тупик.