Словарь Ламприера
Шрифт:
— Но он нашел вас…
— Все вы находили нас. Каждому из Ламприеров доставалась в наследство тайна, и каждый раскрывал ее или подходил слишком близко к разгадке. И тогда он погибал, а тайна переходила к следующему. Мы не знаем, почему вы все были так настойчивы, почему каждый из вас шел одним и тем же путем. Это — ваша тайна. Могу сказать лишь, что некая сила тянула Шарля к нам, точно так же, как и его отца и деда…
— И меня.
— Нет. Обстоятельства изменились. Мы сами притянули вас к себе. Видите ли, мы знали, что вы появитесь, Джон. Мы ждали вас.
Они пересекали хрупкие мостики из кальцита и гранита, проходили под иглами сталактитов по гладким наклонным плитам, скользили но крошившемуся камню между скал, вздымавшихся ввысь полыми шпилями и ноздреватыми минаретами. В стороне от их пути разверзались глубокие шпуры, какие-то волокна падали им на плечи, когда они начали подниматься вверх по склону, окончившемуся просторной пещерой. В свете фонаря видна была лишь узкая тропа впереди, висевшая, казалось,
— Что же такое знал Франсуа, чего вы настолько боялись? — спросил он.
Жак посмотрел в его лицо без всякого выражения. Потом он протянул руку к двери, толкнул ее и распахнул настежь. Там было довольно светло. Ламприер слышал голоса. Но как только открылась дверь, наступила тишина, и Ламприер понял, что люди, сидевшие за столом, ждут его.
Мысли Назима бешено метались, ноги торопливо перепрыгивали через выступавшие в полу туннеля ребра. Из темноты на него надвигалось лицо Бахадура. Спокойствие этого лица пугало его: нечеловеческая покорность, холодная, как и его тело под руками Назима во время смертельной схватки на вершине скалы. Назим смотрел вниз, лежа на животе и склонив голову над пропастью. Назим ждал в прохладе дворца. Он сходил с трапа «Ноттингема», и матросы кричали что-то вслед. Белые лохмотья летели вниз со скалы высотой в сотни футов. Назим говорил «да», и коридоры дворца эхом повторяли смех наваба. Бахадур летел вниз и вниз, навстречу смерти. Почему он не слышал удара?
Вскоре после того, как Назим миновал то место, где кончалась вертикальная шахта, пещерный коридор начал уходить вниз. Он извивался и кружился, сворачивал то влево, то вправо. Назим погружался все глубже в недра Зверя. Примерно в полумиле от шахты он внезапно остановился, потому что безумный голос внутри него произнес: «Здесь он упал, здесь и лежит». Посередине коридора белела груда лохмотьев. Но, подойдя ближе, Назим увидел, что это не одежда, а куча бумаг. Какие-то маленькие, книжки валялись посреди туннеля. Прямо над ними начиналась еще одна шахта, такая же, по какой он спустился. Книжки упали на дно шахты, наверное, их кто-то сбросил через люк сверху. Назим запрокинул голову и вгляделся в темноту шахты, но не увидел и не услышал ничего. Видимо, он находился где-то под зданием биржи, в сотнях футов под его фундаментом. В конце концов, подумал он, входов может быть несколько и они могут быть где угодно. Назим уже хотел было продолжить путь, как внезапно он вспомнил адрес, который Прецепс назвал кучеру кареты накануне ночью. Леднхолл-стрит. Торговый дом Ост-Индской компании. Назим снова взглянул вверх, в темноту, и подивился, что такая огромная организация, как Ост-Индская компания, управляется через такой узкий канал. У него не оставалось сомнений в том, что приказы Девятки поступали наверх через эту самую шахту.
Теперь туннель пошел резко вниз, и Назим спускался по ребрам пола, как по ступеням. Воздух стал теплее и суше. Наконец пол снова стал горизонтальным. Дальше коридор так расширился, что стены стали не видны. Ребра выступали не так отчетливо. Из каменистого пола поднимались какие-то конические выступы, а с потолка свисали зеркально повторяющие их сталактиты. Дальше выступы стали выше, а потолок опустился ниже, и Назиму приходилось огибать эти препятствия. Потом конусы начали сливаться друг с другом, сталактиты, сужаясь, соединялись со сталагмитом, хрупкими волокнами, такими тонкими, что Назим мог разрушить их, просто проведя рукой. Эти колонны с осиной талией, казалось, отгораживали друг от друга сотни пустых пространств, напоминавших соты. Потолок снова ушел ввысь и потерялся из виду. Каменные ячейки простирались высоко вверх, слева и справа, спереди и сзади. Соты кончились так же внезапно, как и начались, и вскоре Назим уже снова огибал приземистые пирамиды. Мягкая пыль под ногами стала песком, и Назим теперь двигался очень тихо. Наконец он выбрался на плоскую поверхность, усыпанную гравием. Со всех сторон высились утесы. Назим хотел было обойти один из них, как вдруг послышались шаги двух пар ног, хрустящие по гравию на дальней стороне площадки.
Назим
притаился. Шаги приблизились, прошуршали мимо и свернули вправо. Назим вгляделся в темноту и обнаружил, что гравий кончается футах в шестидесяти от него. Дальше была темнота и пустота, бездна. Шаги смолкли, и Назим увидел, что вдалеке, по правую руку, блеснула полоска света. Потом щель расширилась и оказалась дверным проемом, за которым было помещение, откуда шел свет. Назим увидел два силуэта, помедлившие на пороге, прежде чем войти, а затем дверь затворилась. Назим повернулся и двинулся обратно, к сотам, где решил ждать. Он не мог взять в толк того, что увидел. Очки, розовое пальто… кто еще мог это быть? В результате Лжеламприер все-таки оказался одним из Них.Свечи мерцали, тени метались по потолку. Джульетта стояла, повернувшись спиной к стене. Ее лицо казалось матовым в неярком свете. Она не отводила глаз от язычка пламени. Казалось, она не видит ничего, кроме этого огонька. Ни лампы с семью горящими фитилями, ни Ламприера, ни даже восьмерых людей, разместившихся за столом и бесстрастно взиравших на молодого человека, словно именно он должен был нарушить тишину. Ламприер молчал. Он бросил взгляд на лампу. Один фитиль не был зажжен.
Формой стол напоминал подкову. Ламприер стоял между ее концами и глядел на сидевших. Рядом с ним, по левую руку, занял свое место Жак. Возле Жака сидел узколицый человек, глядевший прямо перед собой без всякого выражения, а дальше громоздилась тучная фигура краснощекого толстяка, тяжело хватавшего воздух ртом. Его шумное дыхание было единственным звуком в этом молчании. Кастерлей расположился напротив Жака, за его спиной у стены стояла Джульетта, а рядом с ним сидел пятый, чье лицо Ламприеру было незнакомо. В центре стола, напротив Ламприера, возвышалось самое массивное и внушительное кресло, по сторонам которого стояли два человека с бесцветными неподвижными лицами. Они напоминали кариатиды. В кресле, глубоко утонув в нем, кто-то сидел, но Ламприер видел только кисти рук, словно выраставшие из темноты и покоившиеся на столе перед креслом. Возле этого кресла тени лежали гуще, и лицо председателя невозможно было различить. На столе возле него лежала книга в черной кожаной обложке. Ламприер взглянул на книгу и на людей, в молчании разглядывавших его. Он заметил, что края стола, отполированные с внешней стороны, были удивительно неровными внутри, со множеством выступов и зазубрин. Форма стола напоминала ему знакомый символ: гравировку на кольце, водяной знак и карту гавани. Конечно, стол превосходил по масштабам все эти знаки, уступая лишь своему прообразу — ла-рошельской гавани. Фигура в кресле пошевелилась. Это их предводитель, подумал Ламприер и, припомнив конец последнего памфлета Франсуа, мысленно присвоил этому человеку имя Саморин. Тени на потолке метнулись, и председатель заговорил.
— Итак, добро пожаловать, Джон Ламприер, — сказал он. Голос его напоминал скрежет трущихся друг о друга камней. — Мы тебя ждали.
Пальцы его рук пришли в движение. Кастерлей смотрел на него со скрытой ненавистью и еще каким-то неуловимым чувством, напоминавшим то выражение лица, которое Ламприер увидел вчера на крыше: разочарование, изумление, ужас. Виконт увидел нечто, напугавшее его, но, глядя на него сейчас, Ламприер знал наверняка, что это нечто не было им, Джоном Ламприером. Председатель снова пошевелил пальцами, взял книгу и открыл ее. Ламприер вытянул шею, вглядываясь. Он узнал записи, сделанные от руки, помарки, кляксы и пометки на полях. Даты, и на каждой странице — одна и та же подпись. Его подпись. Это был словарь.
— Неплохая работа, — проскрипел из теней голос председателя.
Ламприер нарушил молчание:
— Мой словарь! Почему он у вас? Почему он… Почему я здесь?
Председатель неспешно переворачивал страницы рукописи.
— Всему свое время, Джон Ламприер. В конце концов, мы прождали очень долго. Я даже не мог себе представить, что на это потребуется столько времени, но все же ты наконец здесь, и твой словарь с тобой…
— Кто вы? — перебил его Ламприер. Руки председателя замерли.
— Ты знаешь, кто мы, Джон Ламприер. Мы — вкладчики, о которых ты узнал у де Виров, мы — беженцы из города, разрушенного полтора века назад, мы — те люди, за которыми охотился твой предок, загнавший нас сюда, в этот угол. Мы — твоя добыча, Ламприер, ты наконец нашел нас. Мы — «Каббала». — Руки снова пришли в движение, указывая на людей, сидящих вокруг стола. — Жака и виконта ты уже знаешь по тем личинам, которые они носят среди людей, наверху. Справа от меня — месье Ле Мара и Бофф, слева — месье Вокансон, а у меня за спиной — Монополь и Антит Бла.
Твой словарь находится здесь, — председатель сделал паузу и тяжело вздохнул, — по ряду причин. Некоторые из них тебе уже известны, но в действительности причин очень много, Джон. Все причины ты ни за что бы не смог понять. Ведь ты думал, что твой разум тебе неподвластен, ты считал себя сумасшедшим. Ламприеры очень долго искали дорогу к нам, а теперь нам понадобилось найти тебя. Все это — причины, по которым твой словарь находится здесь. Но есть и другие причины, они касаются событий такой многолетней давности, что даже нам они кажутся далекими. Пожалуй, можно сказать, что твой словарь начался задолго до твоего рождения, Джон, задолго до того, как ты или мы задумали его создание. Он начался с одного путешествия. С путешествия и осады.