Словарь Ламприера

— Я его ни о чем не спрашивал.

— Однако вы собирались это сделать, — настаивал Ламприер. Септимус пнул ногой какое-то невидимое препятствие у себя на пути.

— Да, собирался, — признал он. — Скьюер вообще еле понял, что имеет дело с соглашением. А Пеппард… — И он остановился.

— Пеппард — что?

— Пеппард — это мозг конторы «Чедвик, Скьюер и Соумс». По крайней мере, так говорят. Мне кажется, это правда. — Он втянул носом воздух. — Черт побери, я умираю с голода.

— Так это правда? — напомнил Ламприер.

— Да. Было время, когда Пеппард считался одним из самых знающих юристов Лондона. Ему была открыта дорога к успеху, к высоким постам, но затем разразился скандал. Это было очень давно, около двадцати лет назад.

Ламприер вспомнил сдержанность клерка, которую он принял за робость.

— Какой скандал? — спросил он с нескрываемым любопытством.

— Этого я не знаю толком, что-то со страховкой. С морской страховкой, кажется. Это было так давно! — Септимус отмахнулся от всего этого раздраженным движением руки. — Я хочу есть, — заявил он с таким видом, словно по сравнению с этой проблемой вопросы Ламприера были сущей ерундой. — Так вот, мне нужно поесть и… — Он заметил впереди на углу таверну: — … и выпить.

Ламприер почувствовал, что тоже голоден. Таверна испускала соблазнительные запахи. Септимус повернулся к своему спутнику и затараторил:

— Послушайте, я понимаю, что все это… — Он сделал широкий неопределенный жест рукой. — … вам непонятно. Если вы хотите выяснить, почему Эдмунд, то есть граф, хочет приобрести этот обрывок пергамента, почему бы вам не спросить его об этом самому? Почему бы нам не встретиться всем троим? А?

Ламприер промолчал — это предложение застало его врасплох.

— Приходите в эту субботу. Мы собираемся в «Робких ручонках» часов в восемь или около того. Придете?

— Да, приду, — поспешно согласился Ламприер.

— Отлично. Ну, а теперь можно и перекусить. Но Ламприер остался стоять на месте.

— Боюсь, у меня есть еще дела. — Эти слова ему самому показались странными.

— Дела? В таком случае придется мне есть в одиночестве. — Казалось, Септимуса это нисколько не огорчило. Он широко улыбнулся, показав зубы. — Значит, до субботы, в «Робких ручонках», — напомнил он, повернулся, помахал рукой и быстрыми шагами направился к таверне. Ламприер проследил за тем, как Септимус скрылся в дверях, затем тоже повернулся и пошел по Португал-роуд.* * *Дед Пеппарда в юности мечтал играть на сцене, а потому, естественным образом, стал барристером. Мать Пеппарда мечтала выйти замуж за поверенного, а стала женой лавочника. Разрешившись через девять месяцев после свадьбы мальчиком, она, памятуя о неудаче с браком, решила наверстать упущенное в сыне. Пеппард чертыхнулся про себя: еще одна клякса, придется переписывать документ. Мать купила собрание потрепанных томов по прецедентному праву, переплетенных в красную кожу. Пеппард читал их с жадностью. К тому времени, когда он приехал в Кембридж изучать право, он мог сдавать выпускные экзамены. Его поступление под начало мистера Чедвика было простой формальностью.

По причинам, до сих пор не понятным ему самому, его особенно привлекало торговое право. Неспособность понимать цену деньгам, преследовавшая его всю жизнь, оказалась, как ни странно, истинным кладом для его профессии. Богатые купцы и финансисты чувствовали себя в безопасности с человеком, чьи глаза не загорались, когда речь шла о суммах в тысячи фунтов стерлингов, а менее удачливые клиенты ценили то, что те же самые глаза не сощуривались презрительно, когда дело заходило о шиллингах и пенсах. Клиенты толпами прибегали к услугам Джорджа Пеппарда, он был обласкан сразу в нескольких различных слоях общества, и про него уже пошли разговоры, что «право — слишком мелко для него». Впереди замаячила должность в казначействе. Он начал подумывать о женитьбе.

Но затем этому сладкому сну пришел конец. Воспоминания о последовавших за этим днях ранили его до сих пор, и он не любил задумываться о произошедших тогда событиях. Его перо быстро бежало по бумаге, выводя уверенные строки сложного документа. Он дописал последнее предложение, оставил большой пробел для подписей, затем вписал имена, промокнул весь документ и заботливо убрал его в ящик стола. Подняв голову, он увидел мистера Скьюера, который выглядывал из-за своей двери.

— Если хотите, можете идти, Пеппард.

— Хорошо, сэр. — Он был одновременно удивлен и обрадован. Такую щедрость Скьюер проявлял весьма редко. Он выглянул в окно и увидел, что уже начинает смеркаться.

На улице было прохладно. Покинув контору, Пеппард быстро зашагал через внутренний дворик к Ченсери-лейн. Там ему внезапно почудились чьи-то шаги за спиной. Он быстро обернулся, но никого не увидел. Он снова двинулся вперед, ускорив шаги. В обычных обстоятельствах он без колебаний выкинул бы этот случай из головы. Но события последних нескольких дней выходили за рамки того, что Пеппард называл обычными обстоятельствами.

Двадцать с лишним лет прошло с тех пор, когда разразился скандал, низведший Пеппарда до его нынешнего состояния. В ту пору ему часто казалось, что люди, которые так удачно смели его со своего пути, пристально за ним наблюдают. Тогда у него были веские причины так полагать. Лица в толпе непонятным образом становились все более и более знакомыми. Все более подозрительными казались ему люди, без всякой видимой цели околачивавшиеся на углу его улицы. Они занимали этот и другие пункты наблюдения на несколько дней, а затем исчезали, и больше он никогда их не видел. Трижды он обнаруживал в своей комнате следы тщательного обыска: книга, оставленная открытой, таз с водой, которую кто-то вылил, а затем налил снова, но не до прежнего уровня… Сколько таких мелочей он упустил? Поначалу эта слежка казалась бессистемной. Но позже Пеппард осознал, что все эти вторжения в его личную жизнь точно соответствовали того или иного рода переломам в положении дел его старого противника — Ост-Индской компании.

Повинуясь внезапному импульсу, он обернулся. Никого. Двор перед конторой был пуст. Хотя кто угодно мог скрываться в тени. Интересно, какое потрясение теперь угрожает мистеру Ост-Индской компании? Пеппард так и не избавился от врожденного любопытства. Что-то происходит, это точно. Три дня назад он столкнулся со своими противниками лицом к лицу, первый раз за все эти годы неясных подозрений. В сущности, случай был пустяковый. Он шел домой своей обычной дорогой, когда какой-то человек пристроился к нему сзади. У него было узкое лицо, одет он был в черное. Пеппард не показал виду, что заметил его. Возможно, это был какой-нибудь шутник или даже сумасшедший. Но спустя пару минут этот человек остановил его, положив ему руку на плечо, и заглянул ему в лицо. Пеппард ничего не сказал. Узколицый человек произнес всего одно слово: «Пеппард». Металлический голос. Всего одно слово, но смысл его был абсолютно ясен: мы знаем, кто ты такой, где тебя искать, ты наш в любой момент, как только мы захотим… Не сейчас, не в этот раз, хотел запротестовать Пеппард. Ему удалось смолчать. Человек смотрел ему прямо в глаза еще несколько долгих секунд, затем повернулся и пропал в толпе. Когда Пеппард добрался до дома, он был весь в поту, а руки дрожали еще целый час. Он получил предупреждение. Теперь, добравшись до Ченсери-лейн, он задумался, о чем его предупреждали: о визите Септимуса, или его спутника, или, может быть, вдовы Нигль? Он не знал. Чертово любопытство. Ему опять почудились шаги. Все это была чепуха, все-все, и вот перед ним улица. Тысячи тысяч шагов.

Ченсери-лейн в этот час была заполнена клерками и их хозяевами, которые, как и он, торопились по своим домам. Они толпились и сталкивались друг с другом, стараясь держаться подальше от вонючих сточных канав, и на Пеппарда немилосердно жали со всех сторон, пока он пробирался через толпу, не сбавляя шага. Притормозив, он оказался позади компании развязных молодых людей, которые прокладывали себе дорогу, не желая уступать ее никому и потешаясь над теми неудачниками, которые без долгих церемоний оказывались оттеснены в придорожную грязь или во что-нибудь похуже. Пеппард почувствовал себя в безопасности. Холборн был почти так же запружен людьми, но на Саффрон-хилл толпа стала редеть. Поворачивая на Вайн-стрит, Пеппард улучил момент и оглянулся, и тут же какая-то фигура ярдах в ста позади него застыла на месте. Секунду или две Пеппард смотрел на нее, а затем быстрым шагом прошел по Вайн-стрит и пересек Клеркенуэлл-Грин. С дальней стороны улицы он взволнованным взглядом поискал подозрительную фигуру, но на этот раз не заметил ее. Никто не следовал за ним. Да и зачем им это делать? Он пожалел, что не пошел домой своей обычной дорогой, через Чипсайд. В этой части города широкие мостовые пролегали с севера на юг, и безопасность, которую гарантировало их число, оказывалась недолговременной, так как, чтобы попасть с одной улицы на другую, все время приходилось углубляться в путаницу переулков, которыми пестрила северо-восточная часть города. Пеппард ругал себя за свою робость, но узкие проходы Клеркенуэлла были по большей части плохо освещены и так петляли, что он мог видеть едва на двадцать ярдов вперед или назад. Гордость не позволяла ему пуститься бегом, но каждый раз, как он замедлял шаг, ему начинали чудиться шаги неведомого преследователя, и тогда он снова, задыхаясь от напряжения, устремлялся на восток.

Выбравшись на Голден-лейн, он успокоился и даже почувствовал себя глупо. Теперь он был всего в нескольких сотнях ярдов от дома. Он отступил назад, когда мимо с громким шумом прогрохотала подвода, груженная досками. Он проследил за ней взглядом и тут увидел не далее чем в пятидесяти ярдах от себя, отчетливо и без всякого сомнения, ту же самую фигуру.

Пеппард запаниковал. Он сломя голову бросился через улицу; не упустив из виду его внезапный рывок, преследователь также перешел на бег. Пеппард нырнул в первый попавшийся переулок, а затем у следующего угла повернул направо. Теперь шаги за спиной звучали гораздо громче, чем раньше, и были быстрее его собственных. Лишь добежав до тупиковой стены в конце переулка, Пеппард вспомнил, что на Джерми-роу только один выход.