Словарь Ламприера

— Боже, уберите его! — кричал старик, яростно раскачивая автомат. Его приятели пытались оттянуть металлическую руку.

— Господа! Пожалуйста! — умолял месье Майярде. Но тут в дело вступил мистер Бирн. Подойдя к своему сопернику, он выхватил из его застывшей руки отвертку, склонился над автоматом и точно рассчитанным движением воткнул отвертку в спину куклы. В тот же момент обе механические руки разжались, выпустив человека, а изнутри куклы донесся режущий уши дребезжащий визг. Руки разошлись в стороны. Затем медленным, точным движением левая ладонь легла на правую, обхватила ее и повернула. Ладонь отскочила у основания запястья. Кое-кто из зрителей отвернулся. Маленькие медные рычажки, выглядывавшие из обрубка, еще шевелились. Затем левая рука стала подниматься, словно собираясь почесать нос. Ламприер следил за тем, как механическая рука, достигнув носа, не остановилась, а продолжала движение, протыкая всеми пятью пальцами раскрашенное лицо. Пальцы сомкнулись вокруг чего-то внутри головы, и рука начала обратное движение. Раздался треск, затем громкий щелчок, и голова отскочила от шеи. Моторы внутри машины визжали, кулачки яростно клацали, но автомат двигался четко и слаженно. Он по-прежнему сидел прямо. Улыбающаяся голова болталась в его руке. Внезапно он начал колотить этой головой по столу — бум, бум, бум! Моторы взвизгнули громче, и невидимые механизмы развалились. Автомат резко дернулся и замер. Пальцы разжались, и голова покатилась по полу. Общее внимание обратилось на месье Майярде, который все это время стоял в театральной позе, зажав уши ладонями. Увидев, что все кончено, он бросился к своему разбитому творению. Он подобрал голову и руку и в отчаянии тяжело опустился на пол. Безголовый автомат упал вперед, навалившись грудью на стол.

— Зачем? — выкрикнул месье Майярде, обращаясь ко всем собравшимся, затем еще раз: «Зачем?» — мистеру Бирну, который протягивал ему отвертку.

— Ничто не вечно, — лаконично ответил ему мистер Бирн, — Так говорит наука.

С представлением было покончено. Гости графа оглядывались в поисках нового зрелища. Приятели окружили раненого старика и пытались зажать ему руку носовыми платками.

— Черт возьми, черт возьми этот корабль. Я знаю его, — повторял он, все еще в шоке от столкновения с несчастной машиной.

— Помолчите, Эбен, — сказала пожилая леди повелительным тоном.

— Я говорю вам, он встал на якорь прямо здесь, — не сдавался раненый. — Здесь, на Темзе.

Сочувственные советы сыпались на него со всех сторон. Самые молодые подталкивали друг друга. Было решено, что руку следует промыть и перевязать. Эбен принудил себя отправиться вслед за служанкой, все еще бормоча что-то о кораблях и неожиданных узнаваниях. Впрочем, он уже успокоился, сообразив, вероятно, что выставляет себя на посмешище.

— Это «Вендрагон», говорю вам, чертов «Вендрагон»… — твердил он, проходя мимо Ламприера.

— Зачем? — снова вопросил месье Майярде, сидя на полу. Но никто ему не ответил.

— Джон? — Это был граф, и мысли Ламприера снова потекли в уличительном направлении: он вспомнил ошеломленное лицо графа при упоминании Чедвика, собственные сомнения и сотню других вопросов, которые ему хотелось бы выяснить.

— Моя мать выражает желание видеть вас, — сказал граф.

Мистер Бирн присоединился к сидевшему на полу месье Майярде. Они вместе принялись собирать медные винтики, шайбы и осколки корпуса от мотора. Выдубленное непогодой лицо раненого человека исчезло за дверью в дальнем конце зала. Септимуса не было видно. Как и Кастерлея, подумал Ламприер. Как и его дочери.

— Как вам понравилась демонстрация месье Майярде? — спросил граф. Ламприер ответил, что она была уникальна.

Они вместе прошли в конец зала. Граф казался оживленным. Он кидал реплики направо и налево, смеясь чуть громче прочих.

— Сюда, — сказал он, и они прошли в длинный коридор. Шум зала остался позади, и только их шаги нарушали тишину.

— Как я уже говорил, она очень стара, — объяснял граф через плечо, указывая дорогу. — Ей хочется, чтобы все было как надо. Вы понимаете? — Ламприер покачал головой. — Она хочет, чтобы все было как раньше… или так, как ей кажется, все было раньше.

Они поднялись по лестнице и прошли через длинный зал, украшенный гипсовыми барельефами с мифологическими сценами: гидры, мужчины с мечами, женщины в башнях. Стены следующей комнаты были увешаны пустыми книжными полками. С каждым шагом география дома казалась все более запутанной и бессвязной. Комнаты странных форм, некоторые совсем без окон, чередовались с бесчисленными лестничными маршами, словно дом не возводился по продуманному плану, а обрастал частями наугад. Пока они шли, Эдмунд не прекращал давать кратких пояснений. Для начала он сообщил Ламприеру, что строить дом начал Томас, четвертый граф Брейтский, еще в елизаветинские времена, на деньги, вырученные от торговых операций.

— Но, должно быть, все это вам уже известно… — говорил он, а Ламприер в это время думал о соглашении, под которым стояли имена Томаса и Франсуа.

— Расскажите мне подробней, — попросил он, но граф в ответ лишь продолжил свою лекцию, рассказывая Ламприеру о недавних достройках, едва ли соответствовавших масштабам и величию первоначального здания, об углах, просевших под гнетом столетий, и о небрежности теперешних рабочих, следы которой кое-где бросались в глаза. Тем не менее Ламприер почувствовал себя обязанным сделать несколько одобрительных замечаний.

— О, здесь есть превосходные уголки, — с истинно светским изяществом откликнулся граф. — Очень жаль, что я не могу показать вам сад. Я как раз сейчас веду один проект по осушению земли, который мог бы показаться вам интересным. Это наши семейные традиции. Все поколения де Виров что-нибудь прибавляли к поместью… — Речь графа все больше сбивалась на бормотание, хотя слова еще можно было разобрать. — Мой отец перед смертью выстроил новые конюшни. Но нам, конечно, не под силу было содержать всех его лошадей. Только между нами, мы близки к тому, чтобы лишиться этого имения. Мать никак не может смириться с этим. Больше ее почти ничего не занимает. Постарайтесь ее понять, Джон.

Ламприер согласился на это с искренней готовностью. Они достигли крыла, где мебель была в лучшем состоянии, а на стенах, обшитых декоративными панелями, висели старинные портреты — замершие в величественных позах мужчины и женщины, одетые по старинным модам. Граф остановился перед одним из них.

— Томас де Вир, четвертый граф, в молодости, — сказал он. — Необычен, не правда ли?

Ламприер признал, что это так. Но если не считать желтоватого лака и кричаще-ярких телесных тонов, изображение вполне можно было принять за портрет самого Эдмунда. Сходство было пугающим.

— Вот сюда. — Граф отворил дверь, расположенную рядом с портретом четвертого графа де Вира, и они вступили в длинную гостиную с диванами, фортепиано и несколькими конторками, расставленными вдоль дальней стены. В очаге ярко горел огонь.

— Вас не затруднит подождать здесь несколько минут? — Граф пересек комнату и исчез за другой дверью. Ламприер принялся было осматриваться вокруг, но не прошло и нескольких секунд, как граф вернулся.

— Джон Ламприер, позвольте представить вас моей матери, леди Алисе де Вир, — сказал он. Пока он произносил эти слова, в дверном проеме показалась женщина, очень худая, одетая в голубоватое парчовое платье. Ее лицо было белым от пудры, на щеках горели пятна румян, волосы были уложены в очень высокую прическу, совершенно не похожую на прически дам в зале внизу. Она остановилась и в лорнет принялась разглядывать Ламприера. Ламприер слегка поклонился, и прибор для рассматривания был опущен.

— Итак, это и есть Ламприер. — произнесла она чистым голосом. — Де Виры приветствуют вас, мистер Ламприер, как приветствовали они Франсуа, вашего предка. — Ламприер заморгал. — Возможно, за полтораста лет наше положение изменилось, но гостеприимства, по крайней мере, мы не утратили.

— Благодарю вас, леди Вир, — сказал Ламприер.

— Снегопад не помешал вам приехать сюда?

— Нет, нисколько.

— Эдмунд! Вероятно, мистер Ламприер выпьет вина? — Все это время граф стоял около чересчур высокого, туго набитого стула, опираясь на него, словно в поисках поддержки. Он пошел за графином — походка его была неуверенной. Ламприер пригубил свой стакан. Граф выпил свой залпом и тут же налил еще. Мать взглянула на него.