Словесное древо

Насилу дождался возможности написать Вам, дорогой Ал<ек-сандр>

Ал<ександрович>. Стосковался я по Вам очень.
– Не видали ли в далеких краях

118

В<иктора> С<ергеевича>? Как он поживает? Как бы мне хотелось сказать ему кое-что.

Чтоб не кручинились они попусту, милые, милые люди. Что нужно забыть «кто горд и

зол, что тучи вдали встают, и слышатся песни далеких сел, что плачет сердце, просится

в бой, зовет и манит». Ах, дорогие мои, милые люди! Сколько раз я говорил про то, что

теперь исполнилось. Дорогой Ал<ександр> Ал<ександрович>, будьте светлы, властной

ненужности не подчиняйтесь. Безбрежно счастье смотреть в глаза белому сиянию

жизни.

В мае получил письмо из «Золотого руна» — просят написать статью

«Интеллигенция и народ». Извиняются, что денег за стихи в № 10 потому не высылали,

что не знали адреса.
– Теперь, т. е. 6 мая, некто Г. Таставен распорядился, чтобы

выслали, но вот уже два месяца, а их нет. Что бы написать, что интересно чистой

публике знать про интеллигенцию и народ, а так я не знаю. Разницы всякие по воздуху

ловить — мукушка одна. Да и стоит ли овчинка выделки? Вот если бы оказалась

возможность пожить в Питере, то чувствую, что написал бы. Низко кланяюсь и жду

ответа. Адрес старый. Если что мое в «Лебедь», «Слушай, земля», и какое

стих<отворение> в «Бодрое слово»? Очень хочется знать. Получили ли до отъезда мое

письмо со стихами: «Поэт», «Предчувствие», «Змей», «Прельщение»?

Мир Вам.

26. А. А. БЛОКУ

4 сентября 1909 г. Дер. Желвагёва

Здравствуйте, дорогой Александр Александрович, пятый месяц пошел, как не

получал я от Вас весточки. Послал в Подсолнечную заказное письмо, получили ли Вы

его? Очень мне хочется знать, видали ли Вы В<иктора> С<ергеевича>? Я получил из

тех краев очень нехорошее письмо — и тяжелое для сердца. Необходимо также мне

узнать, какое отношение, кроме литературного, имеете Вы к В<икто-ру>

С<ергеевичу>?

Всегда Ваше долгое молчание почему-то мне кажется зловещим и так тяжело

становится и даже одиноко на душе, что со мной очень редко бывает. Не забывайте

меня. Жду от Вас письмеца.

Любящ<ий> Вас Н. Клюев.

Я по-прежнему стихи пишу.

4 сентября.

Конец сентября 1909 г. Дер. Желвагёва

Дорогой Ал<ександр> Ал<ександрович>. Я очень обрадован Вашим письмом,

благодарен за теплоту Вашу. Писал бы Вам больше, но боюсь наболтать негожее. За

последнее время так и не хочется говорить. Буду молчать. Не знаю, верно ли, но думаю,

что игра словами вредна, хоть и много копошится красивых слов, — позывы сказать, но

лучше молчать. Бог с ними, со словами-стихами. Буду бороться с ними. Присылаю Вам

еще, быть может, последние. Будьте добры написать, какие стих<отворения> мои

напечатаны в № 5 «Бодрого слова» и «Лебеде» и предполагаете ли из новых поместить

что и что это за «Новый журнал для всех», имеет ли он общее со старым «Ж<урна-

лом> для всех»? И, простите назойливость, что это за грусть мутная в Вашем

последнем письме - куда сокрылась «Нечаянная Радость»? Дорогой Ал<ександр>

Ал<ександрович> — неверно то, что в хаосе нет света своего, «Покорности»

умиленной. Радуйтесь. (Жду ответ поскорее.)

28. А. А. БЛОКУ

4 ноября 1909 г. Дер. Желвагёва

Получил Ваше письмо из Шахматова и в конце сентября отписал по петербургскому

адресу — получили ли Вы что?

119

Жду не дождусь от Вас письмишка, вот уже почти два месяца, но не унываю и всё

жду, жду... Желаю Вам доброго от любви моей.

Адрес старый.

1909 г. Ноября - 4.

29. А. А. БЛОКУ

29 декабря 1909 г. Дер. Желвагёва

Дорогой Алек<сандр> Алек<сандрович>, после Вашего письма из Шахматова пишу

Вам третье письмо по старому петербургскому адресу. Четвертый месяц от Вас не

слыхать ничего, верно, Вы меня совсем забыли, но страшно не хочется верить в это. Не

допускается мысль, что это разрыв духовный меж нами. Так хорошо бывает на душе от

Вас, и этого жалко - смертно. Всего Вам светлого, дорогой Александр Александрович.

Я живу по-старому, т. е. в бедности и одиночестве наружно. Услышьте меня на этот раз

— потрудитесь написать что-либо. Радуйтесь. Любящий Вас.

Н.К.

Адрес прежний. 29 декабря 1909.

30. А. А. БЛОКУ

22 января 1910 г. Дер. Желвагёва

Здравствуйте, дорогой Александр Алек<сандрович>. Получил Ваше письмо от 11

января. Оно резко, но не отличимо от прежних. Если бы Вы не упоминали почти в

каждом письме про свое барство, то оно не чувствовалось бы мною вовсе. Бедный

человек, в частности крестьянин, любовен и нежен к человеку-барину, если он заодно с

душой-тишиной, т. е. с самой жизнью, которую Вы неверно зовете елейностью. Эта

тишина-жизнь во всех людях одна, у бедных и неученых она сказывается в доброте,

ласке, у иных в думах, больше религиозных, у иных в песнях протяжных, потому что

так ощутительней она. Так поют сапожники за работой, печники, жнецы, ямщики и т. д.

У ненуждающихся и ученых, когда наука просто надоест, а это в большинстве так и

бывает, живущая в человеке Тишина проявляется (как это ни странно) тоже в думах. Но

думы всегда певучи, красочны - отсюда музыка и живопись, и живопись и музыка

вместе - это книги — проза и поэзия. Есть премия-картинка к Всеобщему календарю

Сытина — «Свят. Николай спасает от смерти трех невинно осужденных граждан»,