Словесное древо

Адр<ес> кружка с<оциалистов>-р<еволюционеров>: Петербург, — Васильевский

остров, Большой проспект, дом № 27, кв. 4, Марии Михайловне Добролюбовой. Сюда

можно обращаться и за денежной помощью, только я думаю, и этот кружок арестован,

хотя месяц назад был цел. Если желаете, можете написать, сообщив о моем аресте. Вот

и всё, что я могу сообщить, мои братья, более или менее полезного. Новостей никаких

не знаю. Если <...> достать известия о том, что в Петербург благополучно провезены из

Финляндии 400 ружей и патроны, это известие я получил 17 февраля. Думаю, что и вы

это знаете... Опасайтесь полагать записки в ватер, это не секрет для надзирателей. Мне

необходимо знать ваши фамилии и имена. Предлагаю писать вам в Каргополе.

Простите, мои дорогие, если я вам скажу следующее: олонецкие города — это притон

попов, стражников и полицейских. Ваша храбрость и надежда на пулю всем покажется

разбоем, поэтому на время ссылки вы должны жить как все, если желаете приискать

квартиру и хлеб. Здесь перебывали сотни молодых и благородных людей, но редко кто

не забывал свои убеждения да сорока <...>. Этим только и страшна ссылка. Пишу это

потому, что до тонкости знаю каргопольскую жизнь, где, кроме церковных порогов,

буквально негде кормиться. Преклоняюсь перед вашим страданием. Верю, что вы и в

пропастях ссылки останетесь такими же, какими кажетесь мне. Я, отказавшись от

семьи и службы, - пешком, с пачкой воззваний, обошел почти всю губернию, но редко

где встречал веру в революцию — хотя убивать и грабить найдутся тысячи охотников.

Это должны знать и вы, раз попали в Оло<нию>. Еще раз простите, что так говорю

вам, хотя не имею на это права. Быть не может, что вы будете жить здесь долго.

107

Товар<ищей>-рев<олюционе-ров> в Каргополе не имею, был один, да и тот в тюрьме.

Знаю два-три мещанских семейства, но вас они спугаются, потому что не знают сути.

Сообщите, если знаете, адрес революционного местного комитета. Кстати, из какого вы

города? Быть может, придется увидеться, и очень отрадно, если у вас вера, что у меня

те же убеждения. Крепко жму вашу руку.

С<оциалист>-Р<еволюционер>.

2. Л. Д. СЕМЕНОВУ

15 июня 1907 г. Дер. Желвагёва

Июнь - 15.

Получил Ваше дорогое письмо, в котором Вы пишите, что одно мое стихотворение

последнего присыла предложено «Русскому богатству», а одно помещено в майской

книжке «Трудового пути».
– За всё это я очень благодарю Вас... — Рассказ Ваш, про

который Вы говорите — мне читать не приходилось. Читал только стихотворение

«Проклятье», но оно было вырезано из журнала и прислано мне в письме из

Петрозаводска — по моей просьбе одним из моих товарищей. Стихотворение

«Проклятье» мне очень нравится: таким, как я, до этого далеко. Больше мне ничего

Вашего читать не приходилось. Журнала я ника<ко>го не получаю, кой-когда

приходится видеть «Ниву», но она меня не удовлетворяет. Хотелось бы мне просить

Вас прислать мне хотя ту книжку «Трудового пути», в которой мое стихотворение, а в

случае помещения в «Русское богатство» — то и эту книжку. — Если и этого нельзя —

то хоть что-либо из новых поэтов.

Еще прошу Вас — когда получаете мои стихи — и находите некоторые годными

для печати — то отписывая — упомяните, какие именно, а то я, не видя их в печати, не

знаю, и какие напечатаны, так что в общем чувствуется только какое-то больное

томление — хоть плачь. В стихотворении «Рота за ротой проходят полки...» - есть

строка: «Мерещится мне въявь военных — плацев — гладь». — Вероятно, было худо

написано — и Вы читали «плачей гладь» — я знаю, что плаи< — одежда — а плац с

буквой Ц — место, «убитое и ровное», — как сказано в учебнике для новобранцев, —

«служащее — для учений — выводок и парадов — пехоты, артиллерии и конницы». —

Так что четверостишие: «И часто в тишине полночи бездыханной Мерещится мне

въявь военных плацев гладь. Глухой раскат шагов и рокот барабанный - Губительный

сигнал: идти и убивать!» - Я не могу исправить удачнее — а плацы обыкновенно —

гладкие — так тож и слово «гладь» применимо - можно и так: «Мерещится мне въявь

дороги снежной гладь», а впрочем, всё предоставляю на Ваше усмотрение — и за всё,

дорогой товарищ, буду благодарен, только, ради Христа, будьте терпеливы, выслушивая

меня. Например, хотя бы — насчет спроса про А. Блока — это не потому, что Вас

одного мне мало, — а потому, что я прочитал в газетах, что Вы «сидите». Ну, спросил

про Блока — не желая бросать стихи.

Всего я послал Вам 8 писем - с 52 стихотворениями. Напишите, получили ли Вы их,

и если нет, то я повторю. Например, получили ли Вы — стихи — печатанные на

пишущей машине?

Напишите — можно ли сообщить Вам про «наши» местные дела? Не писал Вам

долго не по нежеланию, а по невозможности. Я теперь живу от почты 30 верст и

письма получаю через руки — или когда приду на праздники домой в Желвачёву. Адрес

мой старый — Олонецкая губ<ерния>. Вытегорский уезд. Станция Мариинская. Дерев-

ня Желвачёва.

3. А. А. БЛОКУ

Конец сентября — наголо октября (до 3-го) 1907 г. Дер. Желвагёва

Александр Александрович!

108

Я, крестьянин Николай Клюев, обращаюсь к Вам с просьбой -прочесть мои

стихотворения и, если они годны для печати, то потрудитесь поместить их в какой-либо

журнал. Будьте добры — не откажите. Деревня наша глухая, от города далеко, да в нем

у меня и нет знакомых, близко стоящих к литературе. Если Вы пожелаете мне отписать,