Слово авторитета

Сначала он был чувствителен к ударам, стойко, стиснув зубы, превозмогал боль. А потом сознание затуманилось, и он провалился в вязкую неприятную пустоту.

Очнулся Тихоня на третьи сутки, пошевелил руками — кажется, двигаются; ноги — тоже на месте. Превозмогая боль, разодрал глаза и посмотрел вокруг.

Потолок показался необычайно низким, такое впечатление, что сейчас он обрушится и придавит многими тоннами, как могильной плитой. Вместо тела — один сплошной нерв, чутко реагирующий на малейшую попытку что-либо сделать, больно было даже думать. Матвей попробовал чуть повернуть голову, но тут же почувствовал, как миллионы игл ожили в его теле и готовы были разодрать на микроскопические части. Тихоня невольно глухо изрыгнул из себя стон, проклиная собственную беспомощность.

— Очухался? Крепко они тебя уделали. Вместо лица одни щелки, — раздалось откуда-то сбоку. И тотчас он увидел склоненное над собой лицо молодого мужчины. Улыбка широкая, доброжелательная. Так только черти радоваться умеют, заполучив в собственность очередную грешную душу. Да и на ангела не очень-то похож: весь рот в золотых зубах. Такое количество драгоценного металла на нескольких квадратных сантиметрах встречается нечасто. — Я сразу сказал, что выкарабкается. А другие не верили, говорили, что если не сегодня, то завтра непременно в деревянный бушлат сыграешь. А ты вот как, — и, повернувшись куда-то назад, победно провозгласил:

— Ну что, с вас по штуке, как и договаривались.

На минуту он пропал из поля видимости. Где-то недалеко в сторонке раздавался его негромкий бас. Ему отвечали так же задиристо и весело. С нажитыми деньгами расставались без тоски, как с обыкновенными фантиками.

Наконец Тихоня вновь увидел своего нового знакомого, тот опять склонился над ним.

— Нечасто такое случается — без отмычки и фомки сорвал десять штук. А это твое. — Он отделил от пачки несколько бумажек и положил их под подушку Матвею. — Не будь ты таким крепким, мне пришлось бы раскошелиться.

— Где я? — прохрипел Матвей. Он старался придать своему голосу как можно больше оптимизма, что должно было соответствовать настроению золотозубого. Но получалось очень жалко и совсем неслышно.

— На курорте… в тюремном лазарете, — не без гордости проговорил золотозубый. — Я вот, чтобы сюда попасть полкило гвоздей проглотил. Афоня заточкой себя исчеркал, Гришуня, — кивнул он куда-то в сторону — живот себе напильником проколол. А вот ты все путем, — в голосе прозвучало уважение, — по всем понятиям лег. За тебя вся кича гудела! Ты хоть знаешь, кого уделал?

— Кого? — едва прошелестел губами Матвей.

— Рыбака, Колю Педрило и Чухана. Они костяк в пресс-хате держали. Их уже давно приговорили, и если бы в общую камеру перевели, так они бы и часа не прожили. А ты их уделал одним махом! А посмотришь на тебя, так не скажешь, что ты на такое способен. — И уже серьезно, мгновенно избавившись от излишней веселости, заговорил:

— Если тебе что-то нужно будет, так сразу скажи. Водички попить. Или еще куда. Да ты не тушуйся, чего ух там, могу и до «утки» отнести.

Такого геройского пацана не грех и на хребет взять. Западло не будет!.. Люди поймут, — сверкнул он вновь золотыми зубами. — А может быть, ты фруктов хочешь?

У нас тут дорога отлажена, братва нас балует гревом, даже апельсинчики передают. Хочешь один?

Тихоня хотел отказаться, но в воздухе уже повис ароматный запах апельсина.

— Давай, давно не пробовал.

— Ты не стесняйся! Вот я тебе и на дольки разделю, чтобы сподручнее хавать было. Если хочешь, так я тебя и покормить могу.

— Оставь, — едва пошевелил языком Тихоня, — как-нибудь справлюсь.

Золотозубый, наклонившись к самому лицу Матвея, проговорил:

— А может, что на волю хочешь передать, так это мы быстро организуем, завтра уже будут знать.

— Хорошо, — подумав, отвечал Тихоня, — на волю хочу черкануть пару строчек… Ручка с бумагой найдется?

— А то как же. — Золото во рту крепыша победно заблистало. Он отступил на два шага, поднял с тумбочки карандаш с листком бумаги и протянул его Тихоне.

— Пиши.

Матвей пошевелился и почувствовал, что тело представляет из себя одну сплошную боль. Стиснув зубы и стараясь не застонать, он неторопливо и печатными буквами стал выводить маляву. А когда была поставлена последняя точка, сложил ее в несколько раз и попросил:

— Пацаны, письмецо бы прошили нитками.

— Сделаем все в лучшем виде, а кому передать-то?

— Вот этому человеку, — написал Тихоня на листочке несколько слов.

— Все будет в ажуре, браток, можешь не сомневаться, а еще от себя кое-что передам, чтобы гонец почтением почувствовался. Может, ты ширануться хочешь, так мы и это организуем, у нас и дурь есть… — И, получив от Тихони молчаливый отказ, сказал:

— Ну и правильно. Силы береги.

Тихоня улыбнулся. Прямо перед собой он увидел несколько благоухающих апельсиновых долек. Он подцепил самую тонкую из них и положил в рот. На язык брызнул свежайший сок, заставив его захмелеть. А потом легонько сжал осколками зубов мякоть и сильно поморщился от резкой и неожиданной боли.

***

Сигнализация сработала в два часа ночи. Как это всегда бывает, очень неожиданно. Габаритные огни, яростно отбрасывая по сторонам алые отблески, немилосердно паниковали под истошный вой сирены. Эдакая полуночная светомузыка, способная потревожить жильцов в радиусе трех кварталов.

Так могла орать только его «Мицубиси». Вой сирены собственного автомобиля Захар легко отличал от многих схожих сигнализаций.

Выглянув в окно, он увидел парня в темной рубашке и джинсах. Он стоял у машины и, посматривая на окна, курил. На автомобильного вора он не походил — те очень и очень осторожны, не походил он и на наркомана, готового за один колпак от колеса идти на большой риск. Обыкновенный парень, решивший полуночной сиреной попугать уснувших жителей.

Сигнализация смолкла. Но, похоже, подобный оборот парня не устраивал, отшвырнув сигарету, он с силой ударил по колесу носком ботинка и вновь принялся слушать похабные завывания машины. Неизвестный смотрел прямо на окно квартиры Захара, но вряд ли был способен различить в почти черном проеме хозяина.

Чертыхнувшись, Захар влез в джинсы, быстро застегнул куртку и надел ботинки. Неожиданно его обожгла мысль, а что, если все это подстроено? Как только он ринется на выручку своей плачущей машине, из-за дерева шагнет мужчина без особых примет и с расстояния пяти метров, не дав ему ни одного шанса на спасение, полоснет по корпусу из короткоствольного автомата длинной небрежной очередью.

Рука машинально потянулась к вешалке, где висела кобура с «Макаровым».

Вытащив пистолет, он сунул его в карман куртки, в случае опасности можно будет стрелять, не вынимая пистолет из кармана.