Слово авторитета

Обломалось у них, зарезал трех человек… Но теперь могу и дальше называться человеком, и не стыдно людям в глаза смотреть. Не исключено, что виделись с тобой в последний раз. Если эти люди сумели меня определить в пресс-хату, то заказать где-нибудь в аквариуме будет и вовсе плевым делом. А сейчас лежу в лазарете, канаю под больного. Береги себя. Крепко жму руку, твой друган Тихоня».

Прочитав письмо, Захар с минуту сидел неподвижно. Потом достал зажигалку и зло крутанул колесико. Синее пламя с шипением вырвалось из миниатюрной горелки. Секунду Захар размышлял, а потом уверенно поднес бумагу к синему язычку. Пламя охотно приняло подарок — затрещало от удовольствия, облизывая бумагу со всех сторон и оставляя после себя только пепел.

— Вот так!.. Не обессудь, товарищ майор, показать не могу. Письмо личное.

Ефим Кузьмич добродушно улыбнулся:

— А мне-то что… твое письмо, тебе и решать. — Его взгляд скользнул по столу и остановился на стеклянной пепельнице, где догорал последний клочок бумаги. — А ты не прост, парень, ох как не прост. Ну да ладно… Тут такое дело, на службу завтра не выходишь, позвонишь утром, скажешь, что болен…

— Я пас, я выхожу из игры!..

— О чем ты, что-то я тебя не совсем понимаю? — поднял подбородок Трошин.

— Я больше в этом не участвую! И если нужно, то я подам заявление на увольнение!

Возникшая пауза была очень неприятной. И больше напоминала затишье перед раскатистой грозой, чем обыкновенное молчание.

— Ты что… серьезно? — нашелся наконец Трошин.

— Серьезнее не бывает, — глухо произнес Захар.

— Говорили мне, что ты с причудами, но чтобы такой финт выкинуть?

Честно говоря, не ожидал. Да знаешь ли ты, что на корню всю свою судьбу рубишь, — не то пожалел, не. то предупредил Ефим Кузьмич.

— Знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Так надо. Трошин нервно постучал по карманам пиджака, после чего выудил полупустую пачку сигарет.

— Ну, ты, парень, даешь, — удивление его выглядело неподдельно искренним, — когда до конца осталось всего-то ничего, ты идешь на попятную. — Кузьмич нервно теребил сигарету в руках, не решаясь закурить. Верный признак того, что переживал он по-настоящему. — И это все из-за какого-то уголовника.

— Он мой друг.

— Дал бы мне хоть письмо, я бы тебе посоветовал, как себя вести. Ты даже не понимаешь, что ты говоришь. В эту операцию втянуто такое огромное количество людей, что ты даже представить себе не можешь! Ну, ты меня, парень, удивил. Дай зажигалку, свою я где-то оставил. — Захар щелкнул колесиком и поднес пламя к губам Трошина. Шумно пыхнув дымом, Кузьмич заговорил вновь:

— Прямо детсад какой-то! Ты, видно, парень, забыл о том, что ты часть системы и твое желание или отказ здесь никого не интересуют. Раз ты ввязался в это дело, следовательно, ты уже винтик одной большой машины.

— Этот человек мне как брат.

— Все это слова, — равнодушно махнул рукой Кузьмич. — Ты в сравнении со мной молодой. И вот могу тебе сказать совершенно точно, поскольку сам прочувствовал такое на своей шкуре не однажды. Те друзья, которые сегодня клянутся тебе в вечной дружбе, уже завтра готовы продать тебя чуть ли не за пятак. Так что не всему следует верить, что говорят. Подожди день-другой, а потом сам увидишь, проблема рассосется сама собой.

— Я не могу ждать, — глухо произнес Захар, — его уже завтра могут убить. Я звоню полковнику Крылову!

Захар шумно отодвинул стул и, зацепив носком ботинка ноги Кузьмича, сделал два решительных шага к телефонному аппарату.

— А ты не боишься, что за такие шутки тебя могут просто убрать, — неожиданно тихо и одновременно зловеще произнес майор. — Вот так же, как и я, придет к тебе человек, которого ты очень хорошо знаешь. Только вместо бутылки водки в качестве угощения он приготовит тебе несколько граммов свинца в голову, — тон Трошина был жестким и уверенным.

Захар боялся повернуться, возможно, именно в эту минуту Кузьмич направляет ему в затылок ствол табельного оружия. И когда страх был преодолен окончательно, он медленно, опасаясь выдать нахлынувшие чувства даже нечаянным движением бровей, повернул голову. Трошин уже полностью освоился на чужом диване — сидел вполоборота, откинувшись на мягкую спинку, правая нога согнута и удобно возлежит на выпуклом сиденье.

— Я фаталист.

Трошин слегка улыбнулся. Он был слишком хитер и опытен для того, чтобы поддаться обману. Оба они думали об одном и том же.

— Что мне сказать… Звони!

Захар помнил телефон полковника Крылова на память. Странная причуда человеческой памяти, звонить к нему довелось всего лишь однажды, а номер настолько четко запечатлелся в его сознании, как будто бы он созванивался с полковником чуть ли не ежедневно в течение последнего года.

Ждать пришлось недолго, уже на третьем гудке призывная трель оборвалась, и он услышал хмурый голос:

— Слушаю.

— Здравия желаю, товарищ полковник… Это я… старший лейтенант Маркелов.

— И тебе желаю здоровья.

С такими интонациями уместно отправлять на вечную каторгу, а еще лучше на эшафот.

— Тут такое дело… товарищ полковник. Нам нужно встретиться.

— Ты что, сбрендил, что ли, лейтенант?

— Это очень важно.

— Ну, ты, однако, самоуверенный малый! Неужели ты думаешь, что меня должна заинтересовать твоя полуночная исповедь? Ты что, поругался со своей подругой и решил поплакаться в китель своего любимого начальства? В твое время у меня не было такой отдушины, как у тебя.

— Я должен помочь одному человеку…

— Однако, лейтенант, ты большой оригинал. И это ты мне захотел сообщить в два часа ночи. Извини меня, лейтенант, или ты неисправимый романтик, или… глупец, каких мало. Ладно, все, конец связи!

— Дай сюда, — вырвал майор трубку, — товарищ полковник, это Трошин звонит, дело очень серьезное. Со своей стороны я бы тоже рекомендовал вам встретиться с Захаром.

На несколько секунд в трубке воцарилось безмолвие, а затем раздался тоскливый голос Крылова:

— И ты туда же, майор? — Полковник понемногу просыпался. — Вы прямо как сиамские близнецы. Ладно, жду вас. Когда будете?

— Подъедем через полчаса, товарищ полковник.

— Лады, — и тотчас в трубке раздались короткие гудки.

***

Гостей полковник принял на кухне, указав на два свободных стула. Кухня была небольшая и с трудом вмещала скромный гарнитур и столик средних размеров.

Крылов был в красной пижаме, причем такой ядовитой яркости, что невольно хотелось зажмуриться. Опухший ото сна, со щелочками вместо глаз, сцепив ладони на выступающем животе, он напоминал хозяина маленькой среднеазиатской лавчонки.