Слово о граде Путивле

– Ты, князь, не половец, волость свою в суму не положишь и к седлу не приторочишь, искать тебя по степи не надо, – продолжил купец.

– Да уж, бегать от него не собираюсь, – сказал князь. – Но и воевать мне сейчас с ним не выгодно. Почти вся дружина в битвах полегла; бывшие союзники, черные клобуки, теперь кормятся с руки князя киевского Святослава, у меня на них денег сейчас нет; а летом половцы обещают быть в гости.

– Я знаю людей, которые ссудят тебе денег. Почти даром дадут.

– Знаю я ваше купеческое «даром»! – ехидно произнес князь переяславский. – До сих пор не могу прошлый долг вернуть. Такое впечатление, словно бездонную яму должен наполнить.

– Ну, князь, не тебе на нас жаловаться! – возразил купец. – Сколько запросил, столько и дали. А иначе все мог бы потерять.

– Не каркай, – остановил его князь. – Надо сделать так, чтобы Игорь пошел на половцев. Сможешь?

– Попробую, – ответил купец. – Есть у меня в Новгороде-Северском юродивый один, Юрашка, очень его народ слушает. Скажу, чтоб покричал за землю русскую, за веру христову.

– Этого мало будет.

– Есть и боярин думный, Вышата Васильевич. Жаден он до денег. Только возьмет много.

– Заплати, потом рассчитаемся, – приказал князь.

– Потом – когда оно будет и будет ли?! – произнес купец – Лучше бы сразу.

– Могу село дать на кормление, – предложил Владимир Глебович.

– Зачем оно мне?! Я купец. Ты лучше от пошлин меня освободи на десять лет.

– На десять – это много, – возразил князь. – Только на три года.

– Как это много?! – возмутился купец. – А у меня сколько расходов! На одного только Вышату придется уйму денег потратить! Нет, князь, меньше, чем на семь лет, я не соглашусь.

– Согласишься на пять, – отрезал князь Владимир, – иначе ничего не получишь.

– Ну, так и быть, уступлю из уважения к тебе князь, – согласился купец, знавший крутой нрав князя.

– Хорошо, если они по весне в степь уйдут и увязнут там до осени, отвлекут внимание половцев, чтобы мои смерды хотя бы в этом году урожай успели собрать, не перемерли с голода. И так волость из-за половцев совсем обезлюдела.

– До осени не обещаю. Разве что Тмутаракань пойдут отвоевывать у неверных.

– А что?! Когда-то князья черниговские ею владели. Пусть попробуют вернуть свою бывшую отчину, – с усмешкой произнес Владимир Глебович.

Ведьма пригляделась к князю переяславскому и увидела, что в этом году он с Игорем Святославичем воевать не будет. Если князь новгород-северский не пойдет на него, то, скорее всего, отправиться воевать за бывшую отчину. Обидно Игорю, что в прошлом году, не желая биться вместе с князем переяславским, отказался, сославшись на распутицу, примкнуть к походу князя киевского, своего двоюродного брата, а Святослав Всеволодович побил половцев, взял много рухляди, скота и полона. Поскольку над челом князя Владимира пролетело темное облачко, значит, он пойдет с отцом, и поход будет неудачным.

Ведьма разогнала руками видение, потом взяла горшок, вытряхнула его содержимое на стол. Хотя по виду застывшее варево напоминало лед, на стол оно плюхнулось, расползлось по гладким дубовым доскам и позеленело, став похожим на расплющенную лягушку. Ведьма плюнуло в середину его и прошептала заклинание:

– Где укажу, там упади и прорасти, за все беды отомсти.

Варево со скрипом затвердело и подобралось, став похожим на большое зеленое яблоко.

Ведьма подошла к лавке, легла на нее ниц, поворочалась, устраиваясь так, чтобы тело случайно не изменило позу, иначе душа не сможет в него вернуться. Она напряглась, сконцентрировав силы и мысли где-то в глубине живота. Там словно стрельнула горящая головня – и душа ведьмы, точное повторение тела, в той же одежде, села на край лавки возле бездыханного и неподвижного своего вместилища. Чуть качнувшись, будто от подкатившей дурноты и недомогания, душа встала, беззвучно подошла к столу, взяла «яблоко», и направилась к двери. Кошка из-под лавки блымнула на нее зелеными глазами, словно желая счастливого пути, и принялась лизать котят, сосущих ее.

Ночь была темная, потому что небо затянули тучи. В соседнем дворе испуганно взвыла собака и, гремя цепью, скрылась в конуре. Эта собака, в отличие от всех остальных посадских животин, боялась ведьму, потому что еще слепым щенком ее случайно окропили святой водой. С тех пор собака стала видеть нечисть даже сквозь стены и заборы и не потеряла эту способность, когда открылись глаза.

Через дорогу был самый нищий двор на посаде. Там жил рыбак Сысой Вдовый. Жена и дети у него умерли от болезни. Возвращаясь с кладбища, он в сердцах выдернул вбитый в землю осиновый кол и стал колотить им по деревьям. А под колом сидели двенадцать злыдней, загнанные туда Провной на двенадцать лет. В тот день и час, когда мимо них шел Сысой, закончился срок заклятия ведьмы, и первый прохожий должен был выдернуть кол, высвободить их и, не догадываясь о том, занести в свой дом. С тех пор Сысой совсем обнищал: за что бы ни брался, ни в чем ему не было удачи, сколько бы добра не приносил в дом, к утру ничего не оставалось. К тому же, был он человеком безотказным, кто бы что у него не попросил, обязательно даст. Злыдни отбирали память у взявшего, тот не возвращал долг, а Сысой стеснялся напомнить. Даже если должник вдруг вспоминал и возвращал взятое, злыдни быстренько управлялись с этим добром. Вот и сейчас ворота приоткрылись, из них бесшумно выскользнул старший злыдень – маленький лысый старикашка с длинной, растрепанной, седой бородой и что-то вытряхнул на дорогу из подола рубахи. Следом вышел второй, похожий на старшего, только борода покороче, и тоже что-то вытряхнул. Затем третий, у которого борода была еще короче. И так по очереди все двенадцать. Таким способом они пускали по ветру хозяйское добро. Не смотря на все их старания, сломить Сысоя Вдового им до сих пор не удалось: ни дров, ни лучины, а живет без кручины.

Когда опять появился старший злыдень, ведьма спросила удивленно:

– Неужели у Сысоя хоть что-то еще осталось?!

– Да почти ничего, но ты сама знаешь, последние крошки труднее всего вынести, по одной приходится таскать, – ответил злыдень.

– А чего б вам не перебраться к хозяину побогаче? – поинтересовалась ведьма.

– Мы бы и сами с удовольствием, но к нему ведь никто в гости не ходит, прицепиться не к кому, и выводить нас не хочет, наоборот, мусор от порога метет, чтобы мы сами не ушли, – пожаловался старший злыдень.

Остальные одиннадцать, вышедшие к тому времени со двора и обступившие их, согласно закивали головами.

– А у меня есть хороший хозяин на примете, там бы вам работы надолго хватило, – прельстила ведьма.

– Да мы не против. Только кто нас туда перенесет? – сказал старший злыдень.

– Мы бы в долгу не остались, – сказал самый младший злыдень и сразу получил одиннадцать тычков в бока.

– Ну, если в долгу не останетесь, тогда могу перенести вас, – поймала его на слове ведьма.

Огорченно вздохнув, потому что догадывался, что могли перебраться даром, старший злыдень произнес:

– Раз так получилось, неси за долг.

Долг – выполнить поручение, какое дадут. Дать могут очень трудное, а отказаться нельзя: между нечистью все по-честному.

– Полезайте, – предложила ведьма, показав на старое, дырявое ведро, валявшееся во дворе у ворот.

– Мы лучше в бочку, чтоб не тесно было и не выпали по дороге, – сказал старший злыдень.

Старая бочка стояла у угла избы, чтобы в нее стекала со стрехи дождевая вода. Сысой умывался этой водой, ленился ходить за свежей к колодцу. Злыдни резво запрыгнули в бочку, умудрились все поместиться в ней, потолкались, устраиваясь поудобней, и затихли, предвкушая радость переезда. Переезжать они любили даже больше, чем пускать добро по ветру.

Ведьма легко подняла бочку одной рукой и пошла по улице к рыночной площади. Неподалеку от площади она свернула ко двору среднего достатка и швырнула через забор зеленое «яблоко». Оно упало с таким звуком, словно выплеснули воду из ведра. До первых петухов без остатка впитается в землю и через несколько дней прорастет чертополохом, который изрядно попортит жизнь хозяевам, они долго не смогут извести его, пока не догадаются, что это не простое растение и не позовут на помощь священника. Во дворе гавкнула собака, точно спросила: «Кто?». Не услышав ответ и не почуяв никого живого, опять свернулась калачиком под крыльцом. Здесь жил с матерью-вдовой заклятый враг ведьмы – столяр Никита Голопуз. Говорили, что он родился с долотом в руке. Столяр он и вправду был знатный и вообще мастер на все руки. И не только на руки. Он уже столько посадских девок перепортил, что, наверное, и счет им потерял. Через две недели ему стукнет двадцать лет, а все еще не женат. Видать, предчувствует, что ничего хорошего не ждет его в семейной жизни. Ведьма с удовольствием оставила бы ему и злыдней, но нельзя в одну ночь делать человеку сразу две пакости, а чертополох был предназначен раньше. Да и без злыдней его жизнь скоро наперекосяк пойдет.