Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Слово живое и мертвое
Шрифт:

Хуже, куда опаснее и куда чаще бывает, что человек относится к переводу как к некоему отхожему промыслу. Такой «переводчик», как правило, не только душевно глух и эстетически малограмотен, но еще и самоуверен, ленив и нелюбопытен. Такой не вдумываетсяв то, что пишет. Не видит, что выходит из-под его пера, не слышити не чувствуетслова.

Тут бы на страже стоять издательствам, тут редактор – первый контролер брака, и задача его – не замазывать трещины, не латать дыры, а решительно давать бездарности и халтуре от ворот поворот.

В идеале редактор – первый страж чистоты языка. А в жизни?

Приходит в редакцию человек, который к переводу – во всяком случае, к переводу художественному –никакого

отношения не имеет. Пусть он знает (а подчас и преподает) иностранный язык, пусть побывал за границей, но ведь этого мало! Зато он – владелец книги, хорошей книги. А он воображает, будто переводческая работа – это пустяки, это всякий может, это легкий хлеб и легкая слава.

От хорошей книги издательству отказаться жаль. Добывать ее помимо самозваного «переводчика» и поручить переводчику хорошему, профессионалу? Зачастую это журналу, издательству вполне под силу, но… все-таки хлопотно.

И перевод поручают хозяинукниги. И он ее переводит – чаще всего из рук вон плохо. Близорукая практика эта в итоге обходится куда дороже и плоды приносит весьма неважные.

Сколько об этом писали, говорили, били в набат еще в тридцатые годы. И не только в тридцатые. К примеру, в 1959 году и снова в 1970-м об этом со справедливой тревогой и возмущением писала в сборнике «Мастерство перевода» М.Ф.Лорие.

Быть может, кому-то покажется: это не тема книги, это – для статьи в газете.

На памяти автора этих строк о том же писали и говорили не раз – вот уж более полувека идут те же разговоры. А практика эта остается. Страдает дело, книга, читатель. Вот почему об этом надо говорить еще и еще – с любойтрибуны. В том числе и со страниц книги, обращенной прежде всего к тем, кто только начинает писать, переводить, редактировать, ко всем, кому дороги наша речь и литература. Ибо это приносит огромный вред всейлитературе. Плохой перевод входит в привычку. Притупляется слух редактора, его зоркость, все ниже и ниже уровень требований.

А там и иной переводчик дает себе поблажку: дескать, примут и так. Редактор «почистит», дотянет. И вот что получается. Попробуйте себе представить человека, о котором рассказано так:

«Даже в самом его возрасте былонечто, вызывавшееу меня серьезные сомнения. Несомненно, он казался молодым… Но… бывали мгновения, когда без малейшего труда я мог бы подумать, что ему уже сто лет. Однако самым удивительным был внешний видэтого человека… Его конечности былинеобычайно длинн ымии исхудал ыми, лоб – низк ими широк им. В лице не былони кровинки, рот былбольш ими подвижн ым, а зубы… столь неров ными, что никак не походили на человеческие, которые мне когда-либо доводилось видеть. Его улыбка вопреки всемунисколько не отталкивала, хотя никогда и не менялась. То былаулыбка… равномернойи непрестанной печали… Эти внешние особенности… сильно досаждали(герою – и он объяснял)… что физически отнюдь не всегда был таким, что раньше он отличался более чем обычной красотойи чтолишь длинный ряд приступов невралгиидовел его до теперешнего состояния».

Да простят мне длинную цитату, но уж очень она показательна.

Прежде всего бросается в глаза обыкновенная небрежность. Перечитав все это повнимательней, переводчик наверняка мог бы и сам заметить и устранить соседство сомнения – несомненнои многочисленные был,

было. Отчего бы не сказать: Лоб – низк ийи широк ий. В лице ни кровинки. Рот больш ой, подвижн ый– и т. п.

Далее – неточный выбор слов. Уж наверно, печаль не равномерная, а, скажем ровная, либо, что вернее по тону, неизменнаяи непреходящая; конечности(а не лучше ли все же рукии ноги? ) – скорее худые, тощие: рассказчик только что повстречал героя и еще не знает, был ли тот когда-то полным и затем исхудал, или он такой от роду. И, надо полагать, все это не досаждалогерою (досаждает обычно что-нибудь извне), а скорее – угнетало, тяготило его.

Невразумителен и синтаксис. У автора об улыбке сказано, что она не была отталкивающей, неприятной, как можно было бы предполагать (или ожидать), затем не случайно – не просто запятая, а точка с запятой, и потом отдельно – о том, что улыбка никогда не менялась, была всегда одинаковая. Переводчик же начал с вопреки всему(и даже без этому), слил два разныхкачества улыбки – относительную привлекательность и неизменность – воедино, и получилось не слишком понятно. Как будто отталкиватьдолжна именно и только неизменнаяулыбка!

А главное, фраза невразумительна оттого, что вся она построена не по-русски, а механически перенесена, скалькированас подлинника.

Что это значит: без малейшего труда я мог бы подумать? Очевидно – можнобыло подумать либо легко могло показаться, но переводчик полностью сохраняет английское I should have had little trouble. А о зубах? Спасибо еще, что не взято буквально английское «в человеческой голове» (in a human head), но отчего не сказать хотя бы: на редкость неровные, я таких прежде никогда ни у кого не видел?

Отличался более чем обычной красотой– опять калька, по-русски естественней было бы: незаурядной, редкой красотой, был необыкновенно красив, хорош собою.

Едва ли надо было сохранять и слово физически, можно хотя бы: с видуон не всегда был таким; внешний видтоже не слишком удачен, верней бы наружность, тем вернее, что автор – классик, рассказ написан полтора века назад. Не следовало вставлять внешниеособенности – вероятно, и самого героя смущал, стеснял, тяготил его странный облик. А «внешние особенности» – и казенно, и слишком современно. Путаное построение, нагромождение родительных падежей (ряд приступов невралгиидовел его до… состояния! ), лишние, скучные и бесцветные существительные… Все он же, наш старый недобрый знакомый – канцелярит!

Когда перебираешь по отдельности– мол, иностранные слова, отглагольные существительные, родительные падежи, причастные и деепричастные обороты речь и литературу не красят, – кто-то может и заспорить.

И напротив, когда перед вами вот такие поистине страшные страницы, не всякий и не вдруг поймет, отчегоони до такой степени плохи и невразумительны. Отчего нет цельной картины, единого впечатления, почему распался образ.

А между тем тут воочию видишь, к чему ведут, во что обращают фразу и мысль преступления против языка, когда они, как это всегда бывает у литераторов бесталанных, у переводчиков неумелых или попросту небрежных, собраны воедино, в этакий пышный букет.

Поделиться с друзьями: