Слово живое и мертвое

И образ пропал, он не убеждает. Ну, а как быть? Оказалось, вывернуться все-таки можно: « И столица улыбалась через силу… СтолицаПортугалии словно говорила: „Смотрите, я так безмятежна, я такая мирная и светлая… Разве можно на меня напасть… я так беззащитна!“» Столицаесть поблизости и в оригинале – и вот там по-русски без малейшего ущерба можно сказать Лиссабон.

Трудней было «выкрутиться» в «Маленьком принце». Вот появился прекрасный цветок, его нрав и поведение явно женские. По-французски la fleur женского рода. Мужской род здесь, хоть убейте, невозможен! Но поначалу нельзя прямо назвать цветок розой, принц этого еще не знает. И снова выручила замена: неведомая гостья, красавица. В таких случаях необходимо как-то схитрить, извернуться, чтобы сохранить главное.

Да простятся мне ссылки на личный опыт, но ведь себя редактируешь больше, чем кого-либо другого, и чужую «кухню» не знаешь так подробно, до мелочей, до последней запятой. Такой опыт куда нагляднее отвлеченных рассуждений.

«Маленький принц» был переведен когда-то залпом, «для себя», без всякой мысли о печати, но свет увидел и переиздавался не раз. И каждый раз к новому изданию я что-то правлю, меняю, доделываю.

Что было бы с этой сказкой, если бы в переводе покорно, слово за словом, следовать подлиннику?

Начать с посвящения. Его пришлось бы перевести так:

«Прошу прощенья у детей за то, что я посвятил этукнижку взрослому. У меня есть серьезное оправдание: на свете у меня нет лучшего друга, чем этот взрослый. У меня есть и другое оправдание: этот взрослый умеет все понять, даже и книги для детей. У меня есть и третье оправдание: этот взрослыйживет во Франции, ему там голодно и холодно. И ему очень нужно, чтобыего утешили. А если всех этих оправданийнедостаточно, я хочу посвятить этукнижку ребенку, каким был когда-то этот взрослый. Все взрослыесначала были детьми (но мало кто из них об этомпомнит). Итак, я исправляю мое посвящение».

Прежде всего, слишком много отглагольных существительных, а значит, тяжело и казенно – отсюда мысль заменить прощеньеглаголом, убрать часть оправданий, которые – да еще вместе с обстоятельным «другое», «третье» – тоже утяжеляют текст, избавиться от некоторых инфинитивов (умеет понять, хочу посвятить). Далее, по-русски не принято чаще двух-трех раз кряду повторять одно и то же слово: шесть раз взрослый– утомительно и навязчиво; соседство други другоене слишком удачно. И хочется избежать в коротком тексте восьми разных «это, этот», которые во французском неминуемы, необходимы, а по-русски излишни и назойливы.

Вот что в конце концов получилось:

«Прошу детей простить меня за то, что я посвятил эту книжку взрослому. Скажу в оправдание: этот взрослый – мой самый лучший друг. И еще: он понимает все на свете, даже детские книжки. И, наконец, он живет во Франции, а там сейчас голодно и холодно. И он очень нуждается в утешении. Если же все это меня не оправдывает, я посвящу свою книжку тому мальчику, каким был когда-то мой взрослый друг. Ведь все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит. Итак, я исправляю посвящение: Леону Верту, когда он был маленьким».

Из восьми « это» осталось четыре, из шести « взрослых» тоже четыре: по два в начале и в конце. И из четырех «оправданий» осталось только одно да глагол «оправдывает». Неточно? В подлиннике иначе? Да, но, право же, у переводчика тоже есть оправдание. Ибо, опустив или заменив несколько слов, которые в подлиннике звучат легко и просто, а по-русски тяжеловесно и искусственно, он, думается, верней передал чувство и настроение.

По-русски вышло бы длинно, коряво и непоэтично: «Мой рисунок изображал удава, переваривающегослона» – естественней (тем более в рассказе о детстве): «Это был удав, который проглотилслона».

Буквально пришлось бы перевести: «Взрослые посоветовали мне бросить изображения удавов…», но в сказке лучше обойтись без этой конструкции: « не рисовать большеудавов…»

«Круглыми от удивленияглазами я уставился на это видение» – формально все правильно, в подлиннике есть и apparition и des yeux tout ronds d’'etonnement, можно при желании перевести даже «выпучив глаза от удивления». Но по-русски это было бы слишком грубо, развязно. И стоило отойти от дословности, воспользоваться живым и естественным нашим оборотом: «Я во все глазасмотрел на это необычайное явление».

Точно следуя форме, строю подлинника, пришлось бы писать: «Как ты думаешь, много этому барашку надотравы?» А проще: «Много он ест травы?»

«Удобно, что подаренный тобойящик ночью может служить ему (барашку) домиком». В речи француза причастия и деепричастия легки, мимолетны, изящны, у них нет громоздких суффиксов и окончаний. А по-русски? Станет ли ребенок, да еще в сказке, изъясняться причастиями? И снова все перестраиваешь: «Очень хорошо, что ты дал мне ящик, барашек будет там спать по ночам».

На предложение дать для барашка веревку и колышек, чтобы привязывать его на ночь, малыш отвечает: quelle dr^ole d’id'ee! Это ему не по душе, он почти оскорблен. Но не скажет же он: «Что за странная мысль!» А, допустим, «что за чепуха» для него слишком грубо.

И пытаешься передать настроение иначе:

«Маленький принц нахмурился:

– Привязывать? Для чего это?»

На каждом шагу надо было избавляться от лишних словечек, необязательных местоимений, связок, переходов:

Но для чего тебе, чтобытвой барашек ел маленькие баобабы?

Но зачем твоему барашку есть..?

Иная работа может и подождать… Но когда речь идет обаобабах, беды не миновать!

Но если дашь волю баобабам…

Слева все формально правильно и очень близко к подлиннику. В «правых» вариантах переводчик разрешил себе какую-то степень свободы – и право же, по-русскитак чище, яснее, достоверней, а значит, ближе к подлиннику по существу.

Ca ne faitrien тоже поначалу переводилось буквально: это не имеет значения, это неважно. Для француза – живой разговорный оборот. Но, конечно, по-русски естественней малышу сказать, что, если барашек и уйдет, « это ничего, ведь у меня там очень мало места».

И дальше дословно: куда он (барашек) пойдет? – неважно куда, прямо(перед собой!)

Но разве не естественней, тем более для сказки, наше речение: « Мало ли куда? Все прямо, прямо, куда глаза глядят».