Слой 1

Спросил, как дела у Кротова. Сказал Лузгину, что банкирский коттедж, неподалеку от терехинского, уже обскакал его на два этажа, мужики тянут сети, мостят подъездную дорогу.

— Видишься с ним? — спросил Терехин.

— В основном за бильярдом. Раз в неделю ездим шары гонять в один подвал на Харьковской. Завтра собираемся.

— Это хорошо, что завтра… Скажи ему так, потихоньку, что те три миллиарда, которые упали на наш счет по ГП-42 в Заречном, три месяца мы трогать не будем. Начиная с будущего понедельника. Пусть покумекает что-нибудь, хорошо? Мне звонить не надо. Зайдешь ко мне в пятницу, с утра, расскажешь, что придумали. Давай, дружище, с богом. А квартиру тебе надо менять. Несолидно.

Терехин выплюнул сигарету в бурьян и пошел к машине, метя по снегу полами длинного черного пальто. Назавтра после игры в бильярд, сидя в кротовской «Волге» — за рулем был сам хозяин, — Лузгин передал разговор Кротову. Сергей хлопнул ладонью по баранке и засмеялся:

— Мэрёнки тоже хочут жить!

Вторую порцию «Мартеля» Лузгин уже пил, не торопясь. То ли коньяк подействовал, то ли кротовский отступ, но настроение у Лузгина улучшилось настолько, что ему даже стало немножечко жаль друга-банкира.

Официальное уведомление тебе пришлют недели через две. Переведешь деньги в «Промспецбанк». О процентах речи не идет. Так что успокойся. Не получилось сейчас — получится завтра, Серега.

— Хрен тебе получится, — сказал Кротов. — Нет у меня денег.

— Ни фига себе! — изумился Лузгин. — Как это нет? Ведь и месяца не прошло…

— А я что, спать должен был этот месяц с вашими деньгами? Счетчик-то включен был, по рукам ударили. Небось, ждали ведь, гады, в конце месяца первой выплаты? Откуда бы я «бабки» взял? Короче, деньги в деле.

— Так верни, и все дела.

— Не получится, — проговорил Кротов. — Деньги вложены на все три месяца. Мои ребята купили нефть в Ноябрьске, загнали в Омск на переработку. Потом бензин в Свердловск, на нефтебазу, реализовывать в розницу. Мазут и солярку во Владивосток, флотским, тоже под реализацию. Схема крутая, серьезные люди задействованы. Деньги мне сейчас не выдернуть. Пойми, Вовка, такими вещами не шутят. Могут и убить.

По спине Лузгина пробежали маленькие и холодные, но он все-таки сказал то, что должен был сказать:

— Это их не колышет, старик. Деньги надо возвращать.

Кротов снова привычно и ловко пихнул кресло задом, подошел к окну, глянул наружу меж тонких пластин занавески. Лузгину был знаком этот взгляд по бильярду. Так Серега Кротов целился в последний шар при счете «семь— семь».

Банкир тряхнул головой, вернулся к столу, плеснул в стакан коньяку. Выпил, налил себе еще и снова уселся напротив Лузгина. Расстояние было в метр, но Лузгин вновь непроизвольно откинулся на спинку кресла.

— Ладно, спокойно. Давай еще раз, все сначала. — Кротов посмотрел на настенные часы (пять тридцать две вечера), закурил: — Ты можешь мне ответить на один-единственный вопрос: почему? Почему? Мать твою!.. Извини.

Кротов вообще много, по делу и без дела, матерился. Лузгин же давно открыл в себе некое свойство мимикрии: он легко и даже с неким внутренним самоудивлением принимал и перенимал тональность речи собеседника, его жаргон. Иногда он слушал себя как бы со стороны и изумлялся: это я говорю, это мой язык наворачивает такую пакость? Или мудрость, что бывало не часто. «Умные собеседники случаются все реже, — подумал Лузгин. — С кем общаешься, братец?»

— …О чем думали раньше? Эй, ты слышишь, о чем я говорю?

— Слышу, — сказал Лузгин. — Не знаю я ничего. Терехин вчера встретил меня и просил передать, что все, отбой. И чтобы ты ему не звонил ни в коем случае.

— Под ним что, стул зашатался?

— Он под ним давно шатается.

Не первый год Терехин вел в городской администрации войну за объединение двух комитетов: по строительству и по распределению жилья. Естественно, за объединение под его руководством. Однако мэр был не так прост и предпочитал оставить все как есть, умело играя на противостоянии Терехина и его конкурента из «распределиловки» Муравьева. У одного были деньги, у другого — «живые» квартиры. По ряду причин Терехин был ближе к мэру, пользовался большим доверием и рассматривался как вероятная кандидатура на должность заместителя главы городской администрации.

Муравьев же к верхам не рвался, довольствовался хлопотной и незавидной внешне должностью «городского домоуправа». Его регулярно ругали в прессе, трясли депутатские комиссии, прокуратура дважды за последние три года расследовала деятельность комитета по жилью и писала умные представления. Муравьев пыхтел, кряхтел, но отмалчивался, в газеты с разъяснениями не лез, начальству не жаловался, в больших приемных не маячил. А потому каждый большой и малый скандал рано или поздно исходил тихим шепотом, и костлявая фигура Муравьева все так же неслышно скользила в полутемных коридорах четвертого этажа мэрии на Первомайской.

Все «расширения» и «улучшения жилищных условий» проходили через Муравьева. Квартиры новым депутатам, новым начальникам из областной администрации — всем этим занимался он. Да и автономные округа, северные администраторы и нефтегазовые генералы при внешне резких разговорах о суверенитете Севера и никчемности Тюмени все-таки «столбили» себе жилье в областном центре, расселяя в нем сыновей, дочерей, а кое-кто уже и внуков. Надо отдать должное Муравьеву: он никогда не спешил, не рыл землю под начальственным взглядом заказчика. Иногда проходил целый год, прежде чем клиент из однокомнатной квартиры переезжал в трехкомнатную, но все было сделано по закону. Вначале однокомнатная в центре менялась на двухкомнатную на Песках: все разумно и понятно. Затем двухкомнатная на Песках менялась на трехкомнатную в далеком Восточном микрорайоне. А потом теплотехник с ТЭЦ-2 получал по очереди трехкомнатную квартиру в центре и почти добровольно менялся с клиентом, так как от Восточного до ТЭЦ — по ветру плюнуть, и с местом для гаража там никаких проблем.

Был и вовсе легендарный случай, когда Муравьев убедил большого начальника женить начальственного сына на молодой многодетной матери. «Семья» просуществовала полгода, и после развода обе стороны остались довольны. Короче говоря, Муравьев на своем посту пережил трех первых горкомовских секретарей, двух мэров и не сомневался, что переживет и нынешнего городского голову.

Терехин же гарцевал на виду, мелькал в газетах и на телевидении. С удовольствием теоретизировал о новых принципах городской застройки, плодил и разрушал какие-то муниципальные конторы и предприятия, ввел в обиход открытые конкурсы подрядчиков на бюджетное строительство и допустил к этим конкурсам строителей из соседних областей, чем напугал и разозлил своих, местных, привыкших сладко кушать от городского пирога. В новом составе городской Думы сидели три строительных начальника, и Терехин им явно не нравился. Это осложняло жизнь и самому мэру, находившемуся с Думой в состоянии вялого перемирия. Лузгин, общаясь с мэром, замечал за ним колкие реплики в адрес Терехина и даже некое демонстративное отстранение: есть, мол, председатель комитета, с ним и разбирайтесь. Примерно так же мэр ответил и Думе, заинтересовавшейся причиной перевода строительской кассы в «Регион-банк».

Распоряжение о переводе, подготовленное Терехиным, было подписано первым заместителем мэра Ворониным по причине нахождения самого мэра в заграничной командировке. Зная, что во властных структурах такого уровня простых случайностей не бывает, Лузгин тем не менее только сейчас увидел всю непростоту отсутствия мэрской подписи.

Все это Лузгин рассказал Кротову, пока они допивали коньяк и по третьей чашке кофе. Кротов вначале проявлял нетерпение, подгонял Лузгина, что, мол, жевать всем известное, но постепенно стих и помрачнел.