Слой 1

— Спокойно, мать, — сказал Лузгин. — Все сделаем. А ты сядь и не дергайся. Дай мне Валерку.

Не в первый раз попадая в такую ситуацию, Лузгин знал, что сопли и вопли здесь делу не помогут, и если сейчас он начнет сочувствовать Светлане и говорить скорбные никчемушности, то и вовсе загонит ее в истерику, от которой проку никому — ни ей, ни Сашке, ни всем остальным.

— Слушаю, — сказал в трубке Валерка.

— Где это случилось?

— Возле «Геолога». Милиция говорит, что он стоял на обочине, на куче снега, сорвался вниз и… под автобус, между колесами, ногами вперед.

«Ногами вперед…»

— Откуда сведения, что пьяный?

— Делали вскрытие, да и так… по запаху.

— Быстро, однако же…

— Водитель настоял. В тюрьму никому неохота.

— Ладно, ждите, — сказал Лузгин.

В машине у Кротова был радиотелефон. Как-то сразу Лузгин вспомнил номер, а память в последнее время стала дырявая, держала всякую ерунду, вроде текстов песен Тамары Миансаровой, а нужное — в нужник. И Кротов ответил быстро, он еще был в гараже. Когда Лузгин объяснил, что к чему, друг-банкир ругался минуту-другую, потом сказал:

— Слышь, я тут в гараже добавил, это… Через центр ехать опасно, на фиг. Бери такси и дуй на Котовского. А я туда огородами.

И снова в лузгинском мозгу щелкнуло, чей-то голос выдал фразу из детского анекдота: «Огородами, огородами и — к Котовскому!». Маразм какой-то. Тем более что весь анекдот Лузгин как ни мучился, вспомнить не мог.

Вызвав по срочному такси, он спросил жену:

— Может, к Светке поедешь? Посидишь там с ней.

— Мне же завтра на работу, — ответила жена с укоризной в голосе. — Вообще-то, пока ты пьянствовал, я с ней почти целый час по телефону говорила, успокаивала как могла. Сейчас там Валерка с женой… Может, мне еще позвонить?

— Позвони, — сказал Лузгин и полез мокрыми ногами в ботинки.

Уже на улице, закурив под фонарем в ожидании тачки, Лузгин всё явственнее ощущал признаки быстрого похмелья: головная боль, тошнота, липкий пот. «А носкито мог бы и сменить, алкаш старый», — ноги мерзли, и вообще было зябко. Таксист, как обычно, перепутал подъезд, и Лузгин побежал к машине, свистнув в три пальца.

Кротов задерживался. Лузгин ходил по хрустящей ледяной крошке вдоль темного здания судмедэкспертизы, где располагался худший в городе морг — в нем не было холодильников, и если зимой еще было терпимо, то летом жуткий запах выворачивал внутренности даже на втором этаже в ритуальном зале.

По забору областной больницы, что на той стороне Котовского, скользнули яркие фары, и, спустя секунды, кротовский «джип», солидно перевешиваясь на ухабах, заполнил светом морговский двор и почти уткнулся толстым бампером в Лузгина. Тому сразу стало получше, хотя кому может быть хорошо возле морга. Они с Кротовым сразу пошли к темной двустворчатой двери, что в торце здания, и забарабанили в нее кулаками.

Послышались шаги и тихая ругань. Какой-то парень в синем халате открыл дверь, молча и жутко уставился на пришедших, но Кротов сунул ему в живот бутылку, донышком вперед, и сказал:

— Привет, братан. У нас тут корешок лежит. Глянуть надо.

Парень в халате оглядел темный двор, сунул бутылку в широкий карман халата и чуть пошире распахнул створку двери. Кротов с Лузгиным протиснулись внутрь в слабую желтизну дежурного освещения. Парень пошел вперед, Кротов за ним, и чуть не сверзился со ступенек вниз.

— Осторожнее, — сказал парень свое первое слово. У него был голос нормального человека.

Пока шли по коридорам, взгляд Лузгина зафиксировал лежащий у стены слева обгорелый дочерна человеческий обрубок, далее голого пузатого старика на расстеленной тряпке, но потом в мозгу сработала защита, и все мертвецы превратились для едва дышавшего Лузгина в муляжи и нечто под тряпками, и он пошел быстрее.

Кротов на ходу тихо беседовал с парнем в халате, тот кивал в ответ, показал рукой налево, и они вошли в комнату, где на оцинкованных столах лежали другие муляжи. Парень откинул край грязной простыни у первого стола и спросил:

— Это он?

Потом откинул простыню в ногах лежащего, повертел бирку, привязанную к большому пальцу, и сам себе ответил:

— Он.

У Сашки был открытый рот и мутные стеклянные глаза.

— Почему глаза не закрыли? — строго спросил Кротов.

— Закроем еще, — сказал парень. — С помощью клея. Вы забирать его хотите?

— Жена просила, — хриплым голосом сказал Лузгин, закашлялся и набил грудь трупным воздухом.

— Без справки не выдам.

— Какой справки?

— Нашей, из конторы. Утром приедете, возьмете справку для свидетельства о смерти и квиток для меня, тогда и заберете. Но рано не приезжайте, еще вскрытие будут делать.

— А менты сказали, что было вскрытие.

— Когда, ночью? — хмыкнул парень. — Хотя ему уже автобус вскрытие сделал.

Только сейчас Лузгин заметил, что Сашка лежал странно плоский посредине тела, простыня провисала.

— Лучше вы его не трогайте, — посоветовал парень. — Потом наши все сделают, в гробу лежать нормально будет. Домой такого забирать — с ума сойти.

— Тогда откуда взяли, что он пьяный был?

Парень в халате двумя пальцами приподнял простыню посредине, где она провисала, и спросил Кротова:

— Хочешь понюхать? Голимый спирт.

— Пошли отсюда, — сказал Лузгин и почти побежал к выходу.

Он стоял у машины, дышал и курил, дышал и курил, голова раскалывалась, страшно хотелось выпить, и Лузгин молил Бога, чтобы у Кротова в «бардачке» нашлось хоть что-нибудь, но только не водка, потому что пить водку из горла без закуси Лузгин так и не научился.

Вышел Кротов, от двери чирикнул пультиком блокировки машины. Лузгин снова окунулся в аромат свежей кожи, пластика и дорогих сигарет, дымом которых Кротов за два месяца уже пропитал салон «джипа» насквозь. Кротов курил английские, «Бенсон энд Хэджес», а где брал — не сознавался.

Глядя вперед, сквозь большое стекло, банкир склонился вправо, пошарил рукой в «бардачке», достал плоскую бутылку и положил на колени Лузгину. Тот отвинтил крышечку, понюхал и глотнул виски, и глотнул еще, пролив немного на шарф — Кротов резковато взял с места, выруливая от морга на улицу Котовского.

— Что делать будем? — спросил Кротов.

— А ничего не будем, — ответил Лузгин. — Поехали к Светке, там разберемся.

В школьной компании Сашка был на год младше остальных, и получалось так, что этих остальных он все время догонял. Позже закончил школу, позже поступал в институт и не поступил, ушел в армию, отстал еще на два года, по возвращении год гулял, присматривался, потом сдал-таки экзамены в университет на исторический, долго мучился заочником и в конце концов просто перестал появляться в университетском здании на улице Республики.