Слой 3

Лично к Кротову главный бюджетный смотритель не обращался ни разу, и он решил, что примет Терехова хотя бы из чистого любопытства.

– Пусть заходит, – сказал он Солянику, – только по-быстрому. Я полагаю, в четыре нам «ближний» колхоз уже не понадобится. Кто-нибудь из вас зайдет ко мне с новой раскладкой и общим решением.

– А если его не получится? – спросил Соляник.

– Всех уволю, – сказал Кротов. – Кроме вас, конечно. И хотел бы, да прав не имею.

– Так я и зайду, – усмехнулся думский председатель.

– А этих можете хоть сразу увольнять.

– Когда я получу распоряжение? – Безбородов аккуратно складывал бумаги в красную папку с надписью «Исполнительный комитет городского Совета народных депутатов». Кротов подумал: «Привык к этой папке или играет в оппозицию»?

– Вы где служили при Советах? – спросил он Безбородова.

– Да здесь же и служил.

– В горкоме партии

– Раньше в горкоме, потом зампредседателя горисполкома.

– По финансам?

Безбородов позволил себе улыбнуться.

– Ну и как, лучше было?

– Конечно, – с удивившей Кротова категоричностью ответил Безбородов.

– Не нравится вам, значит, демократия?

– При чем тут демократия, Сергей Витальевич? Вы же сами знаете, что в финансовых вопросах никакой демократии быть не может. Если бухгалтер станет демократом, он в два счета на нарах окажется.

– Терехов вас сильно достает?

– Я его на порог не пускаю.

– Неужели? – откровенно изумился Кротов. – А я полагал, вы с ним заодно, по старой памяти.

– Дурак он, – спокойно сказал Безбородов. – Сидел бы на хозяйстве и не лез в политику... Как был прорабом, так прорабом и остался. Бабы, пьянь и надуванье щек.

– Но ведь нагадить может!

– По-серьезному едва ли, – с ленивой гримасой произнес Безбородов. – У него в аудиторах бывшие секретарши сидят. Сами они ничего накопать не сумеют. Но если кто-то умный им подсунет грамотный фактаж...

– Да чепуха, – сказал Соляник. – Он человек управляемый.

– Тогда зовите... управляемого. Только не сразу, минут через пять.

– Я передам, – кивнул Соляник.

Когда все вышли, Кротов позвонил Лузгину.

– Слышь, Вовян, – сказал он, сдерживая голос, и тут же сам себя отматерил: ведь если слушают, услышат даже шепот, чего уж туг секретничать не в меру. – Что у нас есть на Терехова?

– Сплошная бытовуха, – вздохнул в трубке Лузгин.

– Ничего серьезного достать пока не можем.

– Плохо ищете, – сказал Кротов. – Савич подключен?

– Там тоже пусто.

– Не может быть такого. Копайте глубже.

– Так я же, блин, не буровик, Сере га.

– А по конторе что-нибудь нашли?

– Да кое-что наклюнулось.

– Выкладывай.

– Опять же как смотреть... Короче, этот самый кабээн уже три месяца ведет проверку фермерского хозяйства в Прибрежном – ну, бывший свиноводческий совхоз, километров тридцать от города. Каждый день четыре бабы-ревизорши плюс водитель ездят туда, сидят там целый день и вечером возвращаются.

– И где здесь криминал?

– Криминала нет, но установлено, что ежедневно они выписывают себе по восемьдесят семь рублей командировочных. На каждого. Это за тридцать-то километров? Хотя формально комитет находится в городе, а Прибрежное это уже район; так что вроде бы все по закону. Правда, норма командировочных установлена в три раза меньше, но они там какой-то северный коэффициент используют.

– Так, погоди, – сказал Кротов. – Восемьдесят семь рублей в день, пять человек на три месяца...

– Больше двадцати восьми тысяч новыми.

– А результат?

– Результат – ноль, – доложил Лузгин. – Пытались припаять нецелевое расходование, но в прокуратуре их на смех подняли. Тереховские тетки в законодательстве не смыслят ни черта. Сам он бегал к Савичу, просил возбудить уголовное дело – ну так, для понта, для зачета, чтобы видимость работы показать. Полковник наш из жалости дал санкцию, Терехов о том орал на всех углах, два раза по ящику выступил, в газете что-то напечатал. Дело, понятно, сразу же закрыли «за отсутствием», а вот фермеры молчать не стали и подали на Терехова в суд по обвинению в клевете, да еще иск за упущенную выгоду припаяли: он им своими наездами контракт по свинине сорвал. Такие вот дела, Витальич.

– Молодец, Вовян, неплохо, – расщедрился на похвалу другу Кротов. – Посадить не посадим, снять не снимем, но нервы хорьку помотаем. И копай дальше, копай!

– Когда копать? – окрысился Лузгин. – Я же вечером лечу.

– Найми кого-нибудь. За те деньги, что я тебе отстегиваю, можно взвод, с лопатами нанять... Терехов в суде точно проиграет?

– Да уж не выиграет, дело ясное. Иск по упущенной выгоде, скорее всею, отклонят...

– Это почему?

– Кабээн – структура государственная, ни один судья не рискнет обшерстить ее в пользу частников. А вот лично Терехов за клевету... Ну, пару окладов выложит. Больше всех пострадает газета, где печатались тереховские бредни: фермеры ей тоже иск вчинили. Вот здесь наша Фемидушка сработает по полной – судьи прессу не любят. Жалко Романовского, он и так сидит без денег. Может, как-то повлиять на фермеров? Ну, кредитик им подкинуть...

– Ни в коем случае, – пресек коллегу Кротов. – Пусть Романовский проиграет, пусть заплатит – злее будет. И не на фермеров – сам знаешь на кого. Сечешь поляну?

– Э, слышь, Серега, дело в том, что Романовский уже просил меня... ну, посодействовать. Чтобы иск отозвали.

– И ты пообещал?

– Ну, в некоторой степени – да.

– Знаю я твою «степень»: глазки прищурены, сигаретка в зубе: «Какой вопрос, Шурик, нам это как два пальца!». Похоже я тебя изобразил?

– Кончай выпендриваться, Серега, я серьезно.

– И я серьезно. Иск отзывать не будем, газете деньгами поможем, но не сразу – пускай пострадают, понервничают.

– А как же я? – спросил Лузгин растерянно. – Я же обещал.

– Плохой ты психолог, дружище. Твой Романовский – идеалист и романтик; вот мы и покажем ему, что не все и не всех в этом городе можно купить, что есть честные люди – судья, например. Ты старался по-дружески, но у тебя ничего не вышло. Романовский этому даже обрадуется – тому, что ты не серый кардинал, что у тебя случаются проколы. Это вас сблизит, поверь мне.

– Да уж, – буркнул в трубке Лузгин.

– Действуйте, – коротко скомандовал Кротов и посмотрел на вошедшего Терехова.

Коренастый, роста ниже среднего, с коричневым гиреобразным лицом и припухшими вечно глазами кабээновский главный начальник напоминал Кротову его взводного армейского старлея, просравшего по пьяни капитанскую четвертую звезду и с той поры затаившего злобу и ревность на всех обогнавших его сослуживцев. Сильнее прочих старлей ненавидел молоденького командира роты, из московских, чистюлю и интеллигента, кончавшего заочно академию. Ситуация была стандартная, почти книжная, но жизнь полна стандартных ситуаций. Когда однажды взвод паршиво отстрелялся и не позволил роте занять первое место по стрельбам в полку, и ротный надменно-вежливо ругал старлея перед строем, волосатый загривок взводного наливался кровью от унижения и торжества.