Случай на улице Капуцинов. Рассказы

Не оборачиваясь и не отрывая рук от лица, она ответила:

— О, Глисс, помогите! Хоть чем-нибудь, хоть советом, научите меня, я выбилась из сил! — и, глотая слезы, рассказала, что с того момента, как Сандерс вернулся из участка, с ним творится что-то ужасное. Он мечется по дому, не находя себе места, отказывается от еды, временами переходя в состояние сильнейшей апатии, не желая никого видеть…

Она приехала потому, что, может быть, мое присутствие сможет хоть как-нибудь помочь положению.

И мы поехали.

Нам открыл старый мафусаил, на цыпочках подбежавший к двери и так же на цыпочках засуетившийся вокруг нас, снимая пальто.

— Что делает д-р Сандерс? — спросила Мод.

— Лежит на диване в кабинете, — ответил шепотом слуга.

— Эллиот, можно войти? — спросила Мод, стоя у двери кабинета.

— Да, — услышал я тихий, заглушенный портьерой голос.

Мы вошли, и я увидел обращенное на меня желтое лицо с застывшим на нем выражением не то ужаса, не то крайнего отчаяния. Сандерс несколько дней не брился, и щетина волос, подернувшая щеки темным налетом, дополняла гнетущую картину человеческого горя.

— Слушай, Глисс, — сказал он, привставая с дивана, — что бы ты сделал, если бы тебе пришлось выбирать между потерей самого любимого тобою в мире, ради чего ты всю жизнь работал, и между потерей твоего доброго имени, — того, что принято называть честью?

— Все зависит от того…. — нерешительно начал я.

— Да, да!.. — почти закричал Сандерс, хватая меня за рукав, — я так и знал, что ни ты, что никто не сможет дать прямого, ясного ответа! А он мне нужен, нужен, как воздух, хлеб голодному!.. — и, близко наклонившись ко мне, он почти в самое ухо шепотом кинул три ошеломляющих слова:

— Леони убил я…

Я посмотрел на Мод. И во взгляде ее бесконечно печальных глаз нашел тот ответ, который еще усилил мое изумление: Сандерс не бредил, не сходил с ума, он сказал правду.

— Слушай, Глисс, — я расскажу все по порядку, и ты суди меня, как подсказывает тебе твоя совесть. И как ты скажешь, я так и поступлю… Ты ведь знаешь мою проклятую любовь ко всякого рода мистификациям, — начал он, пересекая взад и вперед по диагонали мягкий, занимающий всю площадь кабинета ковер. — Все было рассчитано, обдумано до мельчайших подробностей, и глупый случай, которого я никак не мог принять во внимание, закончил катастрофой всю мою хитроумную постройку…Слушай, Глисс, говорящее кино существует. А что оно действительно создает иллюзию натуры — этому служат доказательством ваши свидетельские показания. Когда я раздвинул портьеру и сказал, что не смогу выйти к ужину и лягу отдохнуть, так это был не я, Глисс. Мод стояла на площадке лестницы холла, над столом, за которым вы сидели, и пропустила несколько метров заснятого раньше говорящего фильма, спроектировав его на экран за дверью кабинета, дверь же была распахнута и портьера раздернута часовым механизмом.

Вышла же она на площадку незаметно для вас, через винтовую лестницу в спальне, рядом с кабинетом…

А я в это время выходил из вагона подземки на другом конце города, направляясь к Дубовой аллее, к дому общества инженеров-политехников, чтобы там прочесть свой доклад о телестереоскопии… Я внутренне смеялся, представляя ваши изумленные лица при чтении этого доклада, всю ту кутерьму, которая подымется вами и которая послужит блестящим доказательством безукоризненности моего изобретения. Мне было до того весело, что я поймал себя на том, что хохочу, идя по пустынной улице, на которой не было ни одной души, — до того весело, что я не заметил, как свернул в сторону, что иду по улице Капуцинов, находящейся в стороне от прямого пути.

И вдруг передо мной выросла фигура здоровенного парня ростом чуть ли не выше меня.

— Веселый джентльмен, — голосом, от которого наверное лопнул бы мой говорящий фильм, сиплым и разбитым, как отсыревшая гитара, дыша на меня букетом алкогольных специй, сказал верзила, — не найдется ли у вас немного радости и для меня в виде соответствующих денежных знаков.

Я навесил палку на руку и весьма охотно полез в боковой карман сюртука за бумажником, решив дать и ему немного радости. Вынув бумажник, я при слабом свете отдаленного фонаря стал рыться в нем и вдруг увидел у самого моего горла пару огромнейших лап, затем почувствовал, что мне не хватает воздуха, — видимо, бродяга был специалистом своего дела.

Помню борьбу, помню, что мне удалось освободиться из цепких пальцев, помню, как я крикнул, выталкивая воздух из полузадушенного горла, как я отбросил бродягу, сам не подозревая о своей недюжинной физической силе.

— Ну и черт с тобой, если ты такой несговорчивый, — сказал бродяга, видимо, собираясь повернуться и отправиться дальше за новыми подвигами. И тут-то я совершил то, чему оправдания не найду никогда. Я перебросил палку в правую руку, взяв ее за конец, и кинулся на бродягу, он побежал от меня, испуская дикие вопли. Я гнался за человеком, как зверь, Глисс, с жаждой убить его, с палкой в одной руке, с бумажником в другой. Мы пробежали почти всю улицу, я настиг его и сзади, сзади, Глисс, с размаху с остервенением ударил его палкой по виску. Он рухнул, опрокинувшись назад, на затылок. Увидев несущегося вперед с револьвером полицейского, я бросился бежать. Инстинктивно кинулся вбок, в темный переулок и, путаясь в мешанине каких-то тупиков, пустырей и переулков, выбрался к остановке подземки. Вид у меня был, наверное, достаточно дикий, — немногие поздние пассажиры смотрели на меня с изумлением. Мод все знает, Глисс, — до самого момента ареста мы сидели, прижавшись друг к другу, оцепенев от обрушившегося на нас несчастья…

— А твой припадок, Сандерс? Значит, он тоже был инсценирован? — спросил я.

— Все, с начала до конца, — воскликнул он, останавливаясь передо мной и выгибая пальцы сплетенных рук так, что, казалось, лопнут сухожилия, — было ложью!.. И припадок, прорепетированный мной несколько раз, и музыка Мод, и ее беспокойство, — все, все с начала до конца! Все было подстроено, обдумано до мелочей, включая сюда и спешную постройку винтовой лестницы из спальни на второй этаж. Если бы все кончилось благополучно, все это получило бы свое оправдание, создало бы картину блестящей шутки. А сейчас… — и с тихим стоном Сандерс опустился на диван.

— Десять лет исканий, — продолжал он, — десять лет упорного труда, бесконечных опытов, кропотливой работы над мельчайшими деталями моего аппарата, переходы от отчаяния к надежде и снова к отчаянию и, наконец, полная, безусловная победа… а затем несколько минут этого ужаса, который уничтожил, растоптал и весь мой труд и мою победу…

— Но, Сандерс, — сказал я, — ведь дело, по-моему, обстоит вовсе уже не так мрачно. Ведь ты убил, защищаясь… Иди, сознайся, — никто не сможет обвинить тебя, и твое изобретение еще больше заставит всех изумляться… Ведь более выгодной обстановки для его успеха и не придумать!..

— А клятва, торжественно данная мною в присутствии вас всех, там, в участке, в том, что бумажник и палка у меня были украдены? А бегство от полицейского? А удар сзади, зверский, подлый удар, который никак нельзя квалифицировать как самозащиту? Нет, Глисс, я плохо разбираюсь в этих делах, но знаю, что оправдание тут исключено…

— Нет, нет, ни за что, — сказала Мод, — он не вынесет этого, он погибнет в тюрьме, нет, Глисс, это немыслимо!..

* * *

Глисс замолчал… Последние вспышки углей судорожным светом метались по полу и стенам, как зарницы отдаленной грозы.

— Ну, и что же, — спросил Клей, — на этом и кончается ваша история?

— Если хотите, — да, Клей. Это был мой последний разговор с Сандерсом и его женой. Вскоре они уехали из города, и у меня нет сведений о них.

Клей встал… Вынув из кармана перчатки, он медленно натянул их на пальцы. Подошел к углу, где стояла его палка, взял ее, отыскал на столе шляпу. Затем церемонно поклонился Глиссу.

— Будьте здоровы, Глисс, — сказал он, смотря на него с жестокой усмешкой, — что же касается душевной борьбы доктора Сандерса, то я принужден прекратить ее…