Случайные имена

Тут опять требуется небольшое отступление. Несмотря на то, что был А. С. одиноким двадцатидевятилетним холостяком, жизнь вел тихую, кабинетную, круг дружеского общения его был узким, да и в библиотеке доводилось проводить много времени, любовь к женскому полу в его жизни стояла не на последнем месте, только вот любовь эта не была, что называется, очень уж взаимной. Нет, Александр Сергеевич не был девственником, скользнула через его сердце пара романов, оставив давно зарубцевавшиеся шрамы, стала прошлым, но отчего–то придала самому облику Алехандро такое романтическое страдание, что женщины жалели его, женщины с ним дружили, но дальше дело не шло, хотя влюблялся Александр пылко и пылко же домогался предмета своей страсти, но предмет лишь смеялся да предлагал милейшему господину Лепских «оставаться друзьями», предпочитая более интимную форму отношений с любым другим знакомым индивидумом (через одно «у» лучше, чем через два), хотя бы с тем самым приятелем, на день рождения которого ровно в шесть часов (как и было назначено) и явился сегодня грустный Алехандро (последняя его попытка связи более завлекательной, чем «оставаться друзьями», потерпела крах буквально накануне, то есть в минувший четверг, и — соответственно — тоже вечером, когда он решил напроситься в гости с последующей, может быть, ночевкой к своей очередной знакомой, симпатичной преподавательнице английского, первый год работающей на кафедре иностранных языков, но она лишь поблагодарила его за приятное времяпрепровождение (два мучительных часа в душном кинозале за просмотром слишком умной фильмы) да, сославшись то ли на старенькую маму, то ли на пожилую тетю (почему–то никто и никогда не ссылается на такого же старенького или пожилого папу), выскользнула за скобки, мельком предложив уставшему от подобных фраз Александру «оставаться друзьями», — скобки закрылись, четверг подошел к концу), где — как уже было сказано — и встретил внезапно вчерашнюю незнакомку, на которую и уставился сейчас так, будто судьба давала ему еще один, на этот раз действительно самый последний шанс.

— Проходи, проходи! — сказал приятель, вводя Александра в комнату, поочередно представляя его собравшимся гостям. — Вот месье X, а вот мадам Y, вот… — тут приятель повернулся к блондинке, но А. С. так и не понял, как он это сделал, то ли интимно, то ли просто с радушным гостеприимством вежливого хозяина, — отчего–то прозвучало странное имя Клара, сразу же потащившее за собой какого–то Карла с кораллами, да еще пароход «Клара Цеткин», на котором А. С. несколько лет назад плыл из Москвы в Ростов (весь путь пытаясь совратить — еще можно: увлечь, соблазнить и т. д. — холеную даму средних лет, т. н. бальзаковского возраста, путешествующую в отсутствие детей и мужа, но соблазнил ее, в конце–концов, богатый грузин, откликавшийся на имя «князь», Александр Сергеевич тогда только–только приступил к написанию диссертации), — а вот, — тут приятель повернулся к брюнетке и назвал то имя, которое по замыслу должно было прозвучать лишь в конце этой главы, но у кого–то (то ли у автора, то ли у одного из героев) не хватило терпения, — Катерина, знакомься, это Сашка!

Сашка безмолвно пожал протянутую ему женскую руку (холеную? пухлую? сильную? изящную? — можно продолжать долго), а потом вдруг взял да поцеловал, сказав при этом:

— Очень приятно, моя фамилия Лепских!

Брюнетка прыснула, засмеялась и коралловая Клара, что же касается X и Y, то они хором закричали: «К столу, к столу!» — и Александр Сергеевич был усажен хозяином между Кларой и Катериной, между двумя К., так и не поняв при этом, кто же из них является подругой хозяина.

— Ну что? — спросил хозяин. — Пожалуй, начнем? Кто хочет выпить за мое здоровье?

За здоровье хозяина хотели выпить все, пили, как это водится, водку, вот только особым образом настоянную именинником то ли на апельсиновых, то ли на лимонных корочках. Александр Сергеевич, хотя выпивать обычно не любил, старался на сей раз не отставать от прочих участников застолья, принимал рюмку за рюмкой, даже встал один раз и произнес очень уж проникновенный тост за хозяина дома, между рюмками А. С. плотно закусывал (а закусить, несмотря на холостяцкий быт хозяина, было чем, особенно удалась селедка под шубой, приготовленная, без всякого сомнения, женскими руками, но вот чьими, блондинки, то есть Клары (в таком случае приятеля можно назвать Карлом), или Катерины, вопрос этот не давал Александру Сергеевичу ни минуты покоя, свербил где–то в затылочной части мозга, подталкивал наливать себе еще рюмку, а затем так же быстро опрокидывать ее в рот, куда ты спешишь, даже поинтересовался приятель, а потом добавил:

— Что, хандра заела?

Александр Сергеевич не ответил, лишь посмотрел на него помутневшими глазами да грустно крякнул, отчего–то решив, что лишь брюнетка может быть пассией именинника, а значит, опять ему, то есть г-ну Лепских, ничего не обломится, хотя ведь лишь сам он знает, как хочется ему любви и ласки, нежности и прочих приятностей, что дает мужчинам интимное женское общество, но лишь брюнетка с голубыми глазами могла дать ему это, и не только сейчас, в наступающую минуту, а отныне и вовеки веков, ведь к концу второй поллитры, настоянной то ли на лимонных, то ли на апельсиновых корочках, Александр Сергеевич не на шутку влюбился (втюрился, втрескался, врезался), побив этим даже собственный рекорд скорости (два года назад он за полтора часа прошел путь от симпатии к обожанию новой кафедральной лаборантки, останемся друзьями, сказала она ему пару дней спустя), ну почему так всегда, думает печальный Александр Сергеевич, когда нога его (правая, ибо Катерина сидела справа) касалась плотной и горячей (хотя, может, это ему так лишь казалось) ноги брюнетки (теперь добавим: голубоглазой), отчего она прыскала легким, необычайно воздушным смешком, и смешок этот погружал Александра Сергеевича в чувство до боли знакомое: печалью называется оно, печалью да еще состраданием к собственной судьбе!

— Сколько можно пить? — наконец изрекла Клара. — Может, потанцуем?

— Потанцуем, потанцуем, — подхватил призыв хозяин дома и пригласил Клару на первый же тур непонятно чего под непонятно какую музыку. Александру Сергеевичу уже было все равно, Александр Сергеевич чувствовал себя таким несчастным и никому не нужным, что даже не заметил, что это Клара, а не Катерина пошла танцевать с хозяином, а значит, у него, у А. С. Лепских, был шанс, но его надо использовать, надо встать, подойти к обладательнице голубых глаз, шаркнуть ножкой, кивнуть головой, как бы выказывая этим настоятельную просьбу не отказать в танце, но Алехандро способен лишь на то (коварная это штука, водка, настоянная на корочках!), чтобы выйти на балкон и закурить, немо уцепившись за узенькие перила, хотя никаких перил он сейчас не чувствует, а лишь осознает одно желание: рухнуть туда, вниз, да и покончить таким образом поскорее со своей непутевой жизнью!

— Чего вы грустите, Саша? — слышит он вдруг позади себя голос Катерины и, моментально трезвея, начинает понимать, что эту субботу запомнит надолго, может быть, навсегда. Хотя суббота, надо сказать, еще не закончилась.

3

Да, суббота еще далеко не закончилась, но празднество по случаю именин приятеля подходит к концу, что будем делать дальше, хочется спросить мне милейшего Александра Сергеевича, добрейшего и приятнейшего в общении г-на Лепских, но я только смотрю, как он оборачивается и с тоской (ну вот, Александр Сергеевич, сейчас тоска–то отчего?) глядит на возникшую в дверном проеме Катерину, ведь — положа руку на сердце — явление это не только неожиданное, но, честно говоря, и не запрограммированное, ибо отнюдь не Катерина должна была появиться на балконе, а коралловая Клара, вот только кто–то (и отнюдь не я) сжалился над Алехандро, перемешал вновь все приготовленные к раздаче карты, сдал одну, сдал вторую, тройка, семерка, вместо ожидаемого туза выпадает голубоглазая подруга, которой, впрочем, еще предстоит стать таковой, а получится это или нет — сие зависит уже исключительно от А. С. Лепских. Нам же остается одно, выступить в роли соглядатаев, этаких любопытных рож, приникших к множеству замочных скважин, ведь — если признаться в одном из самых потаенных желаний каждого из нас — подобное соглядатайство за чужими судьбами порою доставляет большее наслаждение, чем проживание своей, одной–единственной, неповторимой судьбы, а потому побыстрее разбирайте замочные скважины, дамы и господа, третья глава начинается с очередного подъема занавеса, сцена на балконе, герой должен встать на колени и взмолиться о том, чтобы дама его сердца… Впрочем, хватит превращать все в дешевую мелодраму или — паче того — в разухабистый водевиль, героев надо любить, а я ведь действительно люблю их, и — на сей момент — самым, пожалуй, приятным в общении является для меня именно Александр Сергеевич, здравствуйте, говорю ему я в очередной раз, здравствуйте, симпатяга вы мой, позвольте поприсутствовать?

Он позволяет, он смущенно улыбается, чуть подмигивает мне правым глазом, а потом вновь забывает о моем существовании, и я ухожу на второй, а потом и на третий план, становлюсь незаметной точкой, ибо не дай господь помешать Алехандро в намечающемся сдвиге судьбы, ведь мне–то известно, чем он закончится, а ему нет, так что пусть все идет так, как и должно, и пусть добрейший наш Александр ожидает от сцены на балконе лишь только хорошего, отныне и вовеки веков!

— Так чего вы грустите, Саша? — спрашивает его внезапно появившаяся в дверях Катерина, и Александр Сергеевич вдруг чувствует, как в уголках его глаз навертываются непрошенные и такие неуместные сейчас слезы.

— Простите, — говорит он, — я слишком много выпил сегодня, вот и стало нехорошо… А грущу… Да не грущу я вовсе, просто душно стало, вот и решил выйти на балкон…

Катерина улыбается, а потом вновь обращается к Алехандро:

— Вы знаете, мне уже пора идти, вы не могли бы меня проводить?

— Конечно, конечно, — с радостью отвечает тот, наконец–то понимая, что вот и на его улицу (вполне возможно, не будем столь определенны) пришло (должно прийти, приходит, где–то поблизости, если быть точнее) если не счастье, то по крайней мере внятное его обещание, а значит, надо проводить голубоглазую прелестницу, и они вместе входят в комнату, Катерина обращается к хозяину дома, все еще танцующему с блондинкой кораллового имени под непонятно какую музыку медленный и (предположим) чувственный танец, мне пора идти, говорит Катерина, а Саша меня проводит, хорошо? Хозяин не отвечает, хозяин увлечен партнершей, да и потом — кто он такой, чтобы давать согласие на начало того увлекательного приключения, что замыслила в своей хорошенькой головке черноволосая Кэт? Случайно возник на этих страницах и так же случайно исчезнет, оставив после себя лишь несколько камешков для игры в го (два черных и один белый), да серый твидовый пиджак с замшевыми налокотниками, сиротливо висящий сейчас в пустом и гулком шифоньере, проще же говоря, платяном шкафу, так что покинем хозяина–именинника, покинем Клару и анонимную пару X+Y и выйдем с Катериной и Александром Сергеевичем из душной комнаты на улицу.

Как уже было сказано, дело происходило в сентябре, первая декада, нахлынувшая на город мутными дождями, подошла к концу, унеся с собою грязь и то чувство неприкаянности, которое обычно приходит в эти первые, дождливые, осенние дни, наступило бабье лето, с ворохом золотых и багряных листьев, с ярко–красными гроздьями рябины, со стылым вечерним воздухом, каким–то необыкновенно прозрачным (а может, что и призрачным) и ясным этими мимолетными, мгновенно проскальзывающими между пальцами вечерами, после чего остается лишь щемящая тоска в сердце, как предвестник того, что со дня на день вновь наступит ненастье, и дождь, который уныло забарабанит по крышам на несколько недель, закончится, но вместо него пойдет снег, и это уже до весны, до будущего лета, что сверкнет и исчезнет, вновь сменившись вот этими сентябрьскими днями, в один из которых, поздним, надо сказать, вечером, Катерина и Александр Сергеевич вышли из подъезда того дома, где случайный игрок в го и не менее случайный обладатель серого твидового пиджака с уже успевшими набить оскомину замшевыми налокотниками (заплатами) праздновал свой день рождения. Перед ними открывалось, что совершенно естественно, множество дорог, вот только выбрали они кратчайшую, ведущую к дому голубоглазой брюнетки, а жила она, оказывается, всего лишь на соседней улице, пройдешь квартал, свернешь в переулочек, выйдешь на параллельную стрит (улица, переулочек, стрит), минуешь еще два дома, один из которых двухэтажный, старой постройки, в нем сейчас мутно светится одно–единственное окошко, да можно различить вывеску над подъездом «Ателье» (и ни слова уточнения, то ли ателье по ремонту телерадиоаппаратуры, то ли ателье мод, то ли еще чего), затем — блочная пятиэтажка, так называемая хрущоба, грязно–серого, немытого цвета, с проходными комнатами и совмещенными санузлами, а вот следующий дом и будет тот, который нам нужен, привлекательный такой дом, благопристойно сосуществующий в соседстве с уже упомянутыми постройками, элегантный дом нежно–кремового цвета, из кирпича, с высоким цокольным этажом, в котором нет сейчас ни одного огонька, если не считать мигающие лампочки сигнализации над входом в сберкассу и — соответственно — над входом же в магазин «Овощи — фрукты», в котором сегодня днем, перед тем, как отправиться на день рождения, Катерина выстояла здоровущую очередь за бананами, вот только сей экзотический плод ухмыльнулся ей не очень приятной — усмешкой? улыбкой? ухмылкой? но это уже вовсе масло масляное! — ибо (как это и положено) товар закончился перед носом, но не в бананах дело, а в том, что Александр Сергеевич уже довел Катерину до дверей и стоит такой же грустный, как и на балконе в квартире приятеля, ибо не знает, что делать дальше. Катерина приходит ему на помощь, ей отчего–то безумно жалко сегодня этого милого недотепу, и она говорит:

— Может, хотите чаю? — А потом добавляет: — У меня никого нет, мать в отпуске, в Крыму…

Алехандро кивает, и Катерина проскальзывает вперед него в подъезд, указывая путь, по которому надо следовать, что он и делает. Опустим таящий такие большие возможности для описания подъем в лифте на шестой этаж, промолчим о том, как они вышли из полутемной кабины на залитую ярким светом площадку, на которой были расположены всего лишь три входные двери, к одной из которых — левой, то есть самой близкой к лифту, и направилась Кэт, достав еще в лифте из сумочки большую связку ключей, которой и начала греметь, открывая запор за запором, будто там, за дверью, была не обыкновенная двухкомнатная, пусть и улучшенной планировки квартира, а пещера Али — Бабы, тайные хоромы графа Монте — Кристо, вход в сокровищницу то ли розенкрейцеров, то ли каких прочих масонов, сундуки золота, ларцы, набитые бриллиантами, изумрудами и чистейшим индийским жемчугом, джутовые мешки, наполненные монетами разных стран и разных веков, но только хватит играть в Дюма и Стивенсона, Катерина открывает последний замок и распахивает дверь, как бы приглашая — молчаливо, лишь жестом, — г-на Лепских последовать внутрь.