Слуга Божий
Шрифт:
— Идём, — кивнул я, и он послушно встал. Я закрыл за нами дверь, и мы остановились в коридоре.
— Ну, дают, Мордимер… — Смертух скривил лицо в улыбке.
Вот так оно и есть. Бедный Мордимер работает и кумекает, как заработать денег, а все вокруг думают только о развлечениях.
— Послушай-ка, — сказал я. — Ты когда-нибудь слышал, чтобы в Хезе осудили колдунью, которая не признала себя виновной?
Может у Смертуха и не самый быстрый ум, но, без всякого сомнения, отличная память. Он способен цитировать разговоры, о которых я уже даже не помню, а были ли они. Сейчас на его лице отразилось усилие творческого процесса. Невольно я отвёл взгляд.
— Есть, — он радостно
— Неплохо, — поддакнул я.
Ибо действительно не случалось почти никогда, чтобы грешник не сломался на первом, от силы втором дознании. Только по-настоящему закоренелые пребывали в заблуждении даже на третьем допросе, но обычно он оказывался решающим. А Берта выдержала три допроса. Я всегда утверждал, что женщины крепче, чем мужчины. Мужчине достаточно показать раскалённый прут для протыкания яиц или разместить над естеством котелок с расплавленной серой, чтобы он начал петь, как по нотам. А вот женщину так легко сломать не удастся. Удивительно, правда? Хотя у вашего покорного слуги на всё были свои методы.
— Но на неё были такие зацепки, что всё равно её сожгли.
— Спасибо, Смертух. Приятного отдыха.
Он жутко улыбнулся, а я вернулся к бумагам. Обвиняемая Лоретта Альциг, вдова, двадцать шесть лет, жила с имущества своего умершего мужа, оптового купца. Не признала себя виновной. Ни в убийстве, ни в применении чёрной магии. И всё равно её приговорили. Хуже, она не была подвергнута установленному следствию. Говоря языком простых людей, её не пытали. Почему? Протокол был полон пробелов, не были заданы основные вопросы, даже не было сказано, как погибли эти трое мужчин. Я ничего о них не знал, кроме того, что допрашивающие называли их поклонниками. Выходит, молодая, красивая вдовушка имела трёх ухажёров. Почему она хотела их убить? Завещание? Об этом также ни слова в протоколе. Я покрутил головой. Эх, эти городские суды.
***
Я встал с рассветом. Солнце брезжило сквозь ставни. Ветер куда-то прогнал тяжёлые, грозовые тучи, и когда я открыл окна, то увидел, что рынок подсыхает в лучах солнца. Обещал прекрасный, сентябрьский день. Хорошее время для аутодафе[68].Я зевнул и потянулся так, что даже хрустнуло в суставах. Дохлебал вчерашний холодный луковый суп и заел его остатками каши. Пора вставать на работу, бедный Мордимер, — подумалось. Я вошёл в комнату близнецов. Они лежали на кровати, сплетённые с этой своей девкой, как большое, трёхголовое животное. Первый выставил в сторону двери бледную, прыщавую задницу и как раз пёрнул сквозь сон, когда я входил. Я пнул его носком сапога (корчмарь уверял, что сам их вычистит, и, действительно, они блестели, как у пса яйца), и он вскочил по стойке смирно. Похоже, был ещё немного поддатым, поскольку его повело.
— Буди Смертуха и через два патера вы должны быть внизу, — сказал я сухо.
Я вышел из корчмы (может поснедаете, уважаемый магистр? — услышал я голос корчмаря, но только отмахнулся) и начал читать «Отче наш». При втором«дай нам силы, Господи, дабы не прощали мы должникам нашим!»[69],я услышал топот по лестнице и близнецы вывалились через порог. Смертух появился только при «Аминь». Но всё-таки успел.
Арестантская размещалась в подвале под ратушей. Ха, ратуша — это громко сказано. Это было двухэтажное, каменное здание из тёмножёлтого кирпича, крытое дранкой. В зале на первом этаже нас уже ждали бородатый священник, бургомистр и двое стражников. На это раз без глеф.
— Уваж-жаем-мые гос-спод-да, — поприветствовал, заикаясь, бургомистр, а пробощ
кивнул нам головой, глядя исподлобья. Я присмотрелся к нему и заметил, что у него опух нос и губы покрыты свежими корочками.— Садитесь, — я указал на места у круглого стола.
На нём стояла тарелка с холодным мясом и пшеничными лепёшками, а рядом находились кувшин пива и бутыль, наверное, с водкой. Я вытащил пробку и понюхал. О да, это была крепкая сливовая водка. Что ж, быть может, в ходе допроса пригодится тем из нас, у кого слабый желудок.
— Прочитал протоколы. — Я бросил на стол стопку бумаг. — Это говно, господа.
Пробощ хотел было что-то сказать, но вовремя клацнул зубами. Возможно, не хотел вновь получить перелом носа.
— Поэтому, прежде чем мы спустимся к обвиняемой, хочу, чтобы вы поделились с нами информацией. Рассчитываю, что она будет исчерпывающей и правдивой.
— Ув-веря-я… — сказал бургомистр и хотел ещё что-то добавить, но я поднял руку.
— Правила таковы: я спрашиваю, вы отвечаете. Понятно? Кем были трое убитых?
— Ди-ди-ди, — начал бургомистр.
— Дитрих Гольц, торговец лошадьми. Бальбус Брукдофф, красильных дел мастер, и Петер Глабер, мастер мясников, — ответил вместо него священник. — Два вдовца и холостяк.
— У вас тут красильня? — удивился я. — Смотри-ка. Как погибли?
— Со-со-со…
Я вопросительно посмотрел на священника.
— Сожрали их черви, — с неохотой объяснил он и как бы с опаской в голосе.
— Вши с вашего постоялого двора? — пошутил я.
— Когда они умерли, из них выползли длинные, толстые, белые черви, — произнёс пробощ и быстро перекрестился. — Из всех отверстий.
Я какое-то время молча их разглядывал. Бургомистр отводил взгляд, а священник совсем наоборот — смотрел мне прямо в глаза. Я взял со стола пшеничную лепёшку и откусил. Хорошая, свежеиспечённая.
— Кто был свидетелем этого явления?
— В случае с Гольцем только его конюшенный, а червей, выползающих из тел Брукдоффа и Глабера, видели несколько человек…
— Я-я…
— Где эти черви?
— Скрылись в земле.
— Ясно, — сказал я. — Смертух?
— Не помню ничего такого, Мордимер, — ответил он, как я и ожидал.
— Чёрная магия, пробощ, а?
— Так считаю, — согласился он серьёзно.
— Кто знает… — ответил я в задумчивости и почесал подбородок. — Они хотели на ней жениться?
— Д-да.
— Отписали ей что-нибудь в завещании?
Бургомистр посмотрел на меня так, будто впервые услышал слово «завещание», а священник пожал плечами.
— Вроде, что-то там завещали, — неуверенно произнёс он.
— Выходит, ничего ценного, как думаю, — подвёл итог я. — Что найдено во время обыска? Пентаграммы? Запрещённые книги? Яды? Куклы?
— Н-нич-чего.
— Ничего, — повторил я. — Забавно, правда, Смертух?
Он не ответил, да я и не ожидал от него ответа.
— Суммируем то, что я услышал. — Я встал из-за стола, беря следующую лепёшку, ибо были на самом деле вкусными. — В городе погибает трое уважаемых граждан. Погибают,признаю, незаурядным способом. Обвинённой в убийстве, совершённом посредством чёрной магии, становится молодая вдова, за которой ухаживали все трое. Нет улик её преступления, нет мотивов, подозреваемая вину не признаёт. А вы не вызываете епископского инквизитора — ба! — не вызываете хотя бы палача, на что, кстати говоря, и так не имели в этом случае права, и не допрашиваете её надлежащим образом, а только сразу приговариваете к костру. Приговор выносится единогласно бургомистром, двумя скамейщиками и пробощем, который выступал как представитель церкви. Что-нибудь не сходится в том, что я сказал?