Служанка

Пока я сочувствовала жертве снобизма, Тим встал и, почти коснувшись моего уха губами, сказал:

— Побудешь немного одна? Изабелла Марковна на меня глаз положила, должен отбить ей пару поклонов. Она светская львица и мать нашего серьезного инвестора.

— Конечно, побуду, — облегченно вздохнула я. Конечно, я лучше посижу в опустевшем зале, чем буду привлекать внимание в фойе, как одинокий айсберг, а заодно спокойно придумаю правдивый ответ.

Глава 20

— Изабелла Марковна! Какая приятная встреча, — натягиваю на лицо самую радушную улыбку и, взяв обеими ладонями ее высушенную куриную лапку, унизанную бриллиантами, подношу к губам.

— Тимофей, мальчик мой! — зарделась престарелая кокетка. — Очень приятно, что молодежь интересуется искусством. Как Матвей Тимофеевич? Как Ольга Васильевна?!

Вот и не верь в Бога?! Не иначе, как без его промысла не обошлось. Если б не внезапный приступ диареи у Никотинки, завтра вся Москва уже гудела бы о неслыханном позоре, которым Барковский покрыл себя. Ну и заодно меня. Потому что нет ничего отвратительней, чем выслушивать лицемерные «ахи» и «охи» любителей поковыряться в чужих ранах. Причем, насколько я знаю, такие стервятники, питающиеся эмоциями горя, стыда, водятся как в высшем обществе, так и в рабоче-крестьянской среде. Разница лишь в утонченности шпилек.

Можно сказать, Судьба дала отцу еще один шанс исправить свою глупость, которая может обернуться не только осуждением общества, но и вполне себе материальными потерями. Это не шоу-бизнес, где от скандалов только увеличивается популярность, а следовательно и деньги. Здесь все по-другому.

— Милая девочка с тобой! У нее очень одухотворенное лицо. Сразу видно, что из приличного общества. Но волосы — это просто какой-то протест. Друг мой, посоветуй ей сменить имидж.

Да, Матвей Тимофеевич избежал огласки, зато я почти подставился. И чтобы ей не пришло в голову познакомиться поближе с «милой девочкой» я понял, что придется позорно спасаться бегством.

Выслушав еще пару ценнейших замечаний о современной культуре и манерах, я снова сжал ладошку почтенной матроны и, извиняясь, склонил голову.

— Изабелла Марковна! Прошу прощения, обещал во втором антракте накормить свою спутницу профитролями. Они здесь хороши, — умышленно придаю своей речи витиеватый изыск, за что получаю вольную и милостивую улыбку.

И пришлось снова включить скорость, чтобы успеть еще раз накормить Анюту и успеть в зрительный зал к началу третьего отделения.

Можно было бы сказать, что это самый лучший вечер за последние не знаю сколько лет. По дороге домой у Анюты не было повода усаживаться на заднее сидение, и я снова тонул в ауре ее обаяния. Мы болтали о всякой чепухе, смеялись, как беззаботные дети, и я начисто забыл, что хотел выяснить насчет итальянского.

Опять поймал себя на мысли, что с Аней я полностью перестаю морально «предохраняться». Говорю, что думаю, хохочу так, что стекла трясутся. Имидж скучающего, искушенного джентльмена просто трещит по швам. Я не хочу контролировать свои эмоции и не боюсь, что Аня, воспользовавшись моей открытостью, влезет мне под кожу и начнет прорастать, как гриб- сапрофит. Мне легко и спокойно.

Не боясь показаться старомодным, я проводил ее до двери комнаты. Пожал руку и, пожелав «Спокойной ночи», чуть ли не с криками «Й-е-ху-у!!» собрался любить весь мир.

Однако долго пребывать в эйфории мне не пришлось. Только я улегся и хотел снова потрясти волшебную копилочку приятных воспоминаний, как в дверь забарабанили.

— Тимофей! Тимофей!! Пожалуйста! Тимофей!!! — срывающийся голос Никотинки заставил меня подпрыгнуть и рвануть к двери, по пути натягивая домашние штаны.

— Вероника, черт тебя подери! Чего ты орешь не своим голосом! — рявкнул я на нее. — Что случилось?

Хотя ответ мне был не нужен. По ее искреннему испугу я понял, что с отцом что-то случилось.

Влетев в родительскую спальню, я застал отца в скрюченном положении.

— Ник, пойди в гостевую спальню, — с трудом выдыхая слова, отец спешил уменьшить число свидетелей своей слабости. Тем более, Ника была не просто свидетелем — она была единственным человеком, перед которым он отчаянно боялся показать свою немощность и уязвимость.

И так уже, судя по обстановке, она видела многое из того, что, по мнению Барковского, было недопустимо. Крупные капли пота, выступившие на его упрямом лбу, всполохи боли в глазах и полная беспомощность. Очевидно, и трусы на него пришлось натягивать Никотинке, потому что надеты были впопыхах и еще наизнанку. Конечно, Кельвин Кляйн на него не обиделся, но степень остроты приступа показал точно.

— Тим, — прохрипел отец, после того, как Никотинка испуганно шмыгнула за дверь. — Сделай мне укол. Там, в нижнем ящике «Мовалис» и шприцы.

— Пап, я не могу в живого человека тыкать иголкой! Я не медбрат! Сейчас вызову «скорую». Может, таблетки?

— Ольга мне укол делала, а потом вызывала Данилыча, — простонал он.

— Какого Данилыча? Остеопата? Где твой телефон? Сейчас вызову! — я озираюсь по сторонам в поисках аппарата.

— У меня нет его номера. Твоя мать с ним контактировала. И вызывала, и расплачивалась, — морщась от нестерпимой боли, прохрипел отец.

И я чувствую себя последним поганцем, потому что в душе, как адский коктейль, смешались две искрящиеся и слепящие своей яркостью эмоции — острое сочувствие родному человеку и практически неконтролируемое злорадство.

Ясен пень, что приступ радикулита случился во время секс-родео, когда старик пытался отыграть роль молодого разгоряченного быка. Но, один неловкий поворот — и вместо быка — стонущий от боли мужичок не первой свежести с одряхлевшими ягодицами и выделяющимся животиком.

— Давай я маме позвоню, пусть вызовет этого Данилыча?! — предлагаю чисто для проформы, потому что знаю — гордыня — это фамильная черта Барковских.

— Ни в коем случае! — ожидаемо отказывается он.

— Пап, я помню, что твой остеопат быстренько ставил тебя на ноги. А так придется в клинику! — мягко, как с ребенком пытаюсь убедить его.

— Нет! — яростно воскликнул он и мучительно застонал от прострелившей боли.

— Нет, так нет! — успокоил я его и принялся рыться в ящике в поисках обезболивающего и одновременно гугля ближайшую платную клинику. И не мог удержаться, чтоб не кинуть очередную шпильку.

— И вообще, как тебя угораздило полезть с приставаниями к девчонке, которая загибалась от кишечных колик? — укоризненно, как ворчливая бабка, спрашиваю я. Хотя очень хочется еще и сказать, что молодые должны заниматься сексом с молодыми. Как и любить. Как в природе — львы с львицами, слоны со слонами, кролики с кроликами. И позорно трахать юное тело, когда из тебя самого песок сыплется. И что-то мне подсказывает, что природа за такие девиации просто мстит.

— Мы доктора вызывали, но к его приезду все прошло. Он осмотрел и предположил, что это реакция на смену противозачаточных, — превозмогая боль, Матвей Тимофеевич все же оправдывается, как школьник.

Понимая, что отцу госпитализации не избежать, нашел ему но-шпу, надеясь как — то купировать остроту приступа, и пошел звать Анюту. Все — таки женская голова способна удержать в себе больше мелочей. А мужская определенно заточена под глобальные вещи.

Никотинку я не хотел привлекать по двум причинам. Первая, не стоит показывать, что я считаю ее настолько близкой отцу, что доверю собрать необходимое. Вторая. Все-таки жаль отца, который в своем влюбленном мозгу переживает не за то, что может стать инвалидом, а за то, что предстает перед ней беспомощной рухлядью.