Служу Советскому Союзу

— Дело в том, курсант Епифанов, что человек на рисунке очень важен как для нас, так и для структуры немного другого рода, — майор показал на «серого» человека. — Это подполковник Вягилев Сергей Борисович, знакомься.

Я было вскочил, но тут же сел на место, остановленный ладонью Вягилева:

— Не вставайте, у нас беседа неофициальная. И можете не представляться, я про вас почти всё знаю. Мы многое про всех знаем.

Последняя фраза должна была впечатлить и напугать? Из серии «у нас длинные руки»? Я теперь должен побледнеть и задрожать?

Ну, глубокий вздох я себе позволил. Такой, чтобы дал понять — ещё немного и обмочусь.

— Не валяйте дурака, Семён, — тут же заметил Вягилев. — Я же вижу — вы парень не из простых. Хотите казаться обычным, но на самом же деле…

Он многозначительно замолчал. Пауза затягивалась. Я продолжал играть свою роль, переводя непонимающий взгляд с одного на другого. Если сейчас выдам им всю информацию как есть, то у меня, как в анекдоте, будет "два путя" — либо в сумасшедший дом, либо в кгбшные застенки. Ну да, я бы такого ценного кадра не выпустил из "длинных рук".

— Два человека в поезде, три боксёра во дворе… не хлопай глазками, они указали на тебя. Спасение машины маршала от тарана. А ещё подонок Раевский… Кто ты, Семён Епифанов? Что за богатырь такой? Где учился драться? Откуда знаешь Раевского? — неторопливо проговорил Зинчуков.

— Какого Раевского? — я снова постарался похлопать глазками. — Какие трое во дворе?

— Да, это он, — дернул уголком губы Вягилев. — Притворяется… лицо его выдаёт в полной мере. Эх, молодой человек, слишком уж грубо вы работаете. Вот только на кого?

— Служу Советскому Союзу, — буркнул я в ответ. — Больше я ни на кого не работаю.

— Да? А откуда это знание кулачного боя? И машиной так мастерски управлять — это опыт нужен. Где вас готовили, молодой человек?

— Я не могу знать, о чем вы говорите?

— А ведь я могу спрашивать иначе, — наклонил голову Вягилев. — Вот только делаем мы одно дело, и спрашиваю я вас как коллега коллегу. Так что?

— Что? — нахмурился я.

— Откуда ты знаешь Живова? — хлопнул по столу Зинчуков.

Громко хлопнул. Так, чтобы я вздрогнул и потерял самообладание. Подобным способом учителя порой привлекают внимание расшумевшихся учеников.

Ну что же, я вздрогнул. И сейчас совершенно серьезно ответил:

— Какого Живова? Я не понимаю!

— А вот теперь говорит правду. Не знает он того, чей рисунок держит в руках, — хмыкнул Вягилев.

Хорош… Нет, в самом деле хорош. Вот уж если раньше нужно было держать ухо востро, то теперь и вовсе озираться нужно так часто, как только можно. Следить за собой и стараться вообще ничем не выдавать. Вот только получится ли сдержать одно, а выдать другое? Ведь я всё-таки не актер, а обычный…

А кто я?

Обычный попаданец в молодое тело?

Да мне по факту положено быть актером лучше Миронова!

Так, взять себя в руки и говорить правдивую ложь.

То есть большую часть правды, но то, что меня может выдать — утаивать. И я уверен, что у меня это получится. Иначе зачем я здесь? Чтобы стать очередным оракулом для кгбистов?

— Я видел его раньше, — чуть помедлив сказал я. — Видел на вокзале, когда мы приехали в Москву. Обратил внимание, когда он стоял с табличкой. И потом мне показалось, что он был на Олимпиаде, когда случился тот террористический захват. Но в первый раз я увидел именно на вокзале с табличкой.

— Какой табличкой? — тут же подобрался Вягилев и стал похож на кота перед броском на зазевавшегося голубя.

— На ней была фамилия… — я сделал вид, что стараюсь вспомнить.

Старательно хмурил лоб и даже почесал затылок. Как будто от трения мозговой процесс пойдет лучше.

— Какая фамилия? Ну почему из тебя всё приходится клещами вытаскивать, Семён? — нервно спросил майор.

— Козлов! — улыбнулся я в ответ. — Точно, на ней была фамилия Козлов. А запомнил я потому, что к нему подошел вовсе не тот человек, чья фамилия была написана на табличке. Мне это показалось странным.

— Так-так-так, — Вягилев даже чуть двинулся вперед, вот-вот бросится. — И почему же тебе это показалось странным?

Ну что же, похоже, что пришло время открыть все карты. Это не выдаст меня, как попаданца, но вот как внимательного пацана очень хорошо охарактеризует. Может быть, даже отстанут, а может быть ещё помурыжат.

— Те двое преступников… Они захватили ещё паспорта, и я увидел нечто странное на одном из них…

— Да не томи ты, Епифанов! — нахмурился Зинчуков. — Вот прямо как кота за хвост тянешь.

Я сделал вид, что собираюсь с духом, а потом выпалил:

— На других паспортах следы от скрепок были бурыми, а на этом паспорте нет. Хотя он и выдан по записи лет семь назад, но всё равно — никаких следов.

Зинчуков и Вягилев переглянулись. Потом в упор уставились на меня.

— И там была другая фамилия, — сказал я. — Там было написано, что обладатель этого паспорта живет под фамилией «Орлов».

Вягилев вздохнул. Потом закрыл глаза и проговорил:

— Семён, что же ты об этом не сказал раньше? В общем, ты нам должен ответить ещё на несколько вопросов. И учти — от правдивости твоих ответов зависит многое…

Глава 44

Организация "Гарпун" ни о чем вам не говорит?

Мне она особо ничего не говорила. Гарпун и гарпун. Орудие для ловли рыбы и морских млекопитающих. Из гарпунного ружья можно запросто убить человека. Вот и всё, что я об этом орудии знал.

В СССР такой организации не было. И не надо говорить, что не было от слова "совсем". На Земле есть много такого, чего нет в обычной жизни. Нет потому, что обычный рядовой житель этого знать не должен.

Как оказалось, Вягилев курировал эту несуществующую организацию, вернее, был одним из кураторов. Ниточки обрывались даже не успев распуститься. Никто не знал верховного командования, мало кто знал исполнителей. В основном работали по трое, но…

Но всё это я уже узнал гораздо позже, а пока что мне было предъявлено удостоверение на котором рядом с фотографией красовался щит с гербом и тремя буквами — КГБ. Звание подполковника, фамилия Вягилев, а также то, что данный сотрудник был Сергеем Борисовичем и имел право на хранение и ношение оружия тоже было отражено в удостоверении.

Никакого холодка по позвоночнику не пробегало. Мурашек тоже не наблюдалось. Было спокойное и холодное равнодушие. Внутри. А снаружи я краснел, бледнел, и суетливо подергивал конечностями.