Слышишь, Кричит сова !

– Не будет больше баловать,- пообещал волк.

– Ты скажи, скажи, а то я его в лягвицу оберну, - погрозил Мокоша,- да отдам кикиморе е услужение - будет ей в болоте квакать...

– Дедушка,- решился мальчик,- ты лес бережешь, а кикимора чего делает?

– А ничего. Она для того есть, чтоб об ней байки складывать...

– Персонаж фольклора,- заметил волк.

Мокоша покосился на него, блеснул из-под бровей, спросил вдруг: - Ты, серый, нашей ли земли?

– А что такое?
– заинтересовался волк.

– С виду вроде нашей, а то и дело не по-нашему молвишь. Вот у меня и сумление - не в пересмешку ли?

– Видишь ли,- подумав, заметил волк,- что значит - нашей. Ты-то ведь сам - брягинский.

– Был брягинский,- грустно сказал Мокоша.- А теперь тут... Эх, горе не беда, был бы лес, будет и леший.

– Кабы так,- покачал головой волк,- вот если бы мог ты крикнуть так, чтоб тебя и через тысячу лет услышали.

– Не я крикну, другой крикнет,- отозвался Мокоша,- были бы уши слышать.

– То-то и оно-то, были бы...

– Чего "то-то"?
– Мокоша посопел.
– Без надежи жить, что печь водой топить. Не можно...

– Твоими устами мед пить,- вежливо сказал волк.

– И то,- откликнулся Мокоша, берясь за тыквицу.

– Ну, передохнули, пора,- сказал волн,- садись, Иван-царевич. А, может, и ты с нами, Мокоша?

– Далеко ли собрались?

– Да к Марьине Белке...

– А-а,- протянул Мокоша и спросил: - Болит чего?

– Да нет, повидаться надо,- пояснил волк.

– Ежли что,- не слушая, забормотал Мокоша,- она травку даст... травку знает... ведунья-лечунья, краса-девица...- и снова пригорюнился: - Эх, человеки, человеки, таку девку извести хотели...

– Мокоша, пора нам. Путь-то неблизкий.

– Близкий ли, далекий - то я знаю,- покосился на волка Мокоша.- Коль надо - так и рукой подать.

– Рукой не рукой, а раньше вечера не доскачем.

– Доскачешь,- отозвался Мокоша,- я тебе тропку открою.

Мокоша махнул легонько ладошкой и, как просеку прорубил,- расступились деревья, качнув кронами, и легла меж ними тропка, уткнувшись в крылечко махонькой, отсюда едва разглядишь, избушки.

– Хороша хоромка,- сказал довольно Мокоша.- Я бобрам велел, они и расстарались...- Помолчав, спросил: - Ну, что, далек ли путь?

– Действительно, рукой подать,- согласился волк.

– Можно и ближе,- Мокоша снова махнул ладошкой.

Деревья сошлись, расступились - избушка стояла на краю полянки, шишкой добросишь.

– Ну, ты молодец,- восхищенно сказал волк,- такие фокусы с пространством! И как это тебе удается?

– А вот так,- Мокоша помахал ладошкой, тропка еще укоротилась, и идти не надо - протяни руку - вот оно, крылечко.

– Да-а,- протянул волк.

– Ну, идите, коль пришли,- сказал Мокоша,- да я тропку закрою. Прощевайте.

– Дедушка, пойдем c нами, - вдруг попросил мальчик,- не уходи...

– Не могу, дитя человеческое,- покачал головой Мокоша.- Мне к делу пора - шихири гнезда зорят, управу позабыли. Ну, ништо, еще повидаемся. Прощевайте.

Мальчик не успел ответить - деревья сдвинулись, прошуршав ветвями, стали нетронутой стеной, ни проехать, ни пройти.

Волк шумно вздохнул, бормотнул что-то и словно в ответ ему скрипнула за спиной дверь. Мальчик обернулся, в жар бросило: так вот она какая, Марьица Белка Кудимова дочь...

Он бежал по косогору вприскок-вприпрыжку, и не надо бы торопиться, да поторопишься: вон как разбрелось по небу стадо Ярилино - тучи темные, грозы полные. Как собьет их воедино Ярило, да как пойдут метать стрелы огненные от стрелы увернешься, водяными бичами исхлещут.

Кабы что - у Черепаыа переждать можно было: тепло, печь жаром пышет, корчаги в огне клюквой спелой светятся, пляшут по углям пламышки, Яровидовы внуки, искрами золотыми перекидываются... Да недосуг - дед собрался брагу ставить на Купалу, велел мигом к Черепану сбегать - не ссудит ли корчажник посудину. Ждет дед, бежать надо. Черепан ссудить обещался, да не раньше той седмицы - готовой корчаги нету, а чтоб излепить, высушить, в печи прокалить- никак не меньше пяти ден надобно.

– Коренек, а, коренек!
– из-за плетня ухмылялся Косыря.- Подь-ка сюда!

Мальчик поежился. "Косыря на дороге, жди недобра",- как-то в сердцах отплюнулась бабка Непрядва.

– Подь, подь! Скажу чего-то.- Косыря поманил корявым пальцем.

Нельзя не идти, коль зовут. Мальчик шагнул к плетню, поклонился: Буди здрав, Косыря...

– Ишь - коренек, коренек, ан сосенкой вверх тянешься,- похвалил Косыря, цепко оглядывая, как пальцем щупая, и вдруг пригорюнился: - Ой, худо жить без отцюшки-матюшки. Ох, коченеги, нету на них погибели...

Косыря жалел-всплакивал: "Ох ты горюшко, нету бати-мати", вспоминая злорадно, как вязали их, как вели, как разошлась вода кругами... "Ведает ли?
– грызла мысль,- аль не ведает?" Мальчик стоял, сжавшись. Косырино жаленье бередило-царапало.

– Помнишь ли батю с матей?
– пытал Косыря, вглядывался - ведает или не ведает?

Мальчик молчал, едва сдерживаясь, только мотнул головою.

"Не ведает,- успокоение подумал Косыря, но тут же злая тревога подступила с другого боку: - Сейчас не ведает, а как подрастет? Вон как машет. А как в отца вы- - махает, да посчитаться замыслит?" - Ох, коченеги, коченеги, нечисть залесная, бродь худая,- загрозился Косыря,- будет ужо время, спалим Лес поганый, прибежище окаянное!

– Нельзя лес палить,- вдруг сказал мальчик.

Косыря глаза вытаращил, переспросил: - Ась?

– Нельзя лес палить,- повторил мальчик.- Он живой. Разве живое палить можно?

– Нельзя, детушко, нельзя,- забормотал Косыря,как же живое палить можно?

"Еще как можно!
– злорадуясь, догадку нюхом чувствуя, веселел Косыря,погоди, узнаешь, когда сам запляшешь на поленнице, на березовой!" А мальчик, обрадовавшись Косыриным словам, подумал: "зря говорят, хороший он, Косыря", сказал: - Птицы в лесу живут, зверки разные...

– И то, и то,- закивал Косыря,- ты в лес-то ходи, Я б и сам ходил, да на одной ноге не ускачешь далече,пожаловался, пригорюнился,- а ты ходи, ходи...

– Я и хожу,- сказал мальчик.- Раньше боялся, когда по грибачки посылали. А теперь не боюсь. Лес - он добрый.

– Добрый, добрый,- кивал Косыря,- пташки поют, ушастики скачут, видел небось?

– Видел,- подтвердил мальчик,- и веверицу-белку, орешки шелкает, видел.

– И лешего,- тихонько подсказал Косыря.

– И лешего,- кивнул мальчик, не заметив жадного блеска в Косыриных глазах.- Лес - он большой. И сам живой. И всему живому дом Как жь его палить?