Смех Again

Почтальон. В тридцати шагах от меня. Почтальон в цветастом платье. С растрёпанными волосами. Стоит и смотрит на меня, тяжело дыша.

Ольга.

Я сжимаю кулаки со всей силы.

Ольга. Шла за мной от самого дома. Бежала от самого дома.

— Это не я, чувак! — говорит Гек. — Честное слово, не я…

Холодная капля ударяет меня в макушку, и я вздрагиваю.

И пока Ольга приближается ко мне, придерживая подол, я вздрагиваю ещё несколько раз. В тот момент, когда между нами остаётся пара метров, она делает всего один, последний, шаг. И заканчивает его, уже промокшая до нитки: дождь накрывает нас плотной стеной.

Вода хлещет вокруг. Тучи прогнали солнце за три поля от нас.

Я чувствую, как напитываются влагой мои кроссовки. Я смотрю в её бледное лицо с прилипшей ко лбу прядью.

БАХ!!!

Мы оба вздрагиваем.

Вздрагиваем — и уже не можем остановиться.

Её зубы стучат так, что заглушают шум дождя. Её колени, тонкие руки, хрупкие плечи — всё тело сотрясается так, что ещё чуть-чуть

и рассыплется на тысячи осколков.

Мои зубы стучат так, что заглушают шум дождя… Меня бьёт озноб. Холод сковывает с ног до головы, скручивая судорогой лопатки и заставляя скрючиваться пальцы на ногах.

Я холоден, как айсберг. Весь. С ног до головы.

Только в одном месте разгорается тепло.

Мгновение — и уже пламя.

Пол мгновения — и

между ног бушует Адский Пожар.

Запредельная огненная смесь проносится по моим венам жидким напалмом.

И я не думаю.

Я хватаю Её за руку и тащу за собой.

Скользя по грязи, влеку, сжимая со всей силы хрупкое запястье.

БАХ!!!

Я вталкиваю её в сухой полумрак старого зерноприёмника, устланного прошлогодним сеном.

БАХ!!!

Близкие молнии отражаются в её зрачках.

Я рву Её мокрое платье, высвобождая грудь. Сдираю мокрые трусики с точёных бёдер.

Швыряю Её на сено.

Выскальзываю из лямок рюкзака и

впиваюсь в Её губы.

Она извивается подо мной, пытаясь задрать мою футболку.

Я отрываюсь от неё — на пару мгновений — лихорадочно расстёгивая пуговицы ширинки.

— Саша… Сашенька… — шепчет она. — …Сашенька…

Она мокрая не только снаружи. Внутри она горячая.

— М-м-м-м-м!!!

Она выгибается дугой и впивается в мою спину, прорвав намокшую ткань футболки.

Я вхожу ещё глубже.

— М-м-м-м-м!!! — она сама задаёт ритм. Бешеный ритм.

Сумасшедший.

Я вижу подрагивающую в такт движениям грудь с торчащими сосками. Я слышу голос, отсчитывающий наш безумный бит. И завожусь от него. Слетаю с катушек:

— М-м-м!!!..…ой, мама!!!..ой, мамочки!!!..Ой, мамочки!!!

Я не могу и не хочу больше сдерживаться.

И она вдруг оглушительно визжит под блеск молний. Визжит, извиваясь и принимая в себя миллионы гитлеров и клеопатр. Визжит, вцепившись в мою спину и перекрывая шум дождя, барабанящего по металлу. Перекрывая взрывы грома.

Визжит прямо в моё ухо.

И когда задыхающиеся поцелуи начинают покрывать моё мокрое лицо, я открываю глаза.

— Сашенька… — шепчет она, тяжело дыша.

Я смотрю в её глубокие зрачки.

Я хочу сказать ей. Сказать, что никакой я не Саша.

И в этот момент

Получаю удар по голове.

точка Ноль / Ноль

Дождь впивается в моё лицо ледяными иглами.

Заливает глаза так, что их невозможно открыть.

Я стараюсь думать, что это просто дождь.

На самом деле, это дождь, Плюс мои слёзы, Плюс моя кровь.

Кровь из рассечённой брови.

Говорят, вся наша жизнь — движение от одной нулевой точки до другой. От точки «ноль» под названием «рождение» до точки «ноль» под названием «смерть». Говорят, что после «ноль / смерть», мы рождаемся снова.

Если это так, я в точке «Ноль/Ноль».

Сейчас я умру. Последует ли за этим ещё одна реинкарнация?

Мне больно. Мне Нереально БОЛЬНО.

Говорят, что после смерти мы ответим за все свои грехи. Мои:

Лжесвидетельство. Праздность. Прелюбодеяние.

Человек, стоящий передо мной, выкрикивает их мне в лицо. Я не могу различить Его черты. Мне мешают: хлещущий дождь, Плюс мои слёзы, Плюс моя кровь.

Я слышу его голос, заглушающий собой Гром Небесный, заставляющий меркнуть вспышки Небесного Огня:

Лжесвидетельство. Праздность. Прелюбодеяние.

Стандартный минимум жителя планеты Земля.

Сейчас я отвечу за свои грехи.

Сейчас и ещё раз, после, собственно, смерти.

Если после Неё вообще что-то есть.

Точка Ноль/Ноль.

Дождь проникает в мои уши. В мой нос.

Скапливается во рту и течёт по подбородку.

Я стараюсь думать, что это просто вода.

На самом деле, это вода, Плюс моя слюна, Плюс моя кровь.

Кровь из разбитых дёсен.

— Покайся! — говорит мне стоящий передо мной.

Я хочу ответить ему, но не могу: мой язык, израненный осколками зубов, не слушается меня.

Стоящий передо мной бьёт меня по лицу, и я стараюсь думать, что яркая вспышка в глазах — росчерк близкой молнии.

Я стараюсь думать хоть о чём-нибудь, лишь бы отвлечься от боли в моих кистях.

Запредельной БОЛИ. НЕРЕАЛЬНОЙ.

Я войду в Царствие Божие со стигматами. Если войду, конечно.

Мой разум распят. Я распят. В прямом смысле: в обе мои ладони вогнано по огромному ржавому гвоздю.

Моё место не здесь. Не сейчас. Я не должен быть здесь.

Не на этом кресте посреди комбайнового кладбища. Но я здесь.

Я чувствую, как трещат кости и натягиваются сухожилия, принимая на себя мой вес.

— Покайся! — говорит мне пригвоздивший меня к кресту. Он обвиняет меня. Он несёт свою ересь. И здесь, на земле, принадлежащей Церкви Обвинения, она звучит как нельзя кстати.

Я шевелю кровоточащим языком, пытаясь сказать ему: Пшёл нах, урод. Заканчивай, что задумал, и дай мне переместиться в соседнюю точку «Ноль». Если она, конечно, существует.

Но единственное, что получается выдать в эфир, это:

— Пфол нах…

Я получаю удар в живот.

Я получаю удар в солнечное сплетение. В раскрошенную челюсть. По печени. Это больно.