Смена полярности
Шрифт:
— Грейнджер.
Вздрогнув от неожиданности, Гермиона отняла ладони от лица и посмотрела наверх. В дверях стоял Драко, в кои-то веки в учительской мантии. Лицо его выражало нерешительность — что было ему несвойственно, — а волосы были в таком состоянии, будто он без конца теребил их.
Легок на помине…
Гермиона тут же собрала все свои записи, закрыла чернильницы, схватила перья и побросала все как попало в портфель.
— Нет, ты только посмотри, сколько времени! — почти пропищала она, застегивая портфель.
— Грейнджер, я должен… — начал Драко, но Гермиона
— Какая же я глупая! Я же опаздываю на следующий урок! — Обогнув стол, она больно ударилась бедром об угол. — Боюсь, мне нужно идти!
— Грейнджер…
Но Гермиона, промчавшись мимо, уже вылетела из класса и ничего не слышала.
***
В следующий раз они встретились в этот же день, но уже вечером.
Гермиона направлялась на последний урок — у третьего курса Когтеврана и Пуффендуя, — когда увидела, что навстречу ей выходит Драко.
— Грейнджер…
— О боже! — воскликнула Гермиона. — Не могу поверить, что забыла свою… э-э-э… палочку! Нужно обязательно за ней вернуться!
Резко развернувшись, она направилась прочь. Увы, Драко последовал за ней.
— Грейнджер, Мерлина ради, ты всегда носишь палочку в левом рукаве.
Гермиона удивилась, что он знает о такой мелочи.
— Ну, я, кажется, вспомнила, что забыла её туда положить!
— Вспомнила, что забыла?
— Да! Конечно!
— Грейнджер, пожалуйста, просто…
— Что ж, приятно было поболтать с вами, мистер Малфой, но я спешу!
— Грейнджер!
Но Гермиона уже неслась прочь со сверхъестественной скоростью.
***
Драко же во что бы то ни стало решил добиться, чтобы его выслушали.
Следующим вечером, после ужина, когда Гермиона придумывала домашнее задание для шестикурсников, в открытое окно влетела записка и приземлилась на стол рядом. Гермиона с любопытством взяла ее и начала разглядывать, гадая, от кого она. Но еще большее удивление вызвали проступившие на бумаге слова:
«Грейнджер, ты должна меня выслушать…»
Выронив записку, будто та вдруг стала обжигающе горячей, Гермиона немедленно сожгла её. Однако записка тут же восстановилась из пепла. Гермиона в ужасе наблюдала, как на бумаге вновь проступают слова:
«Ты сожгла мою записку? Грейнджер, я…»
— Инсендио!
Записка снова восстановилась.
«Грейнджер, это уже не смешно».
— Инсендио!
«Ты либо ужасно упряма, либо ужасно глупа. Я склоняюсь ко второму варианту».
Разозлившись на неуничтожаемую бумажку и столь дерзкие сомнения в умственных способностях, Гермиона схватила перо, макнула его в чернильницу и яростно настрочила в ответ:
«Может и так, но я, по крайней мере, не настолько глупа, чтобы резвиться с несовершеннолетними учениками, особенно на территории школы! А теперь оставь меня в покое, подлый мерзавец!»
Часто дыша, Гермиона пристально смотрела на записку и ждала, осмелится ли та — ну, или Малфой — что-нибудь добавить. Но ничего не произошло. Бумага оставалась чистой весь вечер.
***
— Интересно, что он хотел сказать? — размышляла Лаванда. — Ага! Ты попала на Парк-лэйн, и она принадлежит мне. Плати
аренду, коварная женщина!Во вторую пятницу сентября Гермиона с Лавандой играли в «Монополию» у Гермионы в комнате, желая отдохнуть от дел учебных. Лаванда играла на удивление хорошо и уже скупила больше половины игрового поля, все вокзалы и коммунальные предприятия. Ко всему прочему Гермиона уже дважды попадала в тюрьму, несколько раз платила налоги и аренду Лаванде, когда попадала на её участки.
— Меня не интересует, что он хотел сказать, — небрежно ответила Гермиона, отдавая двадцать, затем десять и еще пять фунтов. — Держи. Мерлин, это грабеж, говорю тебе!
— Вообще-то, — усмехнулась Лаванда, — всё ещё хуже, потому что Мейфэр тоже в моей собственности, значит арендная плата двойная. Семьдесят фунтов, милочка! Раскошеливайся!
Гермиона передала ей оставшиеся пятьдесят фунтов и две купюры по двадцать.
— Жадина.
— А что, так и есть, — расхохоталась Лаванда. — Всё равно ты должна была позволить ему высказаться, Гермиона. Кто знает, вдруг он передумал.
— Не передумал, — отрезала Гермиона.
— Ты не можешь этого знать наверняка, — парировала Лаванда.
Но Гермиона знала. Знала, что Драко Малфой даже не собирался «передумывать», ибо история, рассказанная ею Лаванде, значительно отличалась от правды.
Почему-то Гермиона не захотела делиться тем, что видела Драко с Германом, поэтому соврала Лаванде. Она рассказала, что в ту роковую ночь дошла до комнаты Драко и колотила в дверь, пока тот не открыл. А затем спросила напрямую, нравится ли ему, на что получила глумливое «нет». Однако, оправдывала себя Гермиона, она не совсем лгала. Драко действительно сказал «нет», но не прямо: тот поцелуй с Германом сказал это за него. Драко сделал выбор, и выбор был не в её пользу.
С того самого вечера, когда он прислал записку, его было не видно и не слышно, и Гермиону это радовало. С глаз долой, из сердца вон — прочь сомнения, желает ли она быть с ним. Гермиону восхищало его упорство, а его неожиданное внимание было даже слегка приятно, но, боясь снова стать одержимой Драко, она твёрдо решила, что не станет его слушать.
Да и он наверняка просто хотел убедиться, что Гермиона не станет ничего рассказывать директору. Драко прекрасно понимал, что Макгонагалл относится к ней с уважением, поэтому даже малейшее упоминание о его шалостях с учеником, сорвавшееся с языка Гермионы, приведет к немедленному увольнению. Как истинный трус, он был напуган и лишь пытался защититься.
«И вправду, пора бы уже прекратить, наконец, думать о Драко Малфое».
Да, определенно пора, ибо Гермиона была на сто процентов уверена, что он о ней не думает совершенно.
***
Ранним субботним утром Гермиона получила письмо от Роберта: он приглашал её на прогулку. Вспомнив тот чудесный пикник на последнем свидании, Гермиона сразу же согласилась. Хорошо, что она не рассталась с Робертом, как планировала раньше. Теперь, когда она решительно настроилась забыть о Драко Малфое, Роберт Локи с его очаровательной улыбкой был идеальным лекарством от разбитого сердца.