Смерть и немного любви
Шрифт:
– Слушайте, Антон, боюсь, что мне придется перед вами извиниться, но чай я вам предложить вряд ли смогу, – наконец сказала она, открыв все имеющиеся в кухне дверцы и ящики. – Я не могу найти заварку.
– А вы всюду посмотрели? – спросил Антон, который, не отрываясь, следил глазами за Настиной матерью и видел по меньшей мере пять мест, где могла находиться заварка, но куда она и не заглянула.
– По-моему, всюду. Давайте я сварю вам кофе.
– Спасибо, Надежда Ростиславовна, но кофе я не пью.
– Что так?
– Сердце. Врачи не велят.
– Что вы говорите! – ахнула она. –
– Как же вашу Настеньку взяли в милицию работать, если она такая больная? По блату устроили?
– Ну что вы, Антон, при чем тут блат. Она работает по специальности, распределили после университета. Правда, мой муж всю жизнь проработал в уголовном розыске…
– Ну вот видите, – хмыкнул Шевцов.
– Но к Настиному устройству он никакого отношения не имел, я вам даю честное слово. Она все в своей жизни сделала сама.
– Как же она медкомиссию прошла с больной спиной?
– Да она никому не сказала, что у нее была травма, а врачи проглядели. Вы же знаете, какие у нас врачи, чего ж удивляться.
– Выходит, чтобы поступить на работу в милицию, пришлось солгать? – засмеялся Антон. – Забавные штуки жизнь выкидывает.
– Не солгать, а утаить правду, – улыбнулась в ответ Надежда Ростиславовна. – Это не одно и то же.
– А по-моему, разницы нет. Кстати, попробуйте поискать заварку вон в той коробке, вы там еще не смотрели.
– В этой? Ох, и правда, смотрите-ка, вот она. Как вы догадались?
– Интуиция.
– …Почему вы уверены, что уже через десять минут после убийства из загса не мог выйти ни один человек?
– Потому что мой муж и Алеша…
– Муж моей родственницы, – поправила ее Настя.
– Да, правильно, муж моей родственницы. Они закрыли двери и никого не выпускали.
– Почему они это сделали? Кто им подсказал?
– Настя.
– Сестра мужа, – снова уточнила она.
– Да, сестра мужа.
– А почему это пришло ей в голову? Ей раньше приходилось сталкиваться с такими ситуациями?
– Она прочитала в своей жизни много детективов и знает, как и что нужно делать, – ответила Настя вместо Даши. – Послушайте, Слава, я понимаю ваше желание прозрачно намекнуть читателю, что в загсе оказался работник уголовного розыска, с которым вам удалось познакомиться. Оставьте вашу затею, ладно? Я все равно не допущу, чтобы Даша сказала хоть одно лишнее слово.
– Спасибо, Надежда Ростиславовна, чай получился отличный. Скажите, а ваша дочь с детства хотела быть юристом и работать в милиции?
– Нет, что вы, Антон, она с детства занималась иностранными языками и математикой. Я была уверена, что она пойдет по моим стопам и станет лингвистом. Как говорится, ничто не предвещало… И потом, с девятого класса рядом с ней постоянно был Алеша, а уж в том,
что он станет выдающимся математиком, вообще никто не сомневался. Мы с мужем ожидали, что они будут поступать в университет на один факультет. Но, как видите, ошиблись.– Разве она с вами не советовалась?
– Советовалась, конечно. Я ее отговаривала, а муж поощрял. Его аргументы оказались, видимо, сильнее. А почему вы об этом спрашиваете?
– Просто интересно. Профессия неженская, а ваша дочь, как мне кажется, вполне преуспевает в ней. Согласитесь, это повод для хорошего материала в нашей газете.
– Может быть, может быть, – задумчиво кивнула Надежда Ростиславовна. – Правда, насколько я знаю свою дочь, она никогда на это не согласится.
– Почему?
– Это трудно объяснить, – засмеялась она. – Характер такой, наверное.
– Разве Анастасия равнодушна к славе?
– Представьте себе, равнодушна.
– Этого не может быть. Все люди хотят славы, а женщины – в особенности. Я думаю, ее все-таки можно будет уговорить.
– Попробуйте, – усмехнулась Надежда Ростиславовна. – Но успех я вам не гарантирую.
К шести часам все наконец пришло в норму. Журналист и фотограф закончили работу и уехали, Саша приехал за женой даже раньше, чем обещал, на скорую руку выпил чай и увез Дашу домой. Чистяков, сидевший все это время неподалеку от дома на скамеечке с книжкой, увидел, как от дома отъехала желтая машина Шевцова, и тут же вернулся. Они остались втроем – Настя, ее муж и мать.
Настя никак не могла отделаться от ощущения, что мать стала ей совсем чужой. Она так давно жила за границей, что перестала чувствовать российскую жизнь, здешних людей, их проблемы и радости. Она не понимала, почему на метро ездить удобнее и быстрее, чем на машине, и Насте приходилось долго объяснять, что теперь автовладельцев стало на порядок больше, и улицы забиты машинами, и можно попасть в пробку, из которой не выберешься по меньшей мере час, поэтому покупать машину и ездить на ней она, Настя, не будет ни за что. Мать не понимала, почему так важно получить зарплату вовремя и почему об этом столько говорят.
– Нужно умело строить свой бюджет, – поучала она, – чтобы не оставаться ко дню зарплаты без копейки. Отложи один раз деньги и не трогай их, пусть они лежат как раз для того случая, когда вовремя не выдадут зарплату.
– Мама, дело не в том, что у меня не хватит денег и я буду сидеть без гроша, а в том, что сегодня я на свою зарплату могу купить, например, двести долларов, а через неделю – только сто девяносто. Доллар-то дорожает, не забывай, причем постоянно.
– Да? Никак не могу к этому привыкнуть…
Улучив момент, когда Леша оставил их вдвоем, мать спросила тихонько:
– Скажи, пожалуйста, этот фотограф, Антон… Ты давно с ним знакома?
– Неделю. А что?
– Ты его чем-то обидела?
– Нет. С чего ты взяла?
– Он тебя не любит.
– Перестань, мама, – с досадой поморщилась Настя. – Почему он должен меня любить? Кто я ему? Мы случайно познакомились в загсе, где произошло убийство. Я выходила замуж, а он работал, фотографировал.
– Нет, доченька, – упрямо возразила мать, – он злой. Он плохо к тебе относится.