Смерть меня не найдёт
Шрифт:
Делаю над собой усилие, отрываю взгляд от несуществующей точки, поворачиваю голову — и вижу его лицо близко-близко.
— Вспомни, Агнесса, — говорит Март, глядя мне глаза в глаза. — Ну, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты жила. Чтобы мы оба выжили вместе с нашим миром. Пожалуйста. Вспомни, девочка. Давай…
Словно загипнотизированная его тихим голосом — или зачарованная? — его близостью, я действительно пытаюсь вспомнить.
Храм Тираты. Убитая лирта Сириш. Фелинос.
Действительно пытаюсь, но у меня ничего не выходит. Но ведь раньше я видела воспоминания Агнессы, правда мельком и довольно размытые, но… Дом. Мать, тётка.
И молодой человек с длинными чёрными волосами, серьезными глазами, с чашкой травяного чая в руках.
Это так глупо, когда тебя обнимает один, тот, кто нравится тебе по-настоящему, вспоминать о другом, никогда бы не подумала, что я на это
Агнесса сидит под столом, а юноша пьёт чай — не столько пьёт, сколько вдыхает аромат и греет руки. Расплачивается и уходит на свою загадочную службу, и я, ой, нет, Агнесса, убедившись, что тётка не смотрит, выбираюсь из дома и бегу за ним. Молодой человек останавливается, оборачивается удивлённо, а я сую ему в руки пакетик с травами и торопливо убегаю обратно, так, словно украла у него что-то, а не сделала подарок. Сердце колотится быстро-быстро.
Но это всё происходило не со мной, а с ней! Я трясу головой и снова упрямо пытаюсь вообразить храм, реликвию, мёртвую служительницу. Зачем я — она! — это сделала? Каким образом?
…Агнесса ждёт лекаря для матери. Лекаря местного, лирта Рамтуса, бестолкового, суетливого человека со слабым донумом. Он ничего нового не сделает и не скажет, но мать хотя бы уснёт, на пару часов перестанет кашлять кровью и чувствовать боль в груди. Мне — нет, Агнессе! — так тревожно, так страшно, и я мечусь туда-сюда перед крыльцом. Черноволосый молодой лирт подходит ко мне, а я, опуская глаза в пол, говорю, что сегодня лавка не работает. Он протягивает руку и первый и последний раз в жизни гладит меня по щеке, приподнимает голову за подбородок, чтобы заглянуть в глаза, и в этот момент тётка гневно что-то кричит из дома, и я снова от него убегаю.
— Агнесса? — Март зовёт меня из настоящего, возвращаться обратно так трудно, словно подниматься со дна озера, преодолевая сопротивление, чудовищное давление водной толщи.
— Не помню, — говорю я. — Ничего не помню, не помню, не помню!
— Тише, тише…
Он утешает меня, прижимает к себе, касается губами век, щёк, словно осушая слёзы, которым неоткуда взяться. А потом так естественно, словно это что-то само собой разумеющееся, накрывает мои губы своими и целует. Под солёным ночным ветром и изумрудным сиянием Стилуса.
В первое мгновение я отвечаю ему, приоткрываю свои губы, сухие, обветрившиеся, словно пью его влагу, его дыхание, его жизнь, наконец-то полностью стряхнув картинки чужой, позаимствованной, украденной памяти. Волшебное долгожданное мгновение. Запускаю руки Марту в волосы, провожу пальцами по густым каштановым прядям, гладким каменным ромбикам.
Всего одно мгновение или два.
А потом краем глаза замечаю свою же уродливую руку, ползущий зелёный блик, который вдруг кажется то ли мухой, то ли червяком, выбравшимся наружу из гниющей плоти. Секундное замешательство, ужас, рвущийся криком, я уже поняла собственную ошибку, и всё же, всё же…
Нет, я так не могу. Не могу!
Я отталкиваю Марта, и, преодолевая внезапное головокружение, вскакиваю на ноги.
— Что случилось? — он испуганно смотрит снизу вверх.
— Я мёртвая, а ты живой, — истерично смеюсь, подставляя руки ветру, как крылья, борясь с желанием броситься с крыши, делаю шаг к прямоугольному люку. — Знаешь, давай повторим потом. Когда… если я всё-таки стану прежней.
— Когда, — Март не делает попыток меня удержать, смотрит, чуть наклонив голову. — "Когда", Агнесса.
Глава 50.
— Ох… ох… охмыреть! — язык, как обычно, споткнулся об иномирное ругательство.
— Что? — Март повернулся ко мне, ещё раз придирчиво осмотрел с ног до головы, словно художник своё главное творение перед выставкой. Стряхнул какую-то пылинку с плеча, заправил под платок предательски выбившуюся бирюзовую прядь. — Готова? Идём?
Я не была готова. В том смысле, что, несмотря на проявленную мною и полностью поддержанную Мартеном инициативу посетить Главный храм и стимулировать коварно ускользающие воспоминания, никакого конкретного плана действий я не имела. Оставалось уповать только на сохранившиеся обрывки памяти лирты Агнессы, которые не подстёгивала ни смерть, ни поцелуи. Может быть, интерьер окажет целебное чудесное воздействие?
И вот главный храм Магристы был перед нами. Идти до него от приюта пришлось бы долго, но Март заказал экипаж, и мы поехали, щурясь от лучей Луавы, бесцеремонно проскальзывающих в салон. Целовать
себя я не разрешила, потому что сказки и мечты, если уж и должны сбываться, то целиком и полностью, а не так, отражённые в кривом зеркале действительности этого жуткого магического мира. Само желание Марта прикасаться к этому телу пугало — если уж ему и такое нравится… А ему, похоже, было наплевать, мёртвая я или живая. Нахально положил мне голову на колени, и всю дорогу я тихонько перебирала его шелковистые, густые, слегка волнистые волосы, замирая от этой незатейливой ласки, даримой другому, даже больше, чем если бы кто-то гладил и нежил меня саму.Где-то справа оставался Королевский дворец, я успела рассмотреть его мельком, но всё-таки там Агнесса не могла быть, так что и особого смысла любопытничать не было. А потом экипаж остановился, мы вышли, гепардоподобные твари смерили нас холодным равнодушным взглядом. Март расплатился, небрежно и немного красуясь, горстью квадратных «магриков», а я отвернулась, пряча улыбку, вызванную его нелепым мальчишеством, и вдруг увидела этот самый храм.
Почему-то у меня всего за несколько дней пребывания в Магре сложилось стойкое впечатление, что Магриста — достаточно маленький и малолюдный город. Никаких конкретных сведений о численности населения мира и города Март мне дать не смог, на расспросы лишь покосился подозрительно и недоверчиво, видимо, такие вопросы тут задавать было не принято. Как человек, родившийся в городе многочасовых пробок и постоянных человекопотоков, я несколько высокомерно сравнила Магристу с западным периферийным городком на побережье, в который по какой-то причине нет пути туристам. Ориентируясь на полузабытые фильмы и прочитанные некогда книги, ждала строгой и простой "средневековой" архитектуры в этом лишённом техники мире. И в целом, то, что я ранее видела, вписывалось в нарисованный безграмотным и стереотипным сознанием городской пейзаж "обычного фэнтезийного городка", хотя какого-то единого стиля у зданий Магристы, очевидно, не было. И тюрьма Винзор, и Высшая Школа, и тот храм, где я очутилась после морга, и Королевский приют, — всё было таким разнородным, разномастным, и не создавало цельной картины.
Но увидеть такой Главный храм я не ожидала никак. Он был вполне достоин любого земного мегаполиса.
Огромное здание из благородного серого камня горделиво тянулось к самому небу, и я задалась вопросом, почему не замечала его раньше. Вероятно, дело заключалось в том, что большую часть своих прогулок по Магристе я совершала, опустив глаза к земле, дабы лишний раз не отсвечивать лицом. Или я действительно просчиталась в размерах города, а Кларисса преуменьшила масштаб на карте, или причиной были пышные кусты и деревья, прикрывающие возможность полноценного обзора… Как бы то ни было, среди двух-трёхэтажных жилых домов внушительное сооружение с двумя устремлёнными к небу остроконечными башнями казалось исполином, вполне достойным земного города-миллионника. Март себя объяснениями не утруждал, но нетрудно было догадаться, что эти треугольные башни, сливающиеся в основании, означали дуалистическое единство божества, соединяющего в себе мужское и женское начала. При всей величественности здания, высотой не меньше двенадцатиэтажного дома, оно не давило, не казалось массивным и перегруженным архитектурными элементами, напротив — постройка отличалась ажурностью и воздушностью. Уже ожидаемые переплетения каменных стебельков священных тараксумов, пушистых круглых шапочек и летящих пушинок, покрашенные в серебристо-сиреневый цвет, выглядели почти невесомыми, и я восхитилась работой неведомого творца. Интересно, архетектура — тоже продукт особого донума? И относятся ли к донумам «простые», немагические таланты? Скульпторы и художники, а также певцы, поэты, актёры?..
Лицо моё еще оставалось относительно чистым, хотя кожа существенно потемнела, а вот шею, руки и прочее, то, что ниже шеи, демонстрировать простому народу было уже нельзя, и я задрапировалась, как могла: перчатками, платком, шалью… Жаль, что здесь не носят чадру или паранджу, было бы куда проще. Но в целом в глаза мой вид вроде бы не бросался. Подобно всем прочим мирам, магрские храмы были полны больных и убогих, жаждущих быстрого и бесплатного божественного решения всех жизненных проблем, в том числе здоровья духа и тела. Обладатели сильного донума целительства встречались редко и, как правило, быстро пристраивались к кому-то платёжеспособному: королевскому двору или частным домам, а все остальные, менее обеспеченные магрцы выкручивались, как умели — или не выкручивались, что я могла наблюдать на примере несчастной матери Агнессы. Так что болезненный вид одной из множества прихожанок не должен был вызвать подозрений и вопросов.